Дивеево. История места и святынь. Наставления святых. Современная жизнь - Болотина Дарья Ивановна 4 стр.

Действительно, управляющий местного помещика, графа А. А. Закревского (бывшего в разное время генерал-губернатором Москвы, Финляндии и даже министром внутренних дел Российской империи), по каким-то причинам – возможно, из зависти – оговорил сестер Казанской общины. Когда граф посетил свои имения в окрестностях Дивеева, управляющий доложил своему барину, что общинка якобы является сборищем развратных беглых крестьянок самого непристойного поведения. Граф Закревский поверил ему и потребовал привести к нему старицу Ксению Михайловну Кочеулову и публично, при всех грубо оскорбил ее. Приехав в Москву, граф поднял большой шум, выразил свое негодование тем, что поблизости от Саровской пустыни якобы находится «гнездо разврата», и распорядился начать расследование о том, что из себя представляет Дивеевская община. Следствие производилось и светское, и духовное. Разумеется, оба они окончились полным оправданием сестер и официальным признанием общины при Казанской церкви новоустрояющейся во славу Божию. Хотя документальное утверждение от епархии об этом в то время еще не было получено, тем не менее, общинка как бы приобрела законный статус и официальное разрешение на свое существование.

Глава 4

Преподобный Серафим Саровский

Поскольку устроение Дивеевского монастыря было бы невозможным не только без трудов преподобной Александры (Мельгуновой), но и без духовного руководства преподобного Серафима Саровского, то при изложении истории обители мы не можем пройти мимо хотя бы основных вех его жития. Также это житие важно для нас и потому, что, по свидетельству «Летописи», невзирая на свою праведность и святость, великая старица мать Александра с особенным уважением относилась к батюшке Серафиму, еще юному в то время послушнику, монаху и затем иеродиакону. Вероятно, она провидела в Преподобном исполнителя начатого ею Божьего дела, при долженствующей в нем явиться миру великой благодати. В своих духовных нуждах она не раз просила отца Серафима дать ей полезный совет, основанный на его богомудрой, хотя и ранней опытности юного подвижника Христова.

Как мы упоминали ранее, глава Дивеевской обители обращалась к иеродиакону Серафиму с просьбой оказать заботу общине, ею обоснованной. Но он не сразу вступил в эту обязанность, а по прошествии долгих лет свершения духовных подвигов. Великий угодник Божий потрудился испытать постничество, затворничество, молчальничество, пустынножительство, столпничество, а по указанию Царицы Небесной позже принял подвиг старчества. Всю свою великую любовь, всю силу молитвы своей и опыт монашеской жизни праведный старец был готов излить на тех, кто жаждал духовного общения – в особенности на сестер из Дивеева. Тогда-то он принялся заботиться о Казанской общине – материально и духовно.

Мать Александра (Мельгунова) была старше Преподобного Серафима Саровского на три десятка лет. Их общение длилось одиннадцать лет до смерти матушки в 1789 году. Еще в первые годы испытания отец Серафим понимал, что мать Александра – человек Божий. Он видел, как ее чтит его наставник – отец Пахомий, саровский игумен. Дивеевским сестрам преподобный Серафим говорил: «Матушка Агафия Семеновна великая жена и всем нам благотворительница была и столь изобиловала благодатию Божиею, скажу вам, что удостоилась дара духовного, имея слез источник непрестанный такой, что в бытность ее здесь, в Сарове, во время служб церковных, когда она становилась в теплом соборе, против чудотворной иконы Живоносного Источника, из глаз ее текли не слезы, а источники слез, точно она сама соделывалась тогда благодатным источником этих слез! Великая и святая жена была она, матушка Агафия Симеоновна, вельми великая и святая!»[22]

Отец Серафим знал, что когда-нибудь мощи матери Александры будут открыты, и просил сестер каждый день кланяться ее могиле со словами: «Госпожа наша и мать, прости меня и благослови! Помолись, чтобы и мне было прощено, как ты прощена, и помяни меня у Престола Божия!»[23]

Преподобный Серафим, в миру Прохор Исидорович Мошнин, родился в 1754 году в Курске, в купеческой семье. С детства он мечтал посвятить себя Богу, и поэтому уже в молодых годах желал уйти в монастырь. Глубоко верующая его мать Агафия благословила его распятием, которое он всю жизнь носил на груди. Прохор отправился пешком из Курска в Киев на поклонение мощам святых угодников, а там получил благословение Печерского старца Досифея идти в Саров, куда прибыл в возрасте 24 лет и начал свой подвижнический путь, со временем став величайшим из святых послепетровской России.

Спустя восемь лет пребывания в Саровской обители, Прохор в 1786 году принял иноческий постриг с именем Серафим («пылающий»), как нельзя лучше выражавший желание служить Господу. В скором времени он был рукоположен в иеродиакона, а через шесть лет во иеромонаха. Став монахом-священником, отец Серафим решил уединиться в скиту в пустыне для полного соединения с Богом. К пустынничеству он испытывал особую тягу. На этот высокий подвиг незадолго до своей кончины его благословил настоятель Саровской обители Игумен Пахомий. Но отец Серафим, ухаживая за больным отцом Пахомием, заметил, что игумена мучает еще какая-то печаль. «О чем, отче святый, так печалишься ты?» – спросил отец Серафим. «Я скорблю о сестрах Дивеевской общины, – ответил старец Пахомий, – кто их будет назирать после меня?»[24]

Преподобный Серафим пообещал заботиться о Казанской общине и ее насельницах. Это обрадовало умирающего отца Пахомия. В 1794 году, пережив утрату, отец Серафим уединился в пустыне, благословленный новым настоятелем отцом Исаией, которого также почитал.

После множества подвигов, в том числе моления на камне, длившегося тысячу дней и ночей, и набега разбойников, отец Серафим достиг высоких ступеней монашеского жития, но посчитал, что для угождения Господу этого будет мало. После смерти отца Исаии Преподобный отрекся от всего житейского и взял на себя подвиг молчания, для непрестанной молитвы Богу. Если в лесу он встречал кого-нибудь, то падал ниц и не поднимался, пока человек не уходил. В молчании старец провел почти три года, познав радость о Святом Духе.

Спустя пятнадцать лет пребывания в пустыне отец Серафим вернулся в обитель. Это было весной 1810 года. Не прерывая молчания, он принял затвор, никуда не выходил, никого не принимал и неустанно молился. Тогда-то он познал высокую душевную чистоту и сподобился от Бога прозорливости и чудотворения. Тогда Господь призвал Своего избранника служить людям, совершив высший монашеский подвиг – старчество. 25 ноября 1825 года во сне отцу Серафиму явилась Матерь Божья со святителями, которая повелела принимать у себя души человеческие, требующие руководства и исцеления. Отец Серафим видел сердца людей и исцелял их душевные и телесные болезни молитвой к Богу и благим словом. На особом счету были и дивеевские сестры. Старчеству отца Серафима предшествовала цепь удивительных событий, тесно связанных с судьбой Казанской общины.

Неподалеку от Сарова жили брат с сестрой, дворяне-помещики Михаил Васильевич и Елена Васильевна Мантуровы. Михаил Васильевич долго служил военным в Лифляндии и женился там на лютеранке Анне Михайловне Эрнц. Но затем серьезно заболел, ушел в отставку и поселился в своем имении. Он был старше сестры, Елены Васильевны, светской и веселой девушки. Жизнь обоих сложилась совершенно по-разному.

Лучшие доктора затруднялись определить причину недуга М. В. Мантурова. Ему становилось все хуже, медицина не помогала. Оставалось обратиться за исцелением к Господу, и он поехал в Саров. В келью старца-затворника ввели его под руки. Он привычно помолился, и батюшка отец Серафим вышел и задал вопрос: «Что пожаловал, посмотреть на убогого Серафима?» Мантуров упал ему в ноги и стал слезно просить старца об исцелении. Тогда Преподобный спросил его трижды: «Веруешь ли ты Богу?» И, получив также трижды в ответ самое искреннее уверение в вере в Бога, старец сказал ему: «Радость моя! Если ты так веруешь, то верь же и в то, что верующему все возможно от Бога, а потому веруй, что и тебя исцелит Господь, а я, убогий Серафим, помолюсь». Затем он посадил Михаила Васильевича близ гроба, стоявшего в сенях (этот гроб он сделал сам и хранил «для памяти смертной»), а сам пошел в келью, откуда скоро вышел, неся с собою святой елей. Он приказал Мантурову обнажить ноги и произнес: «По данной мне от Господа благодати я первого тебя врачую!» Отец Серафим помазал ноги Михаилу Васильевичу, затем вынес из кельи большое количество сухарей, всыпал ему их в фалды сюртука [25]и приказал отнести это в гостиницу при монастыре. Мантуров не без страха послушался, но затем, осознав, что с ним сотворили чудо, почувствовал и радость, и ужас. Ведь недавно он не мог передвигаться без посторонней помощи, а теперь чувствовал себя совершенно здоровым, да еще тащил в карманах целую груду сухарей. Он снова бросился в ноги отцу Серафиму, благодаря его, но великий старец поднял Михаила Васильевича и строго сказал: «Разве Серафимово дело мертвить и живить, низводить во ад и возводить? Что ты, батюшка! Это дело Единого Господа, Который творит волю боящихся Его и молитву их слушает! Господу Всемогущему, да Пречистой Его Матери даждь благодарение!» – после чего отпустил посетителя домой.[26]

Вскоре Мантуров заметил, что начинает забывать о своей ужасной болезни, и решил еще раз съездить к отцу Серафиму – попросить благословения. Но как только он зашел к Преподобному, то услышал: «Радость моя! А ведь мы обещались поблагодарить Господа, что Он возвратил нам жизнь-то!» Михаил Васильевич удивился прозорливости старца и ответил: «Я не знаю, батюшка, чем и как; что же вы прикажете?!» Ответ батюшки поразил и испугал: «Вот, радость моя, все, что ни имеешь, отдай Господу и возьми на себя самопроизвольную нищету!» Однако ослушаться Михаил Васильевич не посмел, хотя и подумал тогда о молодой супруге, не приспособленной к жизни в нищете пусть и добровольной, но ради совершенного пути в Царство Небесное… Отец Серафим, поняв о чем он думает, продолжал: «Оставь все и не пекись о том, о чем ты думаешь; Господь тебя не оставит ни в сей жизни, ни в будущей; богат не будешь, хлеб же насущный все будешь иметь». Тогда Михаил Васильевич горячо ответил: «Согласен, батюшка! Что же благословите мне сделать?» Но великий мудрый старец, желая испытать пылкого Мантуров, ответил: «А вот, радость моя, помолимся, и я укажу тебе, как вразумит меня Бог!» Они расстались, как друзья и самые верные слуги Дивеевской обители, избранной Царицею Небесною Себе в земной жребий. Благословленный старцем Михаил Васильевич продал свое имение, крепостным дал свободу и часть денег потратил на покупку пятнадцати десятин земли в Дивееве[27] – там, где указал ему святой. Отец Серафим строго-настрого наказал эту землю никому не продавать и не отдавать, а после своей смерти завещать Дивеевской обители. На этой-то земле Михаил Васильевич поселился вместе с женой Анной Михайловной. Над ним насмехались друзья и знакомые, а супруга, которая, хотя и была доброй женщиной, его упрекала, так как оказалась совсем не готова к духовным подвигам и к бедности. Остаток жизни Михаил Васильевич Мантуров терпел унижения, но переносил их кротко и смиренно с помощью необычайной веры к Богу и по искренней любви к святому старцу, как бы предав всего себя и всю свою жизнь в руки отца Серафима. Со временем Михаил Васильевич стал самым близким другом и верным учеником Преподобного. Батюшка поручал ему одному все, что касалось устройства Дивеева. Об этом было всем известно, и люди чтили Мантурова как распорядителя самого отца Серафима.

С сестрой Михаила Васильевича, как повествует «Летопись» Серафима (Чичагина), приключилось еще более удивительное происшествие, также повлиявшее на создание и развитие будущей Дивеевской обители. Елене Васильевне Мантуровой в 1822 году было 17 лет, и она была помолвлена с молодым человеком, которого искренне и горячо любила. Но вдруг, по непонятной ей самой причине, она неожиданно отвергла жениха, а жизнь и характер ее в одночасье изменились самым странным образом. Свадьба расстроилась, а любовь к светской жизни и неуемная жажда веселья и забав пугали родных и не предвещали ничего хорошего. О духовном Елена Васильевна, конечно, не помышляла – до одного происшествия. По дороге на похороны деда девушка испытала очень сильное потрясение. Выходя из кареты на почтовой станции, чтобы выпить чаю, она испугалась чего-то до такой степени, что потеряла сознание. Ее горничная, решив, что барышня умирает, сказала: «Не позвать ли вам священника, барышня?» – и несколько раз повторила этот вопрос. После этого Елена Васильевна начала приходить в себя и даже с радостной улыбкой прошептала: «Да… да…» Когда явился священник, Елена Васильевна была уже в сознании, она исповедовалась и причастилась Святых Тайн, а затем целый день не отпускала от себя священника, как бы в страхе держась за его одежду. После похорон дедушки, вернувшись домой, Елена Васильевна рассказала брату и его жене следующее: «Оставаясь одна в карете, я немного вздремнула, и когда открыла глаза, то никого не было по-прежнему около меня. Наконец вздумала выйти и сама открыла дверцу кареты, но лишь ступила на подножку, невольно почему-то взглянула вверх и увидела я над своей головой огромного, страшного змия. Он был черен и страшно безобразен, из пасти его выходило пламя, и пасть эта казалась такой большой, что я чувствовала, что змий совершенно поглотит меня. Видя, как он надо мной вьется и все спускается ниже и ниже, даже ощущая уже дыхание его, я в ужасе не имела сил позвать на помощь, но, наконец, вырвалась из охватившего меня оцепенения и закричала: “Царица Небесная, спаси! Даю Тебе клятву никогда не выходить замуж и пойти в монастырь!” Страшный змий в одну секунду взвился вверх и исчез… Но я не могла прийти в себя от ужаса!..»[28]

Далее «Летопись» рассказывает, что после этого характер Елены Васильевны совершенно изменился. Она сделалась серьезной, духовно настроенной, бросилась читать сочинения святых отцов, желая поскорее уйти в монастырь. Мирская жизнь ей опротивела. Вскоре Елена Васильевна поехала в Саров к отцу Серафиму просить его благословения на монашество. Батюшка крайне удивил ее, сказав: «Нет, матушка, что ты это задумала! В монастырь – нет, радость моя, ты выйдешь замуж!» «Что это вы, батюшка!! – испуганно сказала Елена Васильевна. – Ни за что не пойду замуж, я не могу, дала обещание Царице Небесной идти в монастырь, и Она накажет меня!» Но старец стоял на своем и твердил одно: «Нет, нет, радость моя, тебе уже никак нельзя, ты должна и непременно выйдешь замуж, матушка!» Елена Васильевна уехала недовольная, разочарованная и, вернувшись домой, много молилась, плакала, прося у Царицы Небесной помощи и вразумления. Чем больше она плакала и молилась, тем сильнее разгоралось в ней желание посвятить себя Богу. Много раз проверяла она себя и все более и более убеждалась, что все светское, мирское ей не по духу, и она совершенно изменилась. Несколько раз Елена Васильевна ездила к отцу Серафиму, но он все твердил, что она должна выйти замуж. Так целых три года готовил ее святой к предстоящей перемене в ее жизни и к поступлению в Серафимову общину, которую он начал устраивать в 1825 году, и заставлял работать над собою, упражняться в молитве и приобретать необходимое терпение. Она, конечно, этого не понимала, доходя чуть не до отчаяния. Сильно негодуя на отца Серафима, она решилась более не обращаться к нему и съездить в Муром в женский монастырь. Там ей игуменья, конечно, сказала только приятное, и Елена Васильевна тотчас купила себе в Муромском монастыре келью. По возвращении домой она стала совсем уже собираться, прощаться, но перед окончательным отъездом все-таки не вытерпела и отправилась в Саров проститься со старцем. Каково же было ее удивление и каков ужас, когда вышедший к ней навстречу отец Серафим, ничего не спрашивая, прямо и строго сказал ей: «Нет тебе дороги в Муром, матушка, никакой нет дороги и нет тебе и моего благословения! И что это ты? Ты должна замуж выйти, и у тебя преблагочестивейший жених будет, радость моя!» Прозорливость старца обезоружила Елену Васильевну. Она почувствовала, что без отца Серафима и его духовных наставлений не сможет жить. Отец Серафим приказал ей пожертвовать Муромскому монастырю данные за келью деньги и не ездить больше туда. Но Елена Васильевна на этот раз не почувствовала отчаяния, а, напротив, вполне смирилась и возвратилась домой, заливаясь слезами. Она опять заперлась в своей комнате, молилась, постилась, а через полгода опять поехала в Саров и стала неотступно, но смиренно просить старца благословить ее на подвиг монашества. На этот раз отец Серафим сказал ей: «Ну, что ж, если уж тебе так хочется, то пойди вот, за 12 верст отсюда есть маленькая общинка матушки Агафьи Семеновны, полковницы Мельгуновой, погости там, радость моя, и испытай себя!» В восторге и радости из Сарова Елена Васильевна направилась прямиком к матушке Ксении Михайловне, после чего обосновалась в Дивееве, не прекращая духовно и умственно повторять Молитву Иисусову. Ей было тогда 20 лет.