– Хватит мне быть пленницей дождя и этого дома. Хочу на волю, и пусть я промочу ноги и даже замерзну!
Шарлотта взглянула на Энн: та сидела, сложив руки на коленях, и выглядела совершенной паинькой, какой ее и считали те, кто знал ее совсем мало. Но Шарлотта была уверена: кротость для младшей сестры – личина.
– Что ж, не могу же я отпустить вас одних, – сказала Энн. – В конце концов, кто-то ведь должен позаботиться о том, чтобы ваша затея выглядела прилично.
– Я тоже пойду, – пообещал Бренуэлл в широте душевной. – Кто-то должен защитить вас от сумасшедшего убийцы с ножом и все такое прочее.
– Ах, дорогой брат, – с легкой обидой в голосе возразила ему Энн. – Боюсь, что если дело дойдет до защиты, то скорее мы втроем прикроем тебя, чем ты станешь нам опорой. Так что, думаю, мы вполне можем обойтись без тебя.
– Ты все еще сердишься на меня, Энн? – спросил Бренуэлл так, словно с того дня, когда ей пришлось отказаться от места гувернантки в Торп Грин по причине бурного романа, который Бренуэлл, учитель рисования в том же доме, закрутил с женой хозяина миссис Робинсон, прошло не меньше тысячи лет. На самом деле брат и сестра возвратились в Хоэрт всего несколько недель назад, покрытые позором. Конечно, у Энн были основания сердиться на брата и за потерю заработка, и за тень, которая по его милости легла на репутацию всей семьи, однако Шарлотта поняла – едва взглянув на Бренуэлла, чье лицо выражало глубочайшее раскаяние и скорбь, сестра тут же пожалела о своих словах.
– Неужели это несчастное происшествие будет преследовать меня вечно? – сказал он. – Пожалуйста, прошу вас – дайте мне хотя бы на время забыть о том, что причинило мне такую боль, и сопровождать вас в вашей экспедиции, как раньше. – Он по очереди посмотрел на сестер. – Ну можно мне пойти?
– Да! – выпалила Эмили.
– Думаю, не стоит, – тут же возразила Шарлотта.
Эмили посмотрела на нее сердито, и Шарлотта сразу поняла почему. В последнее время слабость Бренуэлла к «Черному быку», да, по правде говоря, и к другим питейным заведениям Хоэрта стала куда более выраженной, чем раньше, и Эмили считала, что нужно любыми способами стараться удержать брата поближе к себе и подальше от крепкого алкоголя, хотя бы на несколько часов. Конечно, она была права, но…
– Почему? – возмутилась Эмили, взяв Бренуэлла за руку. – Что бы ни говорила Энн, мы трое – всего лишь слабые женщины, отправляющиеся на дальнюю прогулку без мужского сопровождения и защиты.
– Не помню, чтобы отсутствие мужской защиты когда-нибудь смущало тебя прежде, Эмили, – засмеялась Шарлотта и, повернувшись к Бренуэллу, мягко сказала: – Дорогой брат, не в этот раз. Если ты пойдешь с нами, то наш визит наверняка запомнится, а мы как раз не хотим привлекать к себе внимание. Так уж повелось в нашем мире, что люди всегда заметят мужчину, тем более такого красивого, как ты. Другое дело мы – три провинциальные старые девы. На нас никто и не взглянет лишний раз, а уж тем более не запомнит… Что нам сейчас как раз на руку. Может быть, втроем мы даже сумеем разгадать ужасную тайну исчезновения Элизабет Честер.
Шарлотта старательно избегала смотреть на Энн, зная, что младшая сестра внимательно следит сейчас за каждым ее словом и жестом, пытаясь понять, в какой степени ее намерение навестить Матильду Френч продиктовано заботой о подруге, а в какой – желанием отвлечься от своих бед. Ну и пусть, Шарлотта твердо решила – нельзя бросить Мэтти в беде лишь потому, что кому-то кажется, будто она затевает этот визит для собственного удовольствия.
– Что ж, – вздохнул Бренуэлл и растянулся на диване, уложив свои длинные ноги на подлокотник. – Значит, придется искать другой способ развлечь себя в ваше отсутствие, только и всего. Может, наведаюсь в «Черного быка».
– А может, лучше в церковь? – предложила Шарлотта.
– А может, «Черный бык» и есть моя церковь. – Бренуэлл усмехнулся, видя, как распахнулись от ужаса глаза сестры.
– Скажите, это на самом деле так страшно, – вмешалась Энн, отвлекая Шарлотту, – что мне приятно думать о нас троих как о невидимых дамах-детективах, отправляющихся на поиски истины? Мне кажется, что мы единственные в своем роде. Мама так нами гордилась бы.
– Детективах? – переспросила Шарлотта. – Какое любопытное слово.
– Ну да, именно так написано в той статье из «Таймс», о которой я тебя говорила. В последнее время полиция Лондона обогатилась полицейскими нового образца – умными, внимательными, вдумчивыми. Их называют детективами. Именно ими, мои дорогие сестры, мы и станем.
Глава 2. Эмили
Дом в Честер Грейндж возвышался посреди дикой пустоши, подобно древнему зверю: рогатому, колючему, едва пробудившемуся от векового сна.
Эмили влюбилась в него немедленно. Вокруг дома был разбит прекрасный террасированный сад по старинной моде, однако в последние годы Природа, видимо, решила взять свое и постаралась вернуть это рукотворное чудо в дикое состояние.
Там, где прежде зеленели подстриженные лужайки, ныне колосились дикие травы, а единственной дорогой, еще различимой среди сорняков и полевых цветов, была подъездная аллея, по которой шли теперь к дому сестры. Некогда элегантные террасы опутал вьюнок и плющ, из трещин в камне смотрели цепкие синеглазые барвинки и незабудки, так что контуры елизаветинской постройки, когда-то четкие, выглядели из-за них размытыми, словно написанными акварелью. Растения медленно удушали дом, грозя вскоре скрыть добрую половину окон.
Тем более очаровательным дом выглядел для женщины, которая привыкла встречать историю за каждым поворотом, ведь здесь тайна крылась буквально всюду – в зубцах и башенках, врезанных в низкое серебристое небо, набухшее новым дождем, в огромных валунах, разбросанных по траве так, словно когда-то они были частью иной, более величественной постройки.
Тысячи голосов прошлого еще не затихли здесь, и каждый что-то нашептывал ей. Чем ближе подходили сестры к дому, тем шире становилась улыбка предвкушавшей приключение Эмили.
– Сделай одолжение, прекрати ухмыляться, как безумная, – резко сказала Шарлотта, затянутой в перчатку рукой беря Эмили за локоть. Лицо самой Шарлотты, обрамленное модным капором, было исполнено такой серьезности и даже чопорности, что Эмили против воли улыбнулась еще шире. – Эмили, я серьезно. Это дезорганизует, в конце концов, к тому же я не уверена, что Мэтти не покоробит от такого неприкрытого восторга и любопытства. Нам надо обойти дом и найти вход для прислуги – он приведет нас в кухню, где она уже должна ждать нас. И не забывай, Эмили, – мы скромные дочери священника с хорошей репутацией. Очень тебя прошу, научись придавать этому должное значение.
Эмили дернула плечом и пошла следом за сестрой, проявляя в целом несколько больше энтузиазма, чем пристало в сложившихся обстоятельствах.
Сзади дом выглядел таким же ветхим, как и спереди, но на скамье у кухонной двери, низко склонив голову и глядя на переплетенные пальцы, уже сидела Мэтти. Что она делала – молилась или просто думала, – Эмили не поняла.
– Мэтти! – крикнула она – специально, чтобы увидеть, как краска зальет щеки Шарлотты.
Матильда Френч вскинула светловолосую головку, вскочила и почти бегом бросилась навстречу подругам.
– Дорогая Шарлотта, – выдохнула она, слегка запыхавшись и обеими руками хватая руку подруги. – Ах, какая радость для моего сердца – видеть лица друзей! Милая Энн, дорогая Эмили, как я счастлива видеть вас в такое ужасное время, когда я просто не знаю, к кому мне обратиться за утешением!
Эмили вытерпела объятие, подметив, что кончики золотистых локонов Мэтти развились, а под голубыми глазами залегли фиолетовые тени. Шарлотта не ошиблась, предположив, что перемены в Честер Грейндж окажутся непереносимыми для Мэтти. В раннем детстве бедняжка была единственной, горячо любимой дочерью своих родителей, потом в родах умерла ее мать, вскоре холера унесла отца, а дядя сделал все, чтобы раз и навсегда избавить себя от нежданно свалившегося на него бремени, и отослал племянницу в школу, где ее усердно готовили к стезе гувернантки; судьба, которой Мэтти не ждала и не желала. И вот в доме, где она нашла приют, случилась беда. Как ни тяжела была жизнь Матильды до сих пор, но к такому повороту событий бедная девушка не была готова.
Дети Бронте, напротив, с ранних лет росли без матери, зная, что смерть второго родителя разом лишит их и средств к жизни, и дома. Вот почему отец сызмальства учил своих отпрысков самостоятельности, и все четверо уже трудились в школах или в частных домах, пока этим летом судьба вновь не собрала их под его кровом. Всем сердцем любя отца за прозорливость, Эмили старательно гнала от себя мысль о том, что настанет день, когда и ей придется проститься с любимым домом, и втайне лелеяла надежду, что этого все же не случится.
– Идемте в кухню, – сказала Мэтти, беря Шарлотту за руку. – Жаль, что я не могу показать вам дом, но вы же понимаете почему…
– Почему? – тут же спросила Эмили.
– Мистер Честер очень огорчен исчезновением супруги и отсутствием всяких вестей о ней. А что слышали вы? Хозяина тревожат местные сплетники, он боится, что они навыдумывают всякого и помешают расследованию.
Голосок Мэтти, чистый, как язычок пламени, даже зазвенел от напряжения, едва они вошли в кухню, которая, как это ни странно для такого большого дома, была пуста. Наверное, прислугу отпустили по домам до конца расследования, решила Эмили, с любопытством разглядывая дверь, ведущую в главную часть дома, и гадая, что за чудеса скрываются за ней.
– Мы слышали, что в комнате не нашли ни следа миссис Честер, – ответила Шарлотта на вопрос Мэтти и осторожно добавила: – Зато было очень много крови.
– Это… верно. – Голос Мэтти дрогнул, но она тут же расправила плечи. – Я заварю вам чаю. Как я благодарна вам за то, что вы пришли меня навестить, – вы даже не представляете, до чего я вам рада. Понимаете, мне совсем не с кем поговорить, не к кому обратиться. Моей единственной подругой здесь… была миссис Честер, а я не понимаю, как можно потерять столько крови и выжить.
– Вы не одни, мисс Френч. – Эмили заметила, как Матильда сначала вздрогнула, и лишь потом обернулась на сиплый негромкий голос.
– Конечно, миссис Кроули. – Мэтти наклонила голову, отвечая старухе, которая, судя по всему, давно сидела в кресле у холодного очага. – Пожалуйста, простите мою оплошность. Позвольте представить вам Шарлотту, Эмили и Энн Бронте из Хоэрта, которые, услышав печальную весть, поспешили ко мне со словами утешения и поддержки.
– Сплетницы, значит. – Миссис Кроули во вдовьем платье, с черной наколкой на стального цвета волосах и в белых хлопчатобумажных перчатках плотно сидела в узком кресле, похожая на черную жабу на камне. Правую сторону ее рыхлого, точно опара, лица уродовал длинный выпуклый шрам. Вид у женщины был огорченный, но черные пуговицы глаз глядели пристально, и Эмили чувствовала, что, пока они трое приседали перед ней в реверансе, она успела оглядеть их от макушки до пят, оценить и отвергнуть как особ незначительных. И, возможно, она была права, что не делало ее пренебрежение менее болезненным.
– Уверяю вас, миссис Кроули, – сказала Шарлотта, и кровь прилила к ее щекам, – ни я, ни мои сестры не интересуемся досужими измышлениями. Все, чего мы хотим, – это утешить подругу в тяжелое для нее время.
– В вашем распоряжении кухня и сад, – сказала миссис Кроули Мэтти и рывком высвободила свое обширное тело из тисков кресла, так что ее крахмальные нижние юбки зашелестели громко, словно деревья на ветру. Когда миссис Кроули потянулась к стоявшему на полке цветастому фарфоровому чайнику, Эмили подивилась тому, что та и в помещении не снимает перчаток, что было необычно по меньшей мере. – Чай пейте из чашек для прислуги. К детям вернетесь к четырем часам. Сейчас не время увиливать от своих обязанностей.
Миссис Кроули вперевалку подошла к двери в дальнем конце кухни и распахнула ее. За ней оказалась комнатушка – Эмили успела заметить, что полки вдоль стен занимали не книги, а украшения и безделушки, легкомыслие которых совсем не вязалось с этой мрачной женщиной: какая-то фарфоровая пастушка с овечками, начищенные до блеска серебряные наперстки, букетик полевых цветов в хрустальном бокале. Была там и фотография – предмет таинственный, редко виданный и потому неизменно пробуждавший в Эмили любопытство; на снимке был запечатлен лежащий младенец с закрытыми глазами. Но, как Эмили ни хотелось узнать, спит он или умер, заводить ради этого разговор с женщиной-жабой она все же не решилась.
– Я в своей гостиной, если понадоблюсь, – сказала миссис Кроули. Ее слова прозвучали скорее угрожающе, нежели обнадеживающе, а Эмили снова сделала ей книксен, хотя лишь она одна знала, что он задумывался как издевка.
– Надо же, какая прелесть, – негромко сказала она, садясь за стол и беря с простой белой тарелки один из четырех ломтиков хлеба – Мэтти с виноватым видом разложила их веером.
– Расскажи нам, – начала Шарлотта, тоже садясь и бросая взгляд на оттопыренную щеку жующей Эмили, – как тебе здесь живется, дорогая?
Мэтти покосилась на дверь гостиной миссис Кроули и улыбнулась.
– Да, время сейчас и впрямь сложное, особенно для мистера Честера и милых деток.
Но, пока она разливала чай, ее рука дрогнула, и янтарная капля упала ей на запястье.
– Шарлотта, ты помнишь Кован Бридж?
Конечно, Шарлотта помнила Кован Бридж не хуже самой Матильды, Эмили нисколько в этом не сомневалась. Школа, куда папа отправил ее с сестрами вскоре после смерти матери, – разве такое можно забыть? Эмили и сама помнила ее слишком хорошо: жалкое заведение, полное жестокости и тьмы, где всякая попытка думать вызывала неодобрение, а любые проявления радости гасились, словно свечи. Там, в этой ужасной школе, завязалась дружба Шарлотты и Матильды, и там же Эмили и Шарлотта наблюдали, как их дорогих старших сестер Элизабет и Марию довели до того, что их пришлось на руках вносить в экипаж, который увез девочек в Хоэрт, где те сошли в могилу, воссоединившись с покойной матерью. Страх перед той школой, которая, вероломно прикрываясь именем Господа, на деле была истинной юдолью скорбей, не оставлял старших сестер Бронте никогда. Даже став взрослой, Шарлотта иногда в ужасе вскакивала ночью с постели, когда ей снова мерещилось рядом ледяное тело умирающей сестры.
Так что ни одна из них, разумеется, не забыла Кован Бридж. Значит, вопрос Мэтти не случаен. Видимо, она хотела сообщить сестрам, что находится в таком же отчаянии и страхе, как в те дни, когда она была пансионеркой страшной школы. Эмили никогда не испытывала безнадежности более гнетущей и одиночества более глубокого, чем в то темное, внушающее ужас время, и, если Мэтти сейчас чувствует себя так же, как она тогда, значит, ей нужны друзья, те, кто будет помогать и поддерживать ее до тех пор, пока не выяснится вся правда о недавнем ужасном происшествии. Что ж, значит, Эмили станет ей таким другом.
– Мы с тобой, Мэтти, – сказала она. – Мы поможем тебе снова почувствовать себя под защитой.
И горе всякому, кто отважится встать у нее на пути.
Глава 3. Энн
– Поздоровайся, Арчи, – уговаривала Мэтти хорошенького малыша, которого держала на руках. – Скажи молодым мисс «здравствуйте»! – Но златокудрое дитя уткнулось носиком ей в шею, крепче обхватило ее ручонками и захныкало, а нанятая в помощь Мэтти девушка из деревни – кажется, Джейн, вспомнила Энн, – смотрела на обоих так равнодушно, как если бы гувернантка держала не ребенка, а куль с песком.
– Фрэнсис! – окликнула Мэтти мальчика постарше, который, стоя в высокой траве у пруда, так внимательно рассматривал деревья на том берегу, словно видел среди них что-то недоступное взрослым. – Фрэнсис, подойди, пожалуйста, к нам и поздоровайся с моими подругами, как я тебя учила.
Но Фрэнсис точно не слышал: он не шелохнулся и не отвел глаз от теней на том берегу, даже когда Эмили подошла к нему и, отыскав на берегу кое-какие камушки, стала бросать их в застоявшийся пруд, куда они падали с громким «плюх». Шарлотта пошла было за сестрой, но отстала, заслушавшись птичьей песенкой, которая доносилась из кроны вишневого дерева.