– Дети, должно быть, очень напуганы, – сказала Энн, когда Мэтти передала ребенка Джейн, и та направилась с ним к Фрэнсису.
– Да, старшему мальчику особенно тяжело, он был еще малюткой, когда умерла его мать, а теперь вот и мачеха… потерялась, – едва ли их вообще следовало оставлять в доме, где случилось что-то настолько непонятное и страшное. Малыши, конечно, не осознают, что происходит вокруг, но всегда чувствуют, когда что-то неладно.
Энн опустила глаза, вспомнив, как тянулись для нее дни, когда умирала мать: она сидела в маленькой спальне, окно которой выходило на фасад их дома – прежде комната звалась детским кабинетом, – отрезала от листа бумаги полоски и рисовала на них, коротая время. Вряд ли тогда она была намного старше Арчи, и все же те долгие часы навсегда запечатлелись в ее памяти галереей расплывчатых образов, нарисованных болью. Конечно, она не понимала, почему в доме так тихо, откуда этот приглушенный плач и отчего у отца такое измученное лицо. И по сей день она не знала ответа на вопрос, точно ли она сама запомнила все это или же столько раз слышала чужие рассказы о том, как это было, что они проросли в ней воспоминаниями. По крайней мере, теперь ей часто казалось, что это происходило с другой девочкой, а вовсе не с ней. Но одно она знала наверняка: если Господь благословит ее детьми, она предпочтет остаться в памяти своих сыновей и дочерей живым человеком, женщиной из плоти и крови, а не бестелесным духом, образом, сотканным из воспоминаний тех, кому посчастливилось знать и любить Марию Бронте при жизни. Но такова оборотная сторона материнства: каждый раз, исполняя свое природное предназначение и приводя в мир новую жизнь, женщина вновь и вновь рискует своей.
– Малыш Арчи ужасно скучает по мамочке, – рассказывала Мэтти. – Он как раз только научился звать ее и теперь зовет не умолкая. И не может понять, почему она не идет. И Фрэнсис… Бедный мальчик потерял мать и только стал доверять Элизабет, как и ее отняли. А их отец… он едва не потерял рассудок от горя, детей почти не замечает.
– Разве нельзя было отослать их к бабушке с дедушкой? – поинтересовалась Энн и прикусила губу, глядя на Эмили, которая стояла подле хранившего непреклонное молчание мальчика.
– Мистер Честер не хочет. – Мэтти взволнованно покачала головой. – Он считает, что самое безопасное место для них – здесь, рядом с ним, хотя как он может так говорить, когда… – Она осеклась и продолжала уже тише: – Когда его жену, скорее всего, жестоко убили в ее собственной спальне, под крышей его дома? Да и вообще, разве всем нам не опасно быть здесь, пока убийца ходит на свободе?
– Мистер Фрэнсис, подите-ка сюда! – окликнула Джейн старшего мальчика, и тот, уставив глаза в землю, подошел к ней.
– А что, для раскрытия этой тайны что-то уже предпринято? – спросила Эмили, которая отошла от пруда и присоединилась к их прогулке. – Я ожидала, что в доме будет полиция, по округе будут разосланы отряды на поиски пропавшей, а тут тишина и покой.
– Приходил констебль, осмотрел комнату, – ответила Мэтти. – Нашел следы борьбы, простыни, разорванные в клочья, и столько крови… но как злоумышленник проник в дом и как потом вышел из него с миссис Честер, живой или мертвой, осталось непостижимым для всех, включая констебля. Он поговорил сначала с миссис Кроули, потом со мной, спрашивал, что мы видели и слышали, а после – с мистером Честером. Тот сказал, что в его лесу поселились цыгане, охотились на его дичь и, скорее всего, это они забрали миссис Честер, потому что сразу после ее исчезновения не стало и их. Так что констебль, наверное, ищет цыган.
– А ты их видела? – спросила Энн.
– Да, даже покупала вереск у одной старухи. Но только в деревне, а не в лесу. Мистер Честер запретил мне гулять там с детьми и велел держаться поближе к дому, пока цыгане не уйдут.
– Понятно, – сказала Эмили. – А где они стояли?
– Почти сразу за домом, – ответила Мэтти, – если идти в сторону Арунтона.
– Значит, мистера Честера никто не подозревает? – спросила Эмили. – Хотя часто виновными в убийстве оказываются именно близкие жертвы.
– Неужели? А ты откуда знаешь? – насмешливо спросила сестру Шарлотта.
– Газеты читаю, – ответила Эмили. – И вообще, мужья, которые избивают своих жен до полусмерти, и детоубийцы с отравителями ходят мимо нашего дома каждый день.
Шарлотта поджала губы, но Энн знала: крыть ей нечем. Папа никогда не прятал от них темную сторону своей работы, да и простой прогулки по Мэйн-стрит достаточно, чтобы убедиться в правоте Эмили: люди всегда особенно жестоки к своим близким.
– Констебль не подозревает мистера Честера – даже и не думает, – сказала Мэтти. – Да и как иначе, ведь мистер Честер, по сути, платит ему жалованье, но… – Снова понизив голос, она склонилась к сестрам. – Когда мистер Честер еще был вдовцом, я целый год жила под одной крышей с ним и миссис Кроули. И привыкла знать его как человека честного и почтенного, который вызывал мое немалое восхищение. Он с большой любовью отзывался о своей первой супруге, сетовал на то, как ему не хватает ее общества, а потом… потом объявил, что решил жениться снова. И вот сразу после свадьбы его точно подменили… Как будто в нем все время таилось злобное чудовище, которое вырвалось наружу с появлением в доме второй жены.
– Так он был жестоким мужем?
– Очень, – ответила Матильда. – Непереносимо было видеть, как человек, которого я знала добрым и мягким, вдруг напускался на свою жену, такую молоденькую, почти девочку. Нанимая меня, он сказал, что его первая жена умерла от лихорадки, но это неправда. Всем в округе известно, что он – виновник ее смерти.
– То есть он ее убил?
– Нет… вернее, да, но не совсем. – Тут Мэтти обхватила себя обеими руками, чтобы сдержать дрожь. – Бедняжка Имоджен Честер покончила с собой, бросившись с одной из башен на крыше дома, и хотя в деревне почти все живут в страхе перед помещиком, который прогонит их с земли, скажи они хоть слово против него, между собой они шепчутся, что это он своей жестокостью довел жену до смерти.
– Бедная, несчастная женщина, – сказала Энн. – Как глубоко должно быть одиночество, чтобы живая душа отказалась от вечного блаженства пребывания рядом с Господом ради избавления от преходящей земной боли.
– От чего бы ни умерла первая миссис Честер, исчезновение второй жены при столь странных обстоятельствах иначе как несчастьем не назовешь, – сказала Эмили. – Две жены было у человека, одна мертва, вторая почти наверняка тоже.
– Причем из всех возможных подозреваемых лишь мистер Честер занимает такое положение в обществе, которое позволяет ему замести следы страшного деяния, – подумала Энн вслух. – Человека его круга никто не может заставить отвечать за убийство, кроме, конечно, Создателя.
– И все же никто не видел ее мертвого тела, – заметила Эмили. – Зачем прилагать такие усилия к тому, чтобы избавиться от него, когда можно просто взять и скрыть следы преступления?
– Возможно, ему помешали, – задумчиво предположила Энн. – Мэтти, а что ты видела и слышала в ночь убийства и в день перед ним?
– Днем все было как обычно, только миссис Честер неважно себя чувствовала и почти все время провела у себя, сославшись на дамское недомогание. Я готовила ей суп, чай и кое-какую легкую еду. А ночью разразилась ужасная гроза, – сказала Мэтти, и ее глаза затуманились воспоминанием. – Молнии так и сверкали, ветер едва не вырвал рамы из окон, – я почти не сомкнула глаз, но дети спали спокойно. Звуки бури еще усиливались самим домом – подоконники гудели под ударами дождевых струй, в дымоходах выл ветер. Мне показалось… что кто-то кричал, но я не знаю. – Она взглянула на дом, но тут же отвернулась, как будто один его вид вселял в нее ужас. – Здесь каждую ночь что-то скрипит, стонет, и вообще бывают разные… явления.
– Явления? – Эмили склонила голову набок, и Энн заметила в ее глазах знакомый блеск. Ах, до чего же сестра любила разные таинственные явления.
– Это ведь очень старый дом, – смущенно продолжила Мэтти. – Половицы скрипят, стекла дребезжат в рамах, а иногда, в холодную погоду, огонь в камине горит, но совсем не греет, и в комнате так промозгло, что даже пар изо рта идет. Вот почему ночами, когда не спится, тут чего только не услышишь – то будто кто-то крадется по коридору, а то плачет в запертой комнате. Джейн никогда не остается ночевать на мызе, боится увидеть покойную миссис Честер. Поэтому я не знаю, что именно слышала в ту ночь – может, кричал человек, а может, сова ухала или лиса тявкала.
– А кто первым обнаружил кровавую сцену? – спросила Энн.
– Я. – Голос Мэтти дрогнул, она потупилась. – Вообще-то при малыше ночью должна быть няня, но мистер Честер не хочет, чтобы в доме жил кто-то еще, кроме миссис Кроули и меня, ему все мешают. Да и миссис Честер считала, что должна проводить с малышом всякую свободную минуту, как и положено матери. Она часто говорила, что материнство – это честь, которой следует дорожить. Она очень любит малыша, и мистер Честер даже иногда ее ревнует… – Мэтти опять умолкла, но скоро продолжила: – У нас было заведено, что по утрам, еще до завтрака, я приносила ребенка ей. Но в то утро он еще не проснулся, и слава богу. Ведь когда я понесла ей чай и увидела… Если бы он это увидел… я не могу… не могу…
Мэтти закрыла лицо руками и повернулась к сестрам спиной, ее плечи вздрагивали. Энн не стала вмешиваться, наблюдая, как Шарлотта подошла к подруге и, взяв обе ее руки в свои, смотрела ей в глаза до тех пор, пока ужасные воспоминания не отступили, и Мэтти не успокоилась.
– Значит, ничего похожего на останки в доме не найдено? – задумчиво проговорила Эмили. – Тела нет. Тогда подозрение действительно падает прежде всего на мистера Честера. Если убийца – бродяга или другой злодей, забравшийся в дом, то с какой стати ему уносить с собой мертвое тело? Только если по нему как-то можно опознать убийцу, но в этом нет логики.
– А может быть, – возразила Энн, – никакого тела нет, потому что миссис Честер жива?
– Крови было много. – Мэтти покачала головой. – Человек, из которого вытекло столько крови, просто не может жить.
С минуту женщины стояли молча – их юбки колыхал ветерок, в кронах деревьев поблизости перекликались вороны.
– Если мистера Честера так никто толком и не допросит, то это позор, – объявила Шарлотта, – которому надо немедленно положить конец. Мы расскажем папа́ или напишем в газеты и потребуем расследования.
– Вот именно, – подхватила Эмили, – так мы и поступим. Только почему бы нам сначала не попытаться самим защитить Мэтти, объединив наши усилия и способности для того, чтобы узнать, какая судьба постигла миссис Честер? Мэтти, отведи нас, пожалуйста, в ее комнату, мы хотим увидеть ее своими глазами.
– Зачем, Эмили? – спросила сестру Энн. – Чем нам поможет осмотр пустой комнаты? Разве что удовлетворит твое болезненное любопытство.
– А может, мы совершим там открытие, – ответила Эмили. – Вдруг мы, никогда не бывавшие в доме мистера Честера, увидим в спальне его жены то, чего постоянные обитатели не заметили просто в силу привычки? Папа́ ведь не зря учит нас всегда проявлять любопытство, Энн. Нет никакого греха в том, чтобы задавать вопросы, когда речь идет о жизни и смерти женщины.
– Но если опасения Матильды окажутся верны… если мистер Честер и впрямь виновен, то надо будет сделать так, чтобы он ответил за это по закону, – сказала Шарлотта. – И, по-моему, без хорошего письма в газеты тут не обойтись. Но чтобы его написать, мы должны сами сначала разобраться во всем.
Энн пришлось согласиться. В их мире мужья избивали жен, насиловали, даже убивали, и все сходило им с рук, ведь в глазах закона и общества жена была лишь разновидностью частной собственности. И если за кровавым исчезновением супруги впрямь стоял Честер, то кто-то должен был что-то предпринять ради самой Элизабет и ради двух невинных детей, которых оставили без матери. И если этот долг выпал на долю им троим, то она, Энн, не станет уклоняться от его исполнения.
– Покажи нам комнату, Мэтти. – Энн согласно кивнула.
– Не могу. – Мэтти помотала головой. – Миссис Кроули уже сделала уборку. Она стерла все следы крови, и теперь там совсем не на что смотреть, обыкновенная пустая комната. Кроме того, нам ведь запретили заходить в дом, и, если нас там поймают, чертям в аду тошно станет.
– На этот случай есть одно простое решение, – сказала Эмили, которая уже шагала в сторону дома. – Не попасться.
Глава 4. Энн
– Здесь была… я хотела сказать… вот комната Элизабет Честер, – прошептала Мэтти, отворяя дверь. – Скорее – если нас поймают, нам достанется.
Входя следом за сестрами в комнату, Энн невольно подумала, что страсть Честера к уединению определенно сыграла им на руку. По крайней мере, Матильда рисковала, только пока вела их через кухню, где в кресле у очага дремала миссис Кроули, а после они спокойно поднялись наверх по пустой черной лестнице. Дом был велик, и, даже если самому Честеру или его экономке вдруг вздумается пройти по коридору, они наверняка еще издали услышат их шаги и спрячутся.
Мэтти пропустила сестер внутрь, а сама осталась в коридоре, якобы сторожить, хотя Энн давно поняла, что гувернантке просто не хочется переступать порог злосчастной комнаты.
Спальня с первых шагов показалась им совсем неподходящей для молодой женщины, слишком там было мрачно и темно: тяжелые портьеры из плотного красного бархата скрывали окно с ромбиками стекол, почти не пропуская внутрь рассеянный свет пасмурного дня.
Энн, которой вдруг почудилось, что она проникла не только в жилище, но и в мысли другой женщины, сразу прошла на середину комнаты и остановилась, Шарлотта, щурясь, мешкала у двери, а Эмили уже опустилась на четвереньки возле кровати и заглядывала под нее, очень напоминая в тот миг своего пса Кипера, когда тот вынюхивал кроликов. Энн поняла, что комната видела немало страданий и печали еще до того, как здесь совершилось страшное преступление: все в ней было пронизано тоской. Если бы Энн спросили, как она поняла, что Элизабет Честер не была счастлива в браке, она не смогла бы объяснить. Принужденность сквозила здесь во всем: безделушки на туалетном столике были расставлены в геометрическом порядке, безукоризненно чистые туфельки хозяйки, одна чуть стоптанная внутрь, стояли пятка к пятке, носок к носку, и даже пыль покрывала картины идеально ровным слоем. На столике у кровати лежал альбом: почти такой же был и у самой Энн. Она подошла и стала его листать: внутри оказались акварельные наброски Честер Грейндж, но внимание девушки привлекли не они, а портреты детей. Элизабет Честер не просто удалось передать сходство. Портрет Арчи дышал любовью, каждая его линия была исполнена нежности: так может видеть своего младенца лишь мать. Фрэнсис смотрел со страницы беззащитно, но с надеждой, а чуть заметно приподнятые уголки рта выдавали жажду любви. Только очень вдумчивая, глубоко чувствующая женщина и мать могла создать такие портреты, и вот чья-то рука безжалостно стерла ее с лица земли. Но чья и почему?
– Когда ты вошла и обнаружила кровь, ковер еще был здесь? – спросила у Мэтти Энн, обратив внимание на чуть более светлый оттенок пола в одном месте.
– Нет. – Мэтти угрюмо покачала головой. – Его уже не было, когда я вошла, и покрывала тоже. Потом сняли и уничтожили матрас – он весь пропитался кровью. Сами видите, как тут все было залито.
Матильда ничуть не преувеличивала: на стенах и на полу отчетливо выделялись светлые участки, они появились, когда с них смыли кровь. Оливково-зеленые стены от пола до потолка пересекали полосы того же цвета, только побледнее, – видимо, в момент убийства кровь брызгала на них, а тот, кто оттирал ее потом, так старался, что сквозь истончившиеся обои стала проглядывать штукатурка. Пол возле кровати отскребли почти добела, и он напоминал негатив снимка, сделанного на месте преступления: старый лак, почти черный от пыли, въевшейся в него за многие годы, и белые пятна на нем. Почему-то следы этой уборки шокировали не меньше, чем кровь.