Я увидела, что через толпу ко мне движется Игрек. Выражение его лица было очень обеспокоенным. Когда он поднялся на крыльцо, толпа недовольно загудела. – Настя, – наклонился он к моему уху. – Я прошу тебя, прекращай это дело. У меня начальство это все смотрит, так сказать, в прямом эфире. Если люди не разойдутся сейчас же, нам придется действовать. Поверь, это никому не надо. – Что бы сделал Олег на твоем месте? – спросила я. Игрек закусил губу. – Он бы никогда не пошел против жителей города. Ты это знаешь. – Это нечестно, – сказал Игрек. – Ты поступаешь сейчас нечестно. У меня, так сказать, есть приказ. Я человек в погонах. Я должен защищать закон. – Уходи отсюда, – сказала я. И, повысив голос, прокричала, чтобы было слышно всем: – Тебя сюда не приглашали. Уходи!
Толпа воинственно загудела. Игрек покачал головой и пошел обратно к своим коллегам. Потом события развивались стремительно. Я увидела, как на верхушке бочкообразного дрона открылась крышка, и изнутри выпорхнули два небольших квадрокоптера. Они зависли над толпой, неприятно жужжа. – Сувернета нет, – крикнул кто-то. – Связь пропала!
Koosyuck, дрогнув, поехал к толпе. Его динамики принялись издавать резкие крякающие звуки. Следом, на расстоянии десяти метров, медленно шли четверо полицейских в форме. «Что они сделают вчетвером против такой толпы?» – подумала я. Но тут из бочкообразного дрона в толпу ударили струи какой-то пахучей жидкости, от которой люди стали кашлять и тереть глаза.
– Газ пустили, скоты! – крикнул кто-то. – Бей железяку!
Двое или трое человек, действительно, попытались подойти к дрону, но прозвучал резкий треск электроразрядов, и все они упали на землю. К ним быстро подбежали полицейские с пластиковыми наручниками. – Убивают! – совершенно по-бабьи закричали в толпе, и люди бросились врассыпную, подальше от крякающего и мигающего вспышками дрона.
Я смотрела, как рублевцы в спешке покидают площадь. За некоторыми гнались полицейские. Других бил разрядами тока дрон. Я увидела, как в пыль упала молодая женщина. Ее тут же скрутили, грубо заламывая руки. – Прекратите это немедленно, – закричала я и стала спускаться с крыльца, чтобы броситься к ней на помощь. – Скоты!
Тут кто-то схватил меня под руки. Это был молодой полицейский, незаметно подобравшийся сбоку. – Вы задержаны за организацию незаконного мероприятия, – объявил он и стянул мои запястья обручем, края которого больно врезались в кожу.
Меня повели к машинам. По дороге я несколько раз пыталась укусить полицейского за руку, но сделать это было непросто.
Когда полицейский провел меня мимо Игрека, тот отвернулся, сделав вид, что разговаривает с кем-то из коллег. Зато Кучеров, белоснежно улыбаясь, пялился во все глаза. Я изловчилась и со всех сил плюнула в его сторону. Жаль, не попала.
В Рублевском суде я бывала не раз, но в качестве обвиняемой – впервые. Оказывается, судопроизводство сейчас – не слишком хлопотное дело. Уже через три часа после начала митинга я сидела в зале судебных заседаний. С легким гудением включился галогратор, и над трибуной с гербом появилось мерцающее изображение судьи в мантии.
«Интересно, где этот судья находится физически? – подумала я. – В Уральске? В Москве? И вообще, существует ли он на самом деле? Может, это просто симуляция?». Впрочем, судья – мужчина лет пятидесяти, с залысинами и мешками под глазами, так долго теребил кончик носа пальцами, что я перестала сомневаться в его реальности. Трудно поверить, что симуляция стала бы так вести себя. Хотя – кто знает? – Дементьева Анастасия Львовна, – прочистив горло, сказал голографический судья. – Суд изучил материалы вашего дела и приговаривает вас к десяти суткам ареста по обвинению в неповиновению власти, сопротивлении при задержании, подстрекательству к беспорядкам и организации несанкционированного массового мероприятия. Суд учел ваш преклонный возраст и заслуги перед обществом, сочтя возможным назначить наказание ниже нижнего предела. – А почему вы не выслушали меня? И разве мне не полагается что-то вроде адвоката? – удивилась я. Судья посмотрел на меня как на капризного ребенка. – Это же административное дело. По закону, защитник вам не положен. В целях оптимизации судопроизводства, для обеспечения права граждан на оперативный суд, решения в таких случаях принимаются судьей единолично. – Я понимаю, почему судьи теперь в виде голограмм, – сказала я. – Так и хочется подойти и треснуть! – Еще слово – и добавлю десять суток за неуважение к суду, – грозно сказал судья, но поспешил отключиться. Руки мне снова связали. Я думала, что меня повезут в какую-нибудь тюрьму в Верхнеисетск или даже в Уральск, но выяснилось, что отбывать арест предстоит прямо в нашем городке. Камеры для арестованных находились в соседнем с судом здании. Меня проводил туда неулыбчивый полицейский – по-моему, тот же самый, что задержал меня возле больницы.
– Гордишься собой, небось? – спросила я его напоследок. Он ничего не ответил. Камера была похожа на больничную палату, только с решеткой на маленьком окне. Четыре кровати. На одной из них сидела женщина лет тридцати. Увидев меня, она вскочила. – Вы же Дементьева? Главный врач?
Это была та самая девушка, которую задержали на митинге. Оказывается, ее успели судить еще быстрее меня. Ее звали Катя. Ей было 32. Вообще-то она жила в Подмосковье, работала нейрокибертерапевтом – помогала нейросетям решать их психологические проблемы. А в Рублевск приехала ухаживать за бабушкой – Маргаритой Федоровной. Ту я знала хорошо. Жуткая кошатница. Руки всегда в царапинах. Рак желудка, третья стадия. – Я как узнала, что бабушке придется ездить на «химию» за 60 километров, я сразу решила идти на митинг, – сказала Катя. – Не думала, что все закончится вот так.
– Вас ударили током? – спросила я. Она задрала футболку и показала сбоку на ребрах два темно-красных пятна – следы от разряда. Кате дали столько же, сколько мне, – десять суток. Так мы и сидели вдвоем, две арестантки, старуха да молодуха. В общем-то, это было не так плохо. Обращались со мной хорошо, кормили три раза в день. Принесли казенный планшет с закачанной в него русской классикой – Гоголь, Булгаков, Пелевин.
Кроме того, у меня была хорошая компания. Катя оказалась интересной собеседницей. Я рассказывала ей про жизнь врача в Рублевске, а она мне – про то, как теперь все устроено в больших городах. Я слушала и удивлялась. Одно дело – смотреть об этом по Сувернету, другое – слышать вживую. Когда я ей рассказала о том, как встречалась с замминистра Молоховым, Катя заинтересовалась: – Я бы хотела взглянуть на эти файлы. Думаю, прочесть их несложно. Раз в день нам разрешали пользоваться Сувернетом: отправить письма родственникам и знакомым и прочесть новости на трех разрешенных государственными цензорами сайтах. Для этого нас по очереди под конвоем выводили в отдельную комнату, где был установлен старенький терминал ограниченного доступа в Сувернет. Мое время было с 14 до 15 часов. Катино – с 15 до 16.
Воспользовавшись случаем, я в свой сеанс связи переслала письмо с файлом Кате, и та в свою очередь смогла его прочитать. – В общем-то, ничего сложного, – сказала она, вернувшись в камеру. – Koodreen анализирует множество данных, но главный показатель – это, конечно, количество пациентов. Когда мы выберемся отсюда, я расшифрую данные и пошлю вам их в привычном виде. Не знаю, правда, поможет ли это чем-то?
Доступа в Россоцсеть нам не давали, так что я не могла узнать, как горожане обсуждают произошедшее на митинге. И обсуждают ли вообще? «Может быть, полиция запугала всех, – думала я. – А может быть, наоборот? Может быть, теперь граждане митингуют каждый день? Может, они уже потребовали отставки Кучерова?». Впрочем, если бы акции протеста продолжались, в нашей камере почти наверняка появились бы новые задержанные женщины. Однако мы по-прежнему оставались вдвоем с Катей. Еще две койки пустовали. На десятый день тот же самый полицейский, что привел меня в камеру, открыл дверь и сказал: – Дементьева, выходим… Отбарабанила. Я думала, может быть, кто-нибудь встретит меня на выходе из изолятора. Я слышала, что иногда это происходит. Но никого не было – даже мои коллеги по больнице не пришли. «Наверное, они просто не знали, когда меня должны были отпустить», – решила я и отправилась домой. Дома я впервые за десять дней смогла зайти в Россоцсеть. Папка входящих сообщений была переполнена. Пять сотен непрочитанных – больше, чем я могла бы осилить за один вечер. Я открыла наугад несколько последних. Их содержание сбило меня с толку: «Старая карга, мы поверили тебе, а ты обманула нас». «Дементьева, ты старая СУЧКА! Как ты могла так поступить?»
«Тварь!!! Ненавижу тебя!»
Знаете, в моем возрасте уже не слишком переживаешь по поводу того, что о тебе говорят люди. Но все-таки это было неприятное чувство. Такое ощущение, что надавали пощечин. А главное, я не понимала – за что?
Но скоро поняла. «Главный врач больницы Рублевска двадцать лет обманывала пациентов», – так назывался голоролик, который опубликовали в Россоцсети на третий день моего ареста. И не просто опубликовали, а прислали ссылку каждому жителю Рублевска. Я включила воспроизведение.
Избитая фраза: «Чем чудовищнее ложь, тем легче в нее верят». Но она довольно хорошо описывает то, что я увидела. Дементьева годами обкрадывала больницу. Дементьева скрывала врачебные ошибки. Из-за действий Дементьевой несколько женщин потеряли своих детей. Дементьева, возможно, продавала больничные наркотики. Доказательств нет, но многое указывает на это. Дементьева и ее муж, возглавлявший местную полицию, много лет паразитировали на городе. Дементьева противится попыткам властей улучшить жизнь в городе, чтобы сохранить за собой теплое местечко. Дементьева подставила горожан под полицейские дубинки, действуя в личных интересах. В общем, знакомьтесь – самый ужасный человек в мире перед вами. Очень приятно. Я выключила воспроизведение. Все это было невероятной чушью. Ни слова правды. Как в это можно было поверить? Но пока я была под арестом, возразить было некому. И люди поверили. Мой переполненный угрозами почтовый ящик был тому лучшим свидетельством. Ясно было, что это штучки Кучерова. Меня удивило, что горожане, многие из которых знали меня десятки лет, купились на весь этот бред. Звякнул дверной звонок. На пороге стоял Игрек. Он был в гражданской одежде. – Мне сказали, тебя сегодня выпустили. – Как видишь. – Я зайду?
Нужно было бы послать этого говнюка подальше. Но я впустила его. Наверное, просто слишком соскучилась по общению. – Слушай, – сказал Игрек, когда я налила ему крепкого чая и усадила за стол. – Ситуация вышла дерьмовая, я признаю. Когда я узнал, что тебя, так сказать, решили посадить на десять суток, я пытался вмешаться. Но Кучеров задействовал все свои связи, чтобы дело не спустили на тормозах.
Он вздохнул, не решаясь добавить что-то еще. – Ты видел ролик обо мне? – спросила я. – Конечно. Я поэтому и пришел. Слушай, с митингом ты была не права, не надо было его устраивать. Но потом Кучеров перегнул палку. Вся эта грязь на тебя, пока ты сидела в изоляторе. Да еще и Олега приплели… Я последние несколько дней места себе не находил. Не хочу, чтобы ты думала, что я имею к этому какое-то отношение.
– Тогда помоги сделать что-нибудь. – Что? – Не знаю. Мы должны спасти больницу. Спасти город.
– Настя, – он встал из-за стола. – Хватит уже. Кого ты собралась спасать? Ты борешься с будущим, понимаешь? Его просто надо принять. Все, не будет больницы. И Рублевска нашего не будет. Koodreen все решил. – Я ни хрена не понимаю, как мы до такого дошли, что какой-то код на китайском сервере решает, быть нашему городу или нет. – А когда-то было по-другому? Сначала царь решал, потом партия, затем Кремль, теперь вот – алгоритм. А русские люди сделают, что им скажут. – Ты извини, Игрек, – сказала я. – Но ты говоришь как типичный мент.
Когда на следующее утро я открыла глаза, на секунду меня посетила мысль, что, может быть, не нужно идти на работу. После всей той грязи, что вывалил на меня Кучеров, мне не хотелось встречаться с подчиненными. Но куда денешь пациентов? Так что встала и пошла. Коллеги, действительно, встретили меня прохладно. То есть, конечно, поздоровались, покивали сочувственно, но по их глазам я видела: они считают меня человеком пропащим. Не верят, что больницу удастся сохранить. Плюс все эти мерзости в Сувернете. Осмотрев срочных пациентов, я села разгребать электронную почту. Одним из последних пришло письмо от Кати, которую выпустили в тот же день, что и меня. Катя расшифровала все данные из отчета. Я открыла таблицу и уставилась в бесконечные столбики цифр. Даже в расшифрованном виде разобраться в них было непросто. Но я все-таки сделала над собой усилие и побежала взглядом по колонкам: «Общее количество пациентов», «Количество пациентов с сердечно-сосудистыми заболеваниями», «Количество плановых операций», «Количество экстренных операций», «Ампутации», «Процент осложнений после сезонных ОРВИ», «Онкологические заболевания»… Цифры, цифры, цифры. Боль и страдания жителей Рублевска, переведенные в столбцы данных. Что-то меня насторожило в этих цифрах. Я почувствовала, как встрепенулась моя интуиция. Что-то было не так. Я сделала глубокий вдох и стала смотреть еще раз, внимательно. Столбик за столбиком. И скоро поняла, в каком месте мое подсознание всколыхнулось. Позапрошлый год, графа «Количество проведенных ампутаций» – ноль. Как же это – «ноль»? Ну да, ампутации мы проводим, слава богу, не часто. Но два года назад, я хорошо это помню, я ампутировала диабетику Шестакову ногу. Сама работала пилой. Была такая операция! А в расшифрованной таблице ее нет. Я бросилась к шкафу и стала вытаскивать папки с моими отчетами за прошлые годы. Килограммы старой доброй бумаги. Закорючки букв и цифр. Уже чуть выцветшие чернила шариковой ручки. Перетащила папки за рабочий стол, открыла на компьютере Катин файл и села сверять. А через час, встав из-за стола, позвонила Игреку. – Ты хотел помочь? Приезжай ко мне в больницу как можно быстрее.
– Ты уверена в своих цифрах? – спросил Игрек, выслушав меня. – Ты не могла где-то ошибиться? – Я проверила трижды, – покачала я головой. – В статистике, переданной Koodreen’у, везде есть отклонения в меньшую сторону. Где-то на пять процентов, а где-то и на все тридцать. И это можно доказать не только моими подсчетами, но и показаниями врачей. Есть редкие диагнозы, которые врачи хорошо помнят. Если у врача таких пациентов четыре за год, а в отчете написано два, то врач подтвердит, что это очковтирательство. – Статистику для алгоритма формирует муниципалитет, – кивнул Игрек. – Хотя за ними есть надзор из области, чисто теоретически у Кучерова была возможность исправить цифры, особенно если наверху ему это согласовали. Только вопрос – зачем? Кучеров, может, и сволочь, но намеренно рисковать и манипулировать статистикой, чтобы в твоем городе закрыли больницу?.. Это, так сказать, бессмысленно. – Только если у тебя нет в этом личного интереса. – Какого? – Игрек, ну ты же мент, включай голову. Откуда вообще тут взялся Кучеров? Что мы про него знаем? С чего ради правительство прислало в нашу дыру этого золотого мальчика? – Севастьянов?.. Его тесть? – Я уверена, в этом дело. Поищи, в Сувернете все есть: фирмы Севастьянова выигрывают контракты на строительство новых больниц по всей области. И новые корпуса в больницы в Верхнеисетске за счет бюджета наверняка собираются строить они. Только чтобы их построить, обязательно сначала нужно закрыть больницу в Рублевске. А чтобы ее закрыть, надо подтасовать статистику. Они научились обманывать алгоритм и зарабатывать на этом. Вот, забирай. Преступление раскрыто, Лестрейд, вам осталось только схватить преступника.
Игрек молчал. Потом тяжело вздохнул. Встал со стула. – Насть, ты про серьезные вещи говоришь, а рассуждаешь как ребенок… Пойми, даже если это удастся доказать, я тут ничего сделать не могу. Я всего лишь начальник городской полиции. Нужно, так сказать, идти в прокуратуру, идти в ФСБ. Это дело о коррупции, которое уходит корнями куда-то наверх. Все, что я могу сделать, – это опросить тебя и подать им рапорт. Они могут начать расследование, а могут, так сказать, и не начать. Расследование может подтвердить твои предположения, а может не подтвердить. Строительство в Верхнеисетске еще не началось, как я понимаю, конкурс не проведен, так что обвинить Кучерова в манипуляцих в пользу своего тестя будет сложно. – Но ведь сам факт искажения статистики есть? – Вероятно… Но само по себе это даже не преступление. Скажут – ошиблись. Накажут выговором или увольнением какого-нибудь мелкого чинушу. Раз уж Кучерова прислали сюда из области, то ему наверняка, так сказать, дали добро на такие выкрутасы. – Игрек помолчал. – А может, его и прислали сюда, чтобы он эти выкрутасы вытворял. В этот момент в дверь кабинета забарабанили так, что мы оба вздрогнули. Я открыла, на пороге стояла старшая медсестра. Запыхавшаяся – видимо, бежала по коридору. – Анастасия Львовна, вам надо сейчас же в операционную. «Лягуха» разбилась. Двое погибших, трое тяжелых. Одного надо срочно оперировать. Я не стала даже прощаться с Игреком, без слов выскочила в коридор и побежала к операционному блоку. По дороге медсестра докладывала о состоянии пациента: – Мужчина, 36 лет, перелом таза, разрывы внутренних органов, пока в сознании, анестезиолог готов давать наркоз. – Кто такой? Наш, местный? – Анастасия Львовна, это наш мэр. Это Кучеров.