– Узнаете? – спросил я.
– Вокзальный хулиган?
– Да нет, – сказал я. – На этот раз уже больничный. Я бы хотел получить за свою ударную работу вторую половину.
Женщина хмыкнула:
– А я уже думала, что вы не объявитесь. Насколько я знаю, в том, что там произошло, в большей степени заслуга природы.
Служба оповещения работала у них превосходно.
– Просто в отличие от вокзальной истории она не так очевидна, – сказал я. – Пришлось применить нетрадиционные методы.
– Слишком много «не», – с нажимом произнесла Тишинская.
– Хотите сказать, что мы с вами в расчёте?
– А вы имеете что-то против?
– Буду, если вы не поможете мне с Климентьевой.
Женщина фыркнула:
– Теперь все ее материалы не стоят и выеденного яйца.
– Кондратьев тоже так считает?
– Думаю, после того, что случилось, он уже успел забыть и о вас, и о вашей Климентьевой. – Она усмехнулась. – Не портите человеку праздничный день, юноша.
– А вы циничны, – не удержался я.
Тишинская вздохнула:
– Чтобы вы знали на будущее: реальность цинична в принципе.
На этот раз её утверждение прозвучало достаточно правдоподобно. По-видимому, иногда правда прорывается в речь независимо от нашей воли.
Не сказав больше ни слова, она отключилась. Её уверенность мне не передалась. У Кондратьева насчёт Климентьевой могли быть совсем другие планы.
Вернувшись на автостоянку, я сел за руль и, наблюдая за шумной разборкой воробьёв из-за куска подсолнуха, несколько минут анализировал ситуацию. В конце концов, разговор с Кондратьевым вряд ли мог грозить для меня новыми проблемами. Поразмышляв ещё какое-то время, я дошёл до автомата и набрал номер модельного агентства. Трубку взяла Кравцова.
– Пока ничего нового сообщить о судьбе Кати не могу, – откликнулась она. – Но несколько раз по этому поводу звонил какой-то мужчина. Может, вам стоит с ним связаться?
Если я правильно её понял, то речь снова шла о ювелире. Быстро же он в себя пришёл.
Разговор с Кондратьевым занял у меня гораздо больше времени. Понять по его голосу, в каком он находится настроении, было трудно. Если настроение и содержало элементы ликования, то он это тщательно скрывал.
– До меня дошли слухи по поводу главы «семейства», – сказал я. – Мои соболезнования. Задание по Климентьевой по-прежнему остаётся в силе?
– Не терпится соскочить с крючка?
– Никто не любит подвешенных состояний.
– Я тебя бить её жениха по голове кувалдой не заставлял.
– Это был несчастный случай, – сказал я.
Кондратьев устало вздохнул.
– Действуй, как мы договорились, – жёстко бросил он. – Оказывается, у этой сучки материалы не только по Чугуну.
Климентьева определенно начинала мне нравиться. На фоне стоявших раком соотечественников она производила впечатление единственного нормального человека. Хотя шансов переломить ситуацию у неё не было никаких. Может, нам действительно стоило объединить с ней усилия?
Время приближалось к семнадцати ноль ноль. Подсевшие батарейки требовали подзарядки. Я свернул к ближайшему кофе и плотно пообедал. Сто граммов сделали мир гораздо гармоничнее. Стоило добавить ещё сто, и он, наверное, мог бы стать совсем замечательным. А что делать тем, кого действительность устраивает без химических излишеств? Правильно! Стараться как можно дольше оставаться в её рамках.
Я зашёл в телефон-автомат и позвонил ювелиру. Слышимость была великолепная.
– Я тот, с кем вы вчера попали в передрягу, – сказал я. – Попробуем ещё разок?
– Через пару часов у драмтеатра устроит? – откликнулся он.
– Вполне.
– Ну, тогда до встречи. Правда, на этот раз не со мной. Вы меня понимаете?
Я сказал, что понимаю. На этот раз ювелир, видимо, решил от роли посредника отказаться. Полностью отдавать инициативу в руки провидению было бы глупо. Пользуясь случаем, я решил подъехать к драмтеатру заранее. На третьем светофоре в поле моего зрения попала салатного цвета «десятка». Мне показалось, что где-то я её уже видел. Дождавшись очередного перекрёстка, я свернул ещё раз – «десятка» не отставала. Я въехал во двор и, добравшись до его середины, юркнул за старенький микроавтобус, по соседству с которым несколько пенсионеров настойчиво пытались вдохнуть в осевшую с двух сторон клумбу новую жизнь. В такой неопределённой ситуации их деятельность была и не к месту, и не ко времени.
Минут пять ничего не происходило. Потом с противоположной стороны двора, блеснув стеклом, выкатилась знакомая «десятка» и, развернувшись, медленно покатила в моем направлении. Держа револьвер на коленях, я молча ждал. Из-за тонированных стёкол рассмотреть, кто находится в салоне, было невозможно. Не доезжая до меня пару метров, «десятка» сбавила ход и остановилась. Стекло на дверце водителя дрогнуло и медленно поползло вниз. Шанс пальнуть хотя бы раз у меня ещё оставался, и, будь на моем месте новичок, наверное так бы и случилось. Хотя палить лишь из-за того, что в «десятке» сидел Кочетов, пожалуй, было бы все-таки преждевременно даже если и не забывать о его многолетнем сотрудничестве с Чугуновым. Нет, кажется, я все-таки не зря обратился к нему за консультацией.
Выставив в окно локоть, Кочетов сплюнул на пыльный асфальт и кивком головы пригласил к себе. Со стороны это выглядело так, как если бы он приглашал меня на дело. Мастер деловых бесед. Так заинтересоваться мной он мог только в одном случае. Я спрятал револьвер за пояс и выбрался из машины. Пенсионеры, не обращая на нас никакого внимания, по-прежнему продолжали деятельно поправлять разрушенную клумбу. Я плюхнулся рядом с Кочетовым на сидение и на всякий случай скользнул взглядом по его рукам. Отсутствие оружия обнадёживало. Кочетов откинулся на подголовник и не глядя на меня произнёс:
– Ты в курсе, что твой портрет расклеен по всему городу?
В том, что на меня могла появиться ориентировка, ничего удивительного не было. Сегодня любой школьник, посидев за компьютером, легко мог слепить фоторобот своего обидчика, а если оскорбление являлось достаточно весомым, то и растиражировать в сети.
– Спасибо за предупреждение.
– Ну и что ты теперь собираешься делать?
– Ждать, когда объявят вознаграждение. Ты меня ловишь, и мы делим гонорар пополам.
– Не мог мне рассказать, пока дело можно было спустить на тормозах?
«Ну да, ты бы спустил», – недобро подумал я, а вслух сказал:
– Думаешь, Чугун позволил бы тебе это сделать?
– А какой резон ему было раздувать скандал? Известие о том, что его отметелил водитель такси, вряд ли добавило бы ему авторитета.
– Чугун никогда не оставит меня в покое, – сказал я. – И ты знаешь это не хуже меня.
Кочетов сунул в рот сигарету и задумчиво покрутил между губами:
– А ты случайно не собираешься его замочить?
Я не совсем обдуманно хмыкнул:
– Предлагаешь подождать, когда это сделает он?
– «Железнодорожников» тоже будешь мочить?
– А чем они лучше?
Глядя мне в глаза, он пожевал фильтр и как бы между прочим сообщил:
– Сдаётся мне, что в этом случае я буду вынужден тебя задержать.
Бывший приятель блефовал; кроме премии за поимку особо опасного преступника и зависти коллег по этому поводу это ему ничего не давало. Даже морального удовлетворения.
– Если у тебя, конечно, нет других предложений, – вдруг добавил он.
Что такое другие предложения, он мог мне и не расшифровывать.
– Маэстро имеет в виду основное средство обмена, или его устраивают и другие в товары?
– Меня интересуют те люди, с которыми ты последнее время активно встречаешься.
Вот оно, оказывается, что. Витя решил сделать меня своим недремлющим оком.
– Может, для начала ты огласишь весь список? – предложил я.
– Оглашу, если согласишься.
Когда кто-то сомневается, что ты можешь стать осведомителем, сердце наполняется за этого человека гордостью. Правда, ненадолго, до того момента, пока не понимаешь, что ни для общества, ни для человека ты, в общем-то, никогда никакой ценности, кроме умения пахать, не представлял.
– И что же мне это увлекательное сотрудничество в итоге принесёт?
– Формальный розыск, а позже и вообще снятие всех обвинений.
– Лихо, – восхитился я. – Даже если кто-то из вип-персон, не дай бог, уже успел дать дуба?
Лицо Кочетова неприятно напряглось:
– Ты это кого сейчас?
Иногда на такой вопрос бывает трудно ответить даже самому себе.
– Фоторобот получился качественным? – чтобы как-то потянуть время, спросил я.
Взгляд Кочетова стал подозрительным:
– Так себе, но можешь не сомневаться, я тебя на нем обязательно узнаю, если, конечно, раньше меня этого не сделает Чугунов.
– Можешь не спешить, – сказал я, решив наконец-то его порадовать: – полтора часа назад Чугунов умер в больничной палате не приходя в сознание.
На какое-то время в машине стало тише, чем снаружи. Затем, торопливо выудив из кармана мобильный, Кочетов набрал номер.
– Если то, что ты сейчас сказал, правда, – пробормотал он, – с меня пузырь.
Видимо, я попал в точку.
– Семнадцатое отделение милиции, старший уполномоченный Кочетов, – представился он. – У вас в отделении реанимации находится Эдуард Алексеевич Чугунов, проинформируйте меня, пожалуйста, о его состоянии. – Выслушав пространный ответ, он неторопливо сложил сотовый и, помахав в воздухе серебристым корпусом, удовлетворённо произнёс: – Допрыгался кузнечик.
Я молча ждал. Удачно закончив одно дело, человек, как правило, стремится не затягивать и с другими. Крылатое «Куй железо, пока горячо!» пустило глубокие корни не только в среде мастеров металлообработки.
– У нас на носу очередная реорганизация, – сказал Кочетов, – поэтому времени у тебя будет немного. Месяц, максимум полтора. Думаю, до похорон Чугунова больших волнений не предвидится, а вот после того, как его кремируют, наверняка придётся попрыгать. И твоя задача сделать так, чтобы каждый наш прыжок оказался продуктивным. Связь и другие мелочи подробно обговорим завтра.
– Без нормальной подпитки я на такой работе долго не протяну, – заметил я.
Кочетов усмехнулся:
– Это работая-то на Кондрата?
– Пока что ни от того, ни от другого я не получил ни копейки, – обиделся я.
– Может, тебе их просто пока не за что давать?
Было видно, что в товарно-денежных отношениях старший оперуполномоченный ориентировался как рыба в воде. На этой светлой ноте мы с ним и расстались.
Глава восьмая
Времени, чтобы добраться до драматического театра, у меня оставалось немного. Я выехал на Центральный проспект и, нигде не останавливаясь, проследовал до поворота на Красноармейскую. Автомобили шли сплошным потоком. Определить, в каком из них мог сидеть «пастух», был способен разве что волшебник. Я оставил машину на автостоянке и до драмтеатра дошёл пешком. Часы показывали без трех минут два. Наблюдая за игрой струй, Климентьева стояла у фонтана. Синие джинсы и белая блузка смотрелись на ней ничуть не хуже, чем волшебный прикид на Золушке. Все звуки перекрывал шум воды.
Я остановился у неё за спиной и произнёс:
– А я уже думал, что мы с вами больше не увидимся.
На секунду её боевой раскрас заставил меня задержать дыхание. Помада, пудра и тушь лежали на лице таким плодородным слоем, что из него впору было формировать грядки.
– Как это вам удалось, – вырвалось у меня, – использовали масляные краски?
– Это все, что вас сегодня интересует?
– Вопросы женской красоты всегда волновали меня, – сказал я.
Климентьева улыбнулась:
– А вопросы жизни и смерти?
– На голодный желудок это редко у кого получается. Вы мне лучше скажите, что вы такого ляпнули Кондратьеву, что он тут же захотел от вас избавиться?
– Пообещала сдать ментам.
– Не могли придумать ничего глупей?
– Он первый начал.
Все-таки молодость даёт женщине лишь одно преимущество.
– А что он от вас хотел?
– Архив Чугунова.
– И только?
– В придачу со мной.
– А вы думали, он сразу отпустит вас на все четыре стороны?
– Я свободный человек.
Я осуждающе покачал головой:
– Даже слушать вас как-то неловко. Вы на перекладных или на машине?
– На своих двоих.
– Долго пользоваться гостеприимством ювелира нельзя, – сказал я. – Рано или поздно Кондратьев обязательно его вычислит.
– Не переживайте, я скрываюсь не у него.
– У Кравцовой вы тоже долго не протянете.
– Предлагаете сдаться?
– Для начала давайте объединим наши усилия, – сказал я.
– Жизнь в обмен на архив?
Я отрицательно покачал головой:
– Такие, как Кондратьев, с такими, как вы, не обмениваются.
Климентьева нервно зевнула:
– А больше мне предложить ему нечего.
Я взял её под локоть и отвёл от фонтана:
– А если попробовать предложить архив сразу двум сторонам?
– Вы имеете в виду его конкурентов?
– Я имею в виду Бадуладзе. Слышали о таком?
– Приходилось.
– Выступить против него в суде не побоитесь?
Климентьева поморщилась:
– А у меня есть выбор?
– Большинство предпочитает в подобные разборки не встревать.
– Предлагаете остаток жизни провести на четвереньках?
– Ну, для многих эта поза уже давно стала основополагающей.
Климентьева усмехнулась:
– Извините, но я сторонница разнообразия.
– Можете не извиняться, для отцов церкви дороги любые грешники. Поэтому предлагаю вам провести сегодняшнюю ночь в моих шикарных апартаментах.
Климентьева поймала мой взгляд:
– Это в качестве кого же?
– Увы, но пока только в качестве боевого соратника. Или, как сторонница разнообразия, вы предпочли бы этот список несколько расширить?
Климентьева отгородилась от меня ладонями:
– Нет, нет! Понятие соратника меня вполне устраивает.
– Ну, тогда отзванивайтесь Кравцовой и едем.
– Я вам и так верю.
– Думаю, что подругу ваша вера вряд ли успокоит на расстоянии.
– Не переживай, ей уже не раз приходилось попадать в подобные переделки.
То, что она решила перейти на «ты», вероятно означало, что она окончательно сделала свой выбор.
Двухкомнатная квартира, куда я привёл Климентьеву, являлась конспиративной и числилась на балансе спецуправления ФСБ. В моё распоряжение она поступила ровно два дня назад.
Климентьева осмотрела её с кошачьей насторожённостью:
– Казённая палата?
– Холостяцкая. Друг в Европе решил заработать на домик.
Климентьева сморщила нос:
– Если у него так выглядит квартира, то, интересно, как будет выглядеть домик?
Я обвёл взглядом гостиную:
– Наверное, так же аппетитно, если, конечно, к тому времени ты не сделаешь здесь евроремонт.
– Боюсь, что твоему другу таких затрат не поднять, даже находясь в Европе.
– Прежде чем тебя сюда пригласить, я заглянул в магазины: такого количества красного дерева к ним ещё не завезли. Может, совместную жизнь нам лучше будет начать с дружеского чаепития?
Климентьева тоскливым взглядом обвела комнату:
– Да, Кондратьев таких хором своей даме точно бы не предложил.
– Ты можешь ещё все исправить, телефон в прихожей.
Климентьева отрицательно помотала головой:
– Беру свои слова обратно. Для боевого соратника чаек и такая квартира – самые подходящие атрибуты для вхождения в образ.
Я ей солгал; кое-что в холодильнике у меня все-таки имелось. Из-за этого отношение Климентьевой ко мне заметно смягчилось. Похоже, лечебное голодание, кроме отвращения, у неё тоже никаких добрых мыслей не вызывало. Обед из трех блюд, коньяка и холодного десерта подействовали на даму благотворно.
Закурив, я закинул ногу на ногу и поинтересовался:
– Архив с собой или понадобятся колеса?
– Ты мой чемодан где хранишь?
– Со вчерашнего дня здесь.
– Ну, тогда обойдёмся без колёс. Все там.
– До последнего кадра?
– Во всяком случае все, на что мне посчастливилось наткнуться.
– И со всем этим ты уже ознакомилась?
– Пришлось.
– Съёмки датированы?
– С точностью до секунды.
Я сходил за чемоданом. Видеокассеты лежали на дне в обычном полиэтиленовом пакете. Судьба почти полутора десятков человек. Так рисковать можно было только будучи очень большой дурой. Каждая кассета имела собственное название. «Скрип», «Горец», «Рыжий», «Кочет», «Чардыш», «Прокурор», «Плакса», «Правдоруб», «Выдра», «Клаксон», «Правило», «Менеджер», «Торопыга» – чёртова дюжина. А вот дискету с комментариями главного режиссёра и оператора Чугунова без помощи Климентьевой я бы вряд ли нашёл. Такого богатого улова в моей недолгой практике ещё не случалось. Если верить мелькавшим на записях датам, то первая из них была осуществлена аж в прошлом веке. Для уголовника такого масштаба, как Чугунов, страсть, в общем-то, непростительная. Одно дело – снимать братву по ресторанам, и совсем другое – за повседневной работой. Тем более когда эта работа снимается не для распространения стахановских методов и даже не из любви к святому кинематографическому искусству.