Билл вошел в дом. Из кухни доносился голос матери. Бабушка Роза с мамой сидели и разговаривали, попивая чай из больших кружек. Мила выглядела странно, глаза ее блестели, щеки полыхали красным, но голос был таким, будто она не пила уже несколько недель. Со дня трагедии Билл впервые ее такой увидел.
– Сынок, чай с нами попьешь? – спросила мама.
– Нет, спасибо. Я у Джессики перекусил.
Билл поднялся к себе в комнату. Он чувствовал легкость на душе после разговора с Джессикой. Удивляло и то, что мама наконец одумалась.
«Неужели и вправду мы художники жизни? – удивлялся он. – Еще вчера все было хмуро и плохо, а сейчас светло. Может быть, и мама трезва, потому что я взглянул на жизнь по-другому. Возможно, она это как-то почувствовала».
Билл на минутку задумался. Но ведь за хорошим будет что-то плохое. Это насторожило его.
«Так, плохие мысли уйдите прочь! – думал он, зажмурившись и массируя виски пальцами. – Оставьте меня в покое. Я хочу, чтобы это все прекратилось!»
День пролетел в два счета. Весь вечер семья провела вместе. Они смотрели телевизор и общались. Пытались не вспоминать о Чарли, чтобы не навести тоску, но это сделать сложно. Почти в каждой семейной истории участвовал младший брат. Конечно, все воспоминания о нем светлые. Главное, не зацепить маму, чтобы она снова не взялась за бутылку. Психика ее окончательно рассыпалась, и внезапные перепады настроения были тому подтверждением.
Утром Билл встал рано. За завтраком бабушка сообщила, что ей нужно уехать на пару дней в Нилз. Мила подозрительно цвела в радости и напевала песенку, а Билл сидел молча и уплетал завтрак. Весь его день уже расписан: с утра колледж, затем в гости к Джессике, а в шесть вечера на работу.
– Сынок, а как там Джессика? – поинтересовалась мама. – Сильно подвернула ногу?
– Не особо, мам, – ответил Билл. – До свадьбы заживет.
Конечно, так ответил он в шутку, но все удивились. Они и впрямь решили, что Билл планирует сделать ей предложение. Он пока не задумывался над этим.
– Передавай ей привет! – сказала мама. – И попроси прощения от меня за мое ужасное поведение!
– Хорошо, мам! – ответил Билл.
Он встал из-за стола, со всеми попрощался, оделся, прихватил рюкзак и поспешил на учебу. В колледже Билл не был уже больше недели, и появляться на учебе ему казалось чуждым. Взяв волю в кулак, он пересилил себя и свои внутренние страхи. В колледже на него уже не смотрели так, как до этого, а наоборот, многие удивлялись его настроению и бодрости духа. Преподаватели соболезновали утрате, а сверстники молча хлопали его по плечу.
После учебы Бенктон торопился к Джессике, поэтому совсем забыл купить ей мазь от растяжения, что она просила днем ранее. Постучал в дверь. Перед ним снова стояла бабушка Лиза, но на этот раз она не хмурилась, а приветливо улыбалась.
– Проходи, Билли!
– Спасибо! – сказал Бенктон, робко переступая порог.
Джессика ждала его в дверях своей комнаты. Она светилась от счастья и даже не злилась на него за забывчивость. Поцеловала и пригласила к себе. В комнате они занимались математикой, веселились и слушали музыку.
Спустя пару часов они вышли. Билл подхватил Джессику на руки и отнес в кухню. Девушка смеялась, а бабушка радовалась за счастливые годы внучки. Вместе перекусили и пообщались о жизни и будущем. Биллу нужно было бежать на работу, поэтому задерживаться он не мог, хотя и уходить из теплой компании тоже не желал. Бабушка собрала ему небольшой паек, после чего проводила его, закрыв за ним дверь.
На работе время для Билла летело с неимоверной скоростью. Там он не протирал штаны, как в колледже. Машины для отгрузки подъезжали одна за другой. Бенктон так уставал, что иногда приходил домой без памяти и моментально засыпал.В эту смену из-за сильного снегопада две машины пришли с опозданием, поэтому Биллу пришлось задержаться почти на час.
После работы он подходил к своему дому. С улицы виднелось, что в маминой комнате горит ночник. Обычно она его включала, когда выпивала или читала книгу. Но с утра та была трезва и из разговора не собиралась пить. Открыв ключом дверь, он громко сказал:
– Мам, я дома! Ты не спишь?
Ответа не последовало. Ткацкой нитью расправились нервы, а сердце словно сжала чья-то рука. Холодную тишину растлевала тихая джазовая музыка, а хриплый голос Луи Армстронга мелодично рассказывал, как прекрасен мир. Билл медленно прошел в комнату. Через секунду отпрянул к стене, он будто забыл, как дышать. Сердце освободилось и заколотилось в попытке нагнать упущенное, а пальцы рук онемели. В стылом свете ночника с потолка свисало тело мамы. Через приоткрытое окно закрадывался легкий сквозняк и играл телом, как сломанной, но висевшей на тоненькой коре веткой. Оно покачивалось над полом, аккуратно задевая бледными пальцами ног стул, лежавший рядом. Глаза сквозь спутанные, когда-то цветущие темные волосы молчаливо уставлены на Билла. Комната была наполнена запахом спиртного, а сигаретная горечь еще не успела рассеяться. Тело овивали серые прозрачные струйки едкого дыма. Они гладили бледно-синие сухие губы приоткрытого рта. И только Луи Армстронг из проигрывателя издевательски повторял, как прекрасен мир.
Билл почувствовал слабость. Он упал на колени, не понимая, что происходит. Мороз обволок кожу, а перед намокшим взором расплывались темные пятна. Парень понимал, что это должно было случиться, но не думал, как скоро. Утром ничего не предвещало беды. Видимо, Мила к этому готовилась.
На столе стояла недопитая бутылка бурбона, под которой лежал листок бумаги с написанным маминым почерком текстом:
«Билли, сынок, прости меня, если сможешь! Я не могу так больше жить! Бабушка позаботится о тебе.
P.S. Джон твой отец. Мы боялись в этом признаться. Думали, что не поймешь его и не примешь. Прощай!»
10
Билл, стиснув зубы, завыл. Он смял записку и швырнул в сторону. В голове безостановочно крутилась фраза бабушки: «Мы художники своей жизни!» Он сходил в кухню за ножом и вернулся. В шоковом состоянии цветные моменты прошлого сменялись черно-белыми кадрами настоящего. Секунду назад мама с Чарли сидела на голубом диване, а стоило моргнуть – она висела в белой петле среди бездушных стен. Комната питалась морозом поздней осени. Билл не чувствовал холода, его телом овладел жар, по вискам тек пот. Взобравшись на табуретку, он начал перерезать веревку, один конец которой привязан к забитому в потолок крючку, а другой овивал шею матери. Спустя несколько минут хрупкое тело Милы упало на пол. Билл снял петлю с шеи, взял мать на руки и аккуратно положил на диван.
Он умылся в ванной и побежал к соседу мистеру Моррисону. Разум пришел в себя, и оттенки серого уже не тревожили, однако в голове все еще стоял подозрительный гул. На часах полночь. Улицы города в снегу. Вьюга насмешливо роняла Билла в сугробы, но он вставал и продолжал идти, утопая в них по щиколотку.
– Мистер Моррисон! – кричал Билл, ударяя кулаком по двери. – Мистер Моррисон, откройте, это Билл Бенктон!
Дверь открылась. Сонный Филип стоял в бледно-синей пижаме, на голове пешкой возвышался смешной ночной колпак.
– Что случилось, Билли?
– Мистер Моррисон, – задыхаясь, бормотал парень. – Мама… она повесилась…
Филип впустил его в дом и налил ему стакан воды. Сам ушел в свою комнату переодеваться. Билл в это время позвонил по телефону, находящемуся в гостиной, бабушке Розе. Не сказать, что та была ошарашена. По голосу чувствовалось некое равнодушие. Она сказала, что вызовет такси и в ближайшее время приедет. После этого Билл вызвал скорую помощь. Адрес даже не называл. Им хватило услышать фамилию Бенктон.
Дождавшись Филипа, Билл направился обратно в дом. Там все так же жутко, тихая музыка противно ныла, а в комнате главенствовал сквозняк.
– Жаль Милу, – уронив взор, произнес Филип. – Хорошая женщина была. Правда, алкоголь ей был совсем не к лицу.
Они присели на стулья и стали дожидаться бабушку Розу. Билл выключил проигрыватель, поставил на стол два стакана и налил в них бурбон. Моррисон фыркнул, глядя на стакан, и отмахнулся рукой.
– Сынок, алкоголь убивает все живое. Последний раз я пил, когда находился по работе в СССР. Это был 1959 год, если не ошибаюсь. Водка у них отменная, ничего не скажешь. Напился, а контракт полетел к чертям. После приезда на родину я решил бросить.
– Из-за водки?
– Что? – отвлеченно спросил Филип.
– Контракт полетел…
– Ааа… нет. Не договорились. А бросить решил из-за Мег. Она сильно заболела и не переносила запаха спиртного. Сам помнишь, какая она была на свадьбе Милы с Джоном…
– Не нужно! – отрезал Билл, с треском поставив стакан на стол. – Не упоминайте Джона!
Старик взглянул на Билла. Его пышные седые брови напряглись. Он шмыгнул большим носом и сказал:
– Если тебе человек не нравится, то не стоит всю семейную жизнь перечеркивать. В конце концов, ты…
– Хватит! – сказал Бенктон.
Хлопнула дверь. Вошла бабушка Роза. Ее лицо не отличалось от повседневного. Ни радости ни горечи не прочесть.
– Эта дрянь натворила дел и слиняла?! – сказала она. – Туда ей и дорога!
Несмотря на всю злобу, она подошла к телу. Ее лицо невозмутимо. В намокших глазах отражался свет ночника. Она безмолвно стояла полминуты, после чего набрала воздуха в легкие и ушла в кухню. Оттуда начал доноситься плач, тихое искреннее завывание, всхлипы, которые длились, казалось, нескончаемо. Как ты ни относись к родному человеку, плохо или хорошо, он всегда будет родным.
Филип посмотрел на часы. Время приближалось к часу ночи.
– Я пойду, – вполголоса сказал он. – Завтра с утра вернусь, и займемся подготовкой к похоронам.
Когда мама въехала в этот дом, Филип уже жил по соседству. Это был 1953 год. Спустя несколько месяцев родился Билл. Сам город начали заселять двадцатью годами ранее. Изначально Райли считался строительным городком. Только потом здесь появились фабрики, школы, детские сады и все пригодное для жизни молодых семей. Из всех старых соседей остались практически все. Только бутлегер Борман Мэдсен заселился в дом напротив в начале 60-х годов.
Позже приехали врачи. Они осмотрели тело и подтвердили смерть, что и без них было понятно.
– Смерть наступила между одиннадцатью и двенадцатью часами ночи, – угрюмо произнес один из врачей.
«Вернись я с работы немного раньше, маму можно было бы спасти, – подумал Билл. – Но надолго ли? Проклятая работа! Нет… нет же… работа здесь ни при чем! Это моя вина. Я не уследил за ней! А мог ли? Мама утром вела себя странно. И бабушка решила уехать. Здесь все сыграло. Никто не виноват, кроме меня!»
– Нужно везти тело в морг, – произнес врач.
– Нет! – отрезал Билл. – Она останется здесь.
– Но это наша работа…
– Я сказал нет! – закричал Бенктон.
Мужчина взглянул на раздраженного парня, который встал в оборонительную позу. Бенктон выпятил грудь и выставил кулаки. Он и впрямь готовился ударить испуганного врача. Мужчина, не отводя глаз от Билла, поднял с пола свой чемоданчик с медикаментами и попятился.
– Простите, – сказала бабушка Роза. – Он не в себе.
– Зачем тогда вызывали? – спросил врач.
– Вероятно, Билли посчитал нужным вызвать вас, – сказала она. – Еще раз простите!
Мужчина хмыкнул, неодобрительно посмотрел на Билла, махнул головой коллеге, стоявшему в холле, и вместе они вышли из дома.
Билл просидел возле тела всю ночь. Он не смыкал век, постоянно о чем-то думал. Бабушка Роза иногда выходила из кухни, но, взглянув на тело дочери, возвращалась обратно и плакала. Билл подошел к бабушке и тихо сказал:
– Бабуль, я тебя люблю! Ты у меня одна осталась!
Та обняла внука и снова пустила слезы. Он не понимал, что должен испытывать в такие минуты. Ему не хотелось плакать, а улыбка невольно расплывалась по лицу.
Через некоторое время Билл приготовил завтрак, но бабушка отказывалась есть. Кусок в горло не лез. Бенктон же, напротив, съел яичницу, овощной салат и залил все это большой кружкой кофе. Он вел себя странно, не горевал, а иногда чему-то радовался.
Позже, как и обещал, пришел Филип. Принес с собой рулетку и измерил тело Милы, чтобы заказать гроб. Моррисон взвалил все хлопоты по похоронам на свои плечи.
Немного посидев с бабушкой в кухне, Билл оделся и пошел к Джессике. Он должен был сообщить ей о случившемся раньше соседей. Таков уж город.
Погода ухудшалась, с каждым часом снега становилось все больше. Снегоуборочные машины не справлялись с таким обилием осадков, из-за чего на дорогах образовывались пробки.
Билл пробирался через сугробы. Подход к дому Джессики был затруднен. Возле их двери на этот случай всегда стояла лопата, поэтому Бенктон, прежде чем стучать в дверь, решил очистить от снега крыльцо и дорожку к нему. Это в окно заметила бабушка Лиза и позвала внучку. Вместе они наблюдали, как ничего не подозревающий Билл чистит их придомовый участок. После двадцатиминутной работы Бенктон решил постучаться, но не успел этого сделать. Дверь распахнула Джессика. Она была без костылей, сияла и заливистым голосом рассказывала, как они с бабулей наблюдали за ним. Однако у Билла не получилось изобразить радость. Губы вздрогнули, а ладонь заерзала по штанине.
– Что случилось, Билли? – встревожилась Джессика. – Ты выглядишь плохо. Не заболел?
Парень, до этого улыбавшийся дома, внезапно поменялся в цвете лица. Его затрясло и потянуло к стене слева.
– Бабушка, Биллу плохо! – закричала Джессика.
Бенктон вновь начал видеть черно-бело, звон в голове усиливался. Парень упал на пол и начал орать. Виски как сжимало в тисках. Девушка ходила из стороны в сторону, с ужасом поглядывая на страдающего Билла. Она боялась к нему притронуться и что-либо сделать.
Бабушка принесла таз с водой, обмочила в нем полотенце и приложила ко лбу Бенктона. Тот изгибался, как горящий пластик, выл, будто что-то из него пыталось выбраться.
Спустя мгновение Билл успокоился. Он лежал и бездушно смотрел в потолок. Его веки не смыкались, а ноги колотились в судорогах. Он не видел ни зеленых, ни синих, ни других цветов, все было в одних серых тонах. Джессика наклонилась и спросила:
– Что с тобой?
– Она повесилась! – выдавил Бенктон, продолжая таращиться в белый потолок.
Джессика безмолвно опустила взгляд, подбородок запрыгал, а из глаз посыпались слезы. Она начала бродить по дому. Бабушка Лиза продолжала прикладывать ко лбу парня влажное полотенце, шепча: «Все хорошо, милый! Все обойдется!» Джессика смахивала вымученные слезы рукой. Она старалась держаться, но как только вспоминала Милу и Чарли, сразу же из груди вырывался рев.
Спустя время Джессика помогла Биллу подняться и отвела его в свою комнату. Он не различал цвета и ей об этом не говорил. Бенктон не хотел ее пугать и избегал лишних вопросов.
Вскоре звон из головы выветрился. Разум Билла так же, как и ранее, стер черно-белую жизнь. Он запомнил, как ему открыла дверь Джессика, а моргнув, он уже сидел в ее комнате.
– Мне нужно идти! – расторг тишину Билл.
– Останься еще, – просила Джессика.
– Нужно бабушке помочь…
– Я приду, – сказала Джессика.
– Вот еще, – побеспокоился Бенктон. – Хромаешь!
– И что? Помогу с готовкой!
– Поправляйся!
В доме уже находились коллеги Милы, они пили текилу со льдом. Мистер Моррисон бегал из дома в дом. Он суетился, хотел помочь семье. Бабушка Роза периодически выбегала из кухни, чтобы сделать глоток вина, после чего возвращалась к готовке. Тело Милы, нарядно одетое в ее любимое красное платье в горошек, лежало в гробу. Бабушка Роза омыла его еще утром, а одеть помогли коллеги. Мила походила на спящую красавицу. Губы и ресницы накрашены, на щеках расстелился румянец, а лиловый след от удавки закрывало ожерелье. Лицо Милы было пугающе безмолвным, морщины спрятались под тяжелым слоем пудры. На безымянном пальце левой руки перстень с бриллиантом, который бабушка Роза однажды сняла, пока та спала в пьяном беспамятстве. Подарок отца Чарли. Мила не дожила до сорока лет сорок дней.