Солон одобрительно посмотрел на Анахарсиса, сказав при этом:
– В отношении учительства – не знаю, не уверен, получится ли из меня учитель. Быть учителем мудрости, хорошим учителем, сложнее, нежели быть законодателем, правителем, а возможно, и Богом. Никто меня самого целенаправленно не учил мудрости, и я ей никого никогда не обучал. Для меня это дело новое, необычное и стеснительное. К тому же я не уверен, что являюсь мудрецом в высшем смысле этого слова. Я не более чем тот, кто любит мудрость и стремится к ней. Стремление к мудрости – одно из самых замечательных стремлений человека. Но любить и стремиться, вовсе не значит быть мудрым, почивать на лаврах мудрости. Так что всё здесь крайне сложно. Но быть достойным другом тебе обещаю и надеюсь на взаимность и дружбу с твоей стороны. Хотя точно знаю – дружба рождается постепенно и требует проверки временем и тяготами жизни. Но что собираешься, Анахарсис, делать ты, когда постигнешь секреты законодательства, тайны эллинской мудрости и мудрости как таковой вообще?
– Вернусь в Скифию, стану обучать мудрости наших юношей. Попробую передать знания широкому кругу людей. Возможно, создам школу. Подумаю о делах религиозных. О государственных делах тоже следовало бы побеспокоиться. Хотелось бы перенести совершенные эллинские законы и нравы на скифскую почву. Но главное – самому хочется стать лучше, чем я был, и жить достойно. Я, Солон, стремлюсь достичь духовного совершенства.
– Говорить о совершенстве наших законов пока рано, Анахарсис. Я вообще склонен считать, что создать совершенные законы невозможно. Во всяком случае, в наше время. Совершенного человека тоже сложно воспитать.
– Почему же, Солон? – в недоумении возразил скиф. – Едва ли не все эллины страстно твердят о великолепии твоих установлений. Многие грезят ими, мечтают о том, чтобы и в других государствах утвердились подобные законодательства.
– Мало ли что можно на словах утверждать, ради приличия. Это не более чем уличные или застольные разговоры. Дальше рассуждений и высокопарных слов дело не идёт. Тот, кто имел дело с законотворчеством, прекрасно понимает, что совершенных законов быть не может. Ибо есть законы и есть жизнь, и никак они не сходятся. Не может быть, полагаю я, совершенных установлений, хотя бы потому, что сама жизнь несовершенна. Она богаче и разнообразнее законов и никакими законами её не охватишь и не обременишь. Она сложнее, нежели мы её видим и понимаем. Очень сложна жизнь, царевич, как отдельного человека, так и сообщества людей. К тому же и наш разум ещё далёк от совершенства, чтобы создать такого рода законы. Более того, современный человек пока не готов правильно воспринимать подобные проблески права. Он, к сожалению, живёт в сетях прошлого; мыслит прошлым, и чувства его обращены к прошлому. Людям предстоит ещё много работать над собой. Так что пока будем довольствоваться возможным, реальным, а не желаемым. Я буду безмерно рад, если афиняне построят собственную жизнь согласно действующим законам. Сделать это, Анахарсис, непросто. Непросто жить по законам. Легче жить во тьме беззакония, нежели в сиянии правопорядка и правосудия. Многие любят тьму и не хотят света. Во тьме ведь не видно, чем ты занимаешься и как ты живёшь. А свет законов побуждает всех жить правильно, справедливо, честно. К сожалению, многие до сих пор не поняли, что закон может обойтись без нас, а вот мы без него не обойдёмся.
Затем в разговоре между хозяином и гостем возникла пауза, после которой афинский мудрец сказал:
– Так вот, Анахарсис, по поводу учителей знай следующее. Лучший учитель тот, кто учится сам, а не только учит. Чтобы учить, необходимо самому многое знать, а чтобы знать – надо учиться. Но и это ещё полдела. Какими бы ни были учителя – мудрости, в том числе и государственной, человек учится сам; постигает её самостоятельно. Ни Фалес, ни Биант, ни Клеобул, ни Периандр, ни даже Эзоп, ни тем более я, не сделают тебя в ближайшее время мудрецом. Мы не демиурги-ремесленники, производящие мудрецов. Я даже не уверен в том, существует ли такое ремесло, как мудрец. А ты, как я вижу, хочешь меня сделать ремесленником по изготовлению мудрствующих индивидов. Люди постигают мудрость долго, упорно, напряжённо, мучительно, огорчительно. Они часто спотыкаются, отчаиваются, разочаровываются, порой ради этого – рискуют жизнью. Но непременно действуют сами. Они неимоверно напрягают свой дух, против которого слаб даже меч. С мечом не попрёшь против духа. Учителя в этом деле не всегда нужны. А если они есть, то чаще всего наблюдают, слегка поправляют, иногда подсказывают, советуют. Всё, что имеет человек, он достигает, главным образом, благодаря собственному усердию и собственной воле. Да и все проблемы человека, которые при этом возникают, преимущественно в нём самом. Получаем ли мы удовольствие от знаний, общения, пищи, красивой одежды, вина, женщин – зависит от нас самих. Ведь это удовольствие присутствует внутри нас, порождается и осуществляется именно нами. Корни всех наших побед и всех наших поражений находятся в нас самих. Внешнее – это только небольшой соблазн, раздражитель внутреннего состояния, порою даже химерический и воображаемый. В глубинах своего разума я убеждён, что на мудреца не учатся. Нельзя стать мудрецом по научению и наущению. Здесь имеет место нечто более значимое и более важное, чего разъяснить я тебе сейчас пока не могу.
Солон умолк, вновь внимательно посмотрел на гостя, ожидая, что он что-либо скажет. Но тот сосредоточенно молчал. То ли не знал, что в этой ситуации следует говорить, то ли решил, что в данном случае молчание будет самым красноречивым ответом. Тогда Солон с чувством разочарования произнёс:
– Некоторые наивные люди полагают, что мудрецам всё ведомо, что они знают всё и обо всём, что они всезнайки. Но как горько они ошибаются! Истинно мудрствующий человек не знает даже того, что он скажет через мгновение, через час или через день. Ему гораздо больше неведомо, нежели ведомо. Простор его знаний мизерный, а простор незнаний воистину необозрим. И даже то, что на первый взгляд ему известно – он постоянно подвергает сомнению. А отсюда, можно предположить, – сомнение есть главное оружие мудреца, а возможно, и всей мудрости как таковой. Сомнение постоянно вызывает вопросы к другим и к самому себе. Вот этим чаще всего занимается мудрствующий человек. Он не столько обучает и отвечает, сколько сам интересуется, спрашивает, выведывает. Таким образом, Анахарсис, то, что называют мудростью, по всей видимости, соткано из противоречий, несогласованностей, из знания и незнания, ограниченности и безграничия, понятности и туманности, мыслимого и немыслимого, из огромного количества проблем. Отдельные лица даже полагают, что мудрость – это непонятность, заумность, сказанная для большинства.
Скиф, едва ли не открыв рот, слушал размышления афинянина. Многое из услышанного им сейчас его удивило, даже поразило. Но главная неожиданность была впереди. Солон так представил её гостю:
– Теперь скажу тебе крайне важное из того, что я сам узнал. Не столь значимо быть мудрецом, сколь важно не быть невежей!
От этих слов Анахарсис едва ли не подпрыгнул, замахал руками и бурно возмутился:
– Ты, Солон-мудрец, утверждаешь, что не стать невежей важнее, чем быть мудрецом? Я не ослышался?
– Да! И не просто утверждаю, но и категорически на этом настаиваю! Готов за это положить свою жизнь. Знай, царевич, для любого человека важнее не делать глупостей в своей жизни, нежели совершать мудрые поступки. Что такое мудрая жизнь, не совсем ясно. А вот, что такое нормальная, добродетельная, честная жизнь – вполне понятно. Возможно, это и есть подлинная мудрость или хотя бы путь к ней.
Немного помолчав, афинский мудрец ждал ответных слов царевича. Но тот упорно безмолвствовал, как будто предчувствовал, что сейчас будет сказано нечто особо важное, возможно главное из того, что он уже слышал. И он не обманулся в своих предчувствиях. Солон совсем близко наклонился к лицу скифского царевича и почти шёпотом, медленно и загадочно произнёс:
– Прежде чем приступиться к эллинской мудрости, как впрочем, и к любой другой, вот что прими к сведению, Анахарсис. Стать мудрым, вовсе не предполагает, что ты обязательно достигнешь подлинной мудрости и узнаешь достоверную истину. Ибо ни то ни другое людям неизвестно. Возможно, истина сама ищет достойных собеседников и собственных почитателей. К тому же ищет их не в Аттике, а в Египте, Лидии или Скифии. Скажем так – Анахарсис ищет истину и мудрость, а они ищут его. Но где они в действительности – неизвестно. А посему знай, жить в Афинах вовсе не значит, войти в царство мудрости и тем более построить его. Скорее, наоборот, – здесь можно основательно заблудиться и отчаяться, сильно разочароваться. Мне почему-то иногда кажется, что никто из простых смертных не войдёт в подлинный рай мудрости и никогда не построит его. Ибо строителей в тысячи раз меньше, чем разрушителей. Но всё же, я надеюсь, будут подвижники, которые станут на тяжкий путь этого строительства, невзирая ни на какие трудности и происки недоброжелателей. Хвала и честь таким людям!
Анахарсис, напрягшись до предела, слушал сокровенную речь афинянина, а Солон, видимо, решил «добить» его необычными суждениями:
– Скорее всего, ни я, ни ты, никогда не достигнем высшей мудрости и не откроем подлинной истины. Хотя сам её поиск тоже великое дело, необычайно интересная составляющая жизни. А ещё прими к сведению, любезный гость, – вкусивший даже небольшую частичку мудрости или соприкоснувшийся случайно с нею впредь покоя знать не будет. Никогда! Ты не ведал ранее бед, глубоких сомнений, треволнений и болезней души, а теперь будешь с ними жить, дружить и воевать. Ты обрекаешь себя на невероятно сложную работу. Возможно, даже на тяжкие муки. Ни дня, ни ночи отдохновения! Ни мгновения спокойствия! Ты себе этого сейчас представить не можешь. Ибо легко живётся простаку. И как тяжело живётся мудрствующему человеку. Оно тебе надо, царевич?! Ты готов к такому повороту в своей жизни?!
Анахарсис, не задумываясь ни на одно мгновение, сразу же в ответ положительно покачал головой. Солон то ли не заметил этих кивков, то ли сделал вид, что не видел. Он звучным голосом переспросил гостя:
– Так я спрашиваю тебя, скиф. Ты готов нести эту тяжелейшую эллинскую ношу? Настроен ли ты к небывало сложному повороту в своих воззрениях? Готов ли ты всю свою жизнь посвятить поиску истины и мудрости, а также самосовершенствованию? Сможешь ли ты отказаться от многого, особенно, будучи царевичем? Способен ли ты изменить себя, поменять необозримые скифские степи на нечто непонятное и неопределённое, пусть даже и соблазнительное?
Анахарсис буквально отрезал:
– А почему бы и нет? Я согласен на всё, Солон! Я решился! Решился давно. Тем более, что я в шаге от своей мечты. Даже ещё ближе. Только ты способен разрешить все мои сомнения и духовные трудности. Теперь меня уже никто и ничто не остановит. Разве что только смерть. Её, не стану скрывать, боюсь больше, чем мудрости. Мне напророчена ужасная смерть.
– Не надо, любезный, бояться ни мудрости, ни смерти, – это божественные явления. Следует опасаться глупости и неразумной жизни, ибо они присущи исключительно человеку. К тому же, как мне известно, не все пророчества сбываются. И пророки ошибаются. Им тоже не всё ведомо. К сожалению, они ошибаются чаще в худшую сторону. Не очень-то верь пророчествам, особенно случайным. Такие пророки не знают даже о своей судьбе. Всё неведомо никому! Но знай, несмотря ни на что, мудрецы не жалуются на жизнь, не жалуются на судьбу, а наполняют её ярким светом и глубоким смыслом. Жить ради мудрости, знания, истины, жить ради их поиска – это достойнейшее занятие, которое придумали люди со времён появления человека. Хотя иным оно кажется сомнительным, наивным и бесперспективным делом. А некоторым – даже бездельем и глупостью. Однако люди имеют право так думать. Поскольку думать не запретишь никому.
После сказанного хозяин дома доброжелательно посмотрел на гостя, расплылся в широкой добродушной улыбке и одобрительно покачал головой. Он не мог не почувствовать, что с ним беседует достойный человек, молодой муж, обладающий незаурядными способностями и не преследующий каких-либо корысливых целей и злых умыслов. Такие встречаются крайне редко.
После этого непродолжительного разговора, состоявшегося во дворе, Солон дал указание прислуге приготовить добротный ужин, и они, усевшись вдвоём, долго беседовали с Анахарсисом на разные темы. Именно в этот вечер зародилась великая дружба между людьми, один из которых только начинал мудрствовать, а другой уже был известным мудрецом. Этой дружбе суждено было иметь место до последних дней жизни Анахарсиса.
Во время ужина афинский законодатель попробовал уяснить, что представляют собой познания Анахарсиса в области государственности, законов, экономики, проблем власти, этоса. Разумеется, очень многого скиф не знал и вовсе не понимал. Да и откуда он мог такое знать, ведь Скифия не Эллада. Она живёт другими представлениями и ценностями, являя из себя совершенно иной мир. Но, вместе с тем, были вещи и представления, которые Солон счёл добротнейшими и даже превосходными.
Анахарсис не по годам был развит, догадлив, нестандартен в суждениях. В своих мыслях и выражениях являлся человеком, чрезвычайно острым на язык. Он был открыт, честен. Всё, о чём говорилось вокруг, молодой царевич схватывал мгновенно, немедля. Умел не только говорить, но и внимательно слушать. Правда, иногда торопился, забегал вперёд, но так ведь поступают почти все, кто хочет многое знать. Создавалась видимость, что скиф стремиться освоить всё и сразу. Ответы, на задаваемые ему вопросы, были интересными, довольно точными, самостоятельными и с чувством иронии, иногда весьма злой. Однако по большей части беседа сложилась так, что Солону самому пришлось отвечать на вопросы гостя, нежели расспрашивать его. Вопросы молодого царевича были сложными. Афинский мудрец моментами сам ощущал себя учеником, а не учителем. Ему потребовалось невероятное напряжение всех своих способностей, дабы удовлетворить любопытство гостя.
На вопрос Анахарсиса: «Каков из себя мудрый человек?», Солон после долгих раздумий ответил:
– Кто такой мудрец, толком не знает никто. Ни один человек не ведает о том, каким он должен быть, как должен выглядеть, каким образом обязан себя вести. Нет на сей счёт ничьих прочных законов и предписаний. Не существует даже общего мнения. Одни полагают, что это разумный хозяин собственной жизни, другие утверждают, то это пастух людей, третьи настаивают на том, что это отшельник, четвёртые, что он не от мира сего и смотрит на всё свысока. Разные мнения на сей счёт высказывают эллины. Однако едва ли не все взрослые мужи об этом часто размышляют. То и дело говорят, спорят, судачат, даже иронизируют в этой связи. Так что не взыщи. Но чтобы тебя не разочаровывать, выскажу собственное суждение по этому вопросу, хотя отвечаю на него с большим затруднением. В самом первом приближении можно так помыслить – мудрый человек, это такой, который не знает усталости и не терпит смирения. Он порою сам не знает, чего он хочет или чего не желает. Это человек бескорыстный для себя. Замечено, что стремление к мудрости связано со стремлением к лучшему. Но, что такое лучшее – это тоже большой вопрос для каждого из нас. Как полагаю, мудрец – это, возможно, тот человек, который может познать, засомневаться, превзойти и преодолеть, прежде всего, самого себя.