– Уже скоро, – я запнулась, потому что умудрилась споткнуться о камешек и едва не рухнула на изъезженную сотнями телег дорогу лицом вперед – счастье, что Раферти успел ухватить меня за пояс платья, встряхнуть и поставить на ноги. К горлу подкатила тошнота, но шум в голове, как ни странно, слегка поутих. Я сглотнула ставшую противно-горькой слюну, шумно вздохнула и продолжила. – Скоро я смогу накопить достаточно сил в амулетах, много больше, чем имела бы про запас даже в самый благоприятный для солнечной колдуньи день, и тогда я пойду искать того, с кем смогу заключить союз. Фэйри сейчас отыскать не так трудно, их много чем можно приманить. Мне хватит сил, а если не хватит – воспользуюсь резервом, – я провела кончиками пальцев по теплым, приятно согревающим кожу бусам у себя на шее. – Мне надо торопиться, ведь лето уже на исходе, день идет на убыль. Еще месяц – и придет осень, а за ней и зима, время, когда я слабее всего, когда дни сумрачные и очень-очень короткие. Я хотела изловить фэйри до того, как закончится лето…
– И тогда ты совершишь самую большую глупость, на которую только окажешься способна, – с какой-то неожиданной веселостью произнес Раферти, крепко сжимая пальцы на моем плече. – Видишь ли, малая, таким способом, каким ты описала, привязать к себе можно только раба, слабого, плохо одаренного фэйри, который будет подчиняться каждому твоему слову, будет следовать за тобой по пятам – но ровно до того момента, пока ты не оступишься или не утратишь бдительность. Это все равно, что взять охранять дом ленивую, беспородную, полуголодную шавку, которая пропустит грабителя за кусок мяса. Нет, девочка моя, так ты себе защитника не получишь, только слугу, который будет тихо и незаметно копить в себе ненависть, которая рано или поздно выплеснется наружу и, скорее всего, уничтожит тебя.
– Разве слабый фэйри – обязательно подлый? – изумилась я, подходя к деревянному мосту и ступая на чуть скрипящие под ногами доски. От воды поднимался легкий туман, тянуло холодом, острым запахом осоки и кувшинок. Я остановилась на середине моста, опираясь о гладко оструганный, выглаженный непогодой и человеческими руками поручень, и посмотрела вдаль, туда, где над макушками деревьев, чернеющими на фоне темно-синего звездного неба, виднелась острая маковка Одинокой Башни.
– Не совсем, – Раферти тяжело оперся о поручень рядом со мной, и дерево протестующее скрипнуло. – Видишь ли, малая, у волшебных существ все устроено иначе. Не так, как у людей. Человек может быть мал ростом, слаб телом или немощен в старости, но душа его может быть огромна в своей величественности и милосердии, а воля крепче железа и тверже камня. В тщедушном тельце ребенка будет сокрыта столь яростная и несгибаемая тяга к жизни, что он выживет там, где погибнут десятки, а то и сотни его соплеменников. Речи немощного старца способны воспламенить дух целого народа и отправить его на войну или же на возрождение погибающей страны из руин и пепла. Мать вынесет свое дитя из горящего дома, не чувствуя боли, гонец со стрелой в боку доскачет до гарнизона, чтобы передать важную весть и умрет, лишь только когда долг его будет исполнен.
Старый бродяга неожиданно мечтательно улыбнулся, резкий порыв ветра взметнул буйные седеющие кудри, приподнял полы тяжелого потрепанного плаща. На мое плечо осторожно легла широкая теплая ладонь, и на меня будто бы снизошло спокойствие и чувство безопасности. Здесь, посреди летней ночи, на мосту через реку Ленивку, по берегам которой еще сияли редкие лепестки костров, я ощутила себя так беззаботно, как когда-то давно, в детстве.
Пока еще были со мной море, солнце, небольшая рыбацкая деревня. Матушка с ее сухими, мозолистыми руками, и сестра Ализа, яркая, ласковая – будто весеннее солнышко…
– А у волшебных созданий – что у ши-дани, что у фэйри, что у фаэриэ, все совсем наоборот, – продолжил Раферти, расправляя плечи. – Им мироздание колдовских сил дает по мере твердости и благородства их характера. Чем тверже воля волшебного существа, чем яснее его разум и благороднее сердце, тем больше силы ему дается в руки, тем большей властью он обладает. А тому, кто слаб духом, кто труслив, мелочен и жалок в глубине души, тому и сил дается так мало, будто бы взаймы. Потому сильный ши-дани или фэйри никогда не опустится до предательства, до подлого удара в спину. Он либо с гордостью назовет тебя своей госпожой и будет оберегать тебя до последнего вздоха, либо убьет в открытом бою, стоя перед тобой лицом к лицу. Так, чтобы ты совершенно точно знала, кто забирает твою жизнь, чтобы он был последним, кого ты увидишь перед тем, как уйти за грань в вечность. Но чтобы он признал тебя достойной своего служения, придется заплатить высокую цену. Ты уверена, что хочешь ее знать?
Я кивнула, зачарованная его голосом, его словами, и тогда старый бродяга поведал мне еще одну легенду. Он говорил долго – я успела замерзнуть, хоть ночь была теплой, и меня слегка колотило от того, что мне предстояло сделать. Не сейчас – поздней осенью, когда от летнего тепла не останется и следа, а зима будет дышать в лицо первыми порывами ледяного северного ветра.
В ту единственную ночь в году, когда не только простой люд, но и опытные волшебники покрепче запирают ставни, окованные холодным железом, и без острой необходимости даже не выглядывают за порог.
В канун Самайна, когда миром правит холодный седой король в острой железной короне…
Глава 3
За высоким, забранным кованой решеткой окном библиотеки медленно и неотвратимо умирал очередной день, приближая осень, а вместе с ней и Самайн. Остаток лета пролетел удивительно быстро – казалось, что только-только отгуляли на празднике Лугнасада, а уже ночи стали холодными, зябкими. Над рекой каждый вечер поднимался густой туман, заставляющий обитателей Одинокой Башни кутаться в шерстяные накидки и топить пожарче оба камина, что согревали нашу маленькую крепость. На днях, помогая Айви со сбором яблок в саду, я заметила первые желтые листья на макушках яблонь, а спустя всего неделю, разноцветные пятна появились и в кронах берез, растущих на берегах Ленивки.
В Дол Реарт во всем своем ослепительном блеске ярких красок стремительно ворвалась осень, и люди торопливо начали собирать урожай, то и дело поглядывая в высокое синее небо. Здесь, на севере, «бабье лето» совсем недолгое, а осень, хоть и богата плодами, ягодами и грибами, очень быстро уступает корону снежной, нередко затяжной зиме. Вот и стремился народ как можно скорее заполнить амбары зерном, подполы – домашними соленьями, заготовить корм для домашнего скота. Взрослые убирали поля и сады, дети, сбившись в стайки, бродили по близлежащим лесам с корзинами, а как похолодает, настанет черед охотников.
Суровы зимы в Дол Реарте, а эту гадание на Лугнасад предсказало еще и особенно холодной и снежной, вот и работают люди, прекрасно зная, что если запрет их лютая стужа и метель в домах, помощи ждать будет неоткуда, и рассчитывать можно будет лишь на себя.
Одинокая Башня тоже готовилась к зиме – младшие ученики в сопровождении одного из учителей вместо занятий каждое утро направлялись на «тихую охоту» за грибами и ягодами, и к ним нередко присоединялся мастер Даэр с Наперстянкой, возвращаясь ближе к вечеру с наполненным доверху плетеным коробом с травами и кореньями. Все полки и шкафы в аптеке были заставлены склянками, баночками и коробочками с настоями, мазями и лечебными порошками, а трое старших волшебников на время перебрались в город, и благодаря их усилиям продуктовый подвал пополнялся запасами вдвое быстрее, чем в прошлом году.
Я же сегодня почти весь день провела с шумной ребятней, каким-то чудом умудрившись никого из них не потерять в лесу. А когда мы вернулись с корзинами, доверху наполненными грибами и мелкой кислой ягодой, едва успела сбежать в единственное оставшееся тихим место во всей башне – в библиотеку.
В большом зале, заставленном лабиринтом из книжных стеллажей и полок для свитков, было тихо, пахло бумажной пылью, воском и чернилами. Под потолком, из углов которого дважды в год тщательно убирали всю паутину, были развешаны несколько десятков волшебных светильников, дающий резковатый, холодный, неестественно-белый свет, благодаря которому можно было читать даже глубокой ночью, разбирая старинный манускрипт без особого труда. Одна беда – глаза при таком непривычно резком освещении уставали гораздо быстрее, чем обычно, а пересушенный воздух и вечная пыль превращала любого ученика, засидевшегося в библиотеке допоздна, в жутковатое красноглазое умертвие. Но что поделать – обычные лампы и свечи в стенах библиотечного зала был строго запрещены, и, в общем-то, справедливо. Одной искры будет достаточно, чтобы все помещение, забитое старыми книгами, стремительно выгорело дотла, нанеся непоправимый урон волшебникам Одинокий Башни.
Я чихнула, уткнувшись лицом в сгиб локтя, и сморгнула выступившие слезы. От сухости уже давно першило в горле, но нельзя было даже приоткрыть окно – сегодня весь день дует сильный северный ветер, жутковато завывая в трубах, и если я не хочу, чтобы разложенные на широком столе листки и свитки разлетелись по всей библиотеке, придется потерпеть. Для того, чтобы отыскать легенду, начало которой рассказал мне дядька Раферти в праздник Лугнасада, пришлось перерыть четыре стеллажа со старыми, редко когда доставаемыми с полок книгами, часть из которых была привезена в Одинокую Башню еще из славного города Вортигерна, и, наконец, удача мне улыбнулась.
Передо мной лежала тонкая потрепанная книжица в потертой кожаной обложке с причудливым замочком-вензелем – не столько собрание сочинений, сколько походный дневник или, что более вероятно, записки какого-то менестреля, в которую тот заносил услышанные в странствиях байки. И в ней, крупным, размашистым и на диво разборчивым почерком со старомодными завитушками была изложена история одного человека, обремененного одним необычным Условием – он обретал колдовскую силу лишь в присутствии волшебного создания, и чем сильнее было это существо, тем легче давалась магия в руки этому человеку.
Имя ему было Маер Лин. В огромной, тяжелой книге, окованной железными уголками, где рассказывалось об истории волшебства в людских землях, Маер Лин почитался величайшим из обремененных Условиями людей. По легенде, он повелевал водой и огнем, мановением руки усмирял суровые зимние бури, а шаги его заставляли землю содрогаться. Именно Маер Лин основал Вортигерн, который в те давние времена носил совершенно другое название, отыскал и посадил на его трон родоначальника новой династии королей, что правили не одну сотню лет. Он обучал первых волшебников Вортигерна, учил их ходить тайными, заповедными дорогами, летать с птицами и дышать под водой. В той книге было сказано, что мир в те далекие времена был молод и настолько наполнен волшебными созданиями, что они жили буквально повсюду, не скрываясь, как сейчас, в Холмах. Потому и колдовать Маер Лину было так же легко и естественно, как дышать, это и позволило ему достичь тех высот, которых он в итоге достиг.
Но в ночь Лугнасада дядька Раферти рассказал мне совсем другую историю Маер Лина, и она заставила меня призадуматься – так ли уж хочу я привязать к себе фэйри в качестве защитника. Так ли хочу притянуть к своей душе искрящийся холодным пламенем неведомый огонек, который будет рваться на свободу столь яростно и неудержимо, что рано или поздно сожжет нас обоих? Так ли велик мой страх перед тем, что прячется на изнанке тени, чтобы искать колдовского слугу с железным сердцем и ледяной ненавистью к непрошеной хозяйке?
По словам старого бродяги выходило, что когда-то давно, когда мир был еще молод, и волшебные существа, такие как ши-дани и фаэриэ, духи деревьев и лесов, а так же все те, кто жил в сумраке ночи и густых полночных тенях, еще не прятались от людских глаз, а о фэйри никто никогда не слышал, в маленькой северной деревне родился необычный мальчик. Он мог слышать перешептывания ши-дани среди деревьев, понимал язык птиц и зверей и поэтому все дальше и дальше отдалялся от простых людей, которые считали его скорее сумасшедшим выдумщиком, нежели юным волшебником. Мальчик стал юношей и навсегда покинул родной дом, взяв себе имя Маер Лин, которое впоследствии запомнили на многие годы вперед. Но что-то случилось с миром – возможно, волшебные создания почуяли что-то и затаились, возможно, у них случилась война или же они просто устали от человеческого присутствия рядом. Так или иначе, ши-дани один за другим, целыми Дворами уходили в Холмы, куда людям не было ходу большую часть года, а фаэриэ разбрелись по свету, прижившись в далеких и труднодоступных местах.
Магия Маер Лина стала угасать и блекнуть, все чаще и чаще Условие его оставалось не выполненным, и колдовская сила, которой он столь гордился, слабела с каждым днем. Времена были суровые – тогдашний Вортигерн еще только-только был основан, его еще не защищали ни высокая, неприступная крепостная стена, ни множество заклятий, а враги молодого королевства были уже на подходе, стягивая силы с непокорного юга. Король Вортигерна собирал войска для защиты города, но именно тогда Маер Лин пропал.
Его не было десять дней. За это время город оказался в осаде и последние силы уже покидали защитников, когда небо расколола яркая вспышка молнии, и на поле битвы появился Маер Лин во всем своем блеске. Его магия была сильна, как никогда, суровый взгляд разил врагов десятками, земля стонала и раскалывалась глубокими трещинами прямо под ногами у дрогнувшей и начавшей отступление армии противника, а когда все было кончено и городу более ничего не угрожало, Маер Лин вошел в ворота, как герой.
Но вернулся он не один.
С того дня, куда бы он ни направился, за ним тенью следовала невысокая хрупкая девушка в простом сером платье и с пышной гривой пепельных волос, прижатых серебряным венчиком на лбу. Ее голос шелестел, подобно каплям дождя, глаза казались прозрачнее воды в ручье и синее осеннего неба, а губы тонкие, бескровные, всегда были высокомерно поджаты и крайне редко изгибались в улыбке. Сложно было сказать, прекрасна ли дева, которую привел с собой Маер Лин, или же некрасива – столь чужд был ее облик, так не похожа она была на городских женщин.
На этом моменте и начинались расхождения между книжной историей и тем, что мне рассказал Раферти. В книгах говорилась, что спутница и ученица Маер Лина, что отзывалась на имя Ниниан, пробыла в Вортигерне очень долго, пока наконец великий волшебник не почувствовал усталость от мирской жизни и удалился в некое место, зачарованное таким образом, что ни один человек не был в состоянии его отыскать. Ниниан ушла вместе с Маер Лином, и более их никто никогда не видел.
Но в ночь Лугнасада я услышала совсем иную легенду. О том, что Маер Лин, осознав, что сила его убывает, отправился в поисках волшебного создания, которое он сумеет привязать к себе на веки вечные, тем самым обеспечив себе выполнение единственного наложенного на него Условия колдовства. Он искал ши-дани, и нашел ее – сентябрьскую деву озерной воды и прохладного дождя, белых туманов и седых облаков. Он хитростью выманил фею из ее дома на дне небольшого лесного озера, с помощью колдовства связал ее волю и приковал ее дух к своей душе невидимой цепью, которую ши-дани оказалась не в силах разорвать. Нельзя сказать, что озерная фея не пыталась или же что смирилась с участью рабыни, нет. Ниниан пыталась освободиться, поначалу яростно и непримиримо, но вскоре поняла, что не способна сломать свои оковы. Пока – не способна. Человек по имени Маер Лин был силен и хитер, но время – о, время любого рано или поздно согнет к земле и ослабит, и все, что оставалось делать Ниниан – это изображать покорность и просто ждать подходящего момента. И он ей представился – спустя годы, когда Маер Лин постарел, а сознание его утратило остроту и бдительность.