В тени охотника. Перекрестье дорог - Самойлова Елена 7 стр.


Ниниан усыпила своего хозяина, так и не ставшего ей господином, с помощью особой смеси, подмешанной в горячее вино, а когда тот заснул – вырезала из его груди еще бьющееся сердце и сожгла его в камине. И в тот момент, когда пламя коснулось сердца Маер Лина, связывающие Ниниан чары разрушились, и она оказалась свободна. Озерная дева немедленно покинула Вортигерн и скрылась в одном из Холмов, а те, кто обнаружил великого волшебника поутру убитым в своей постели, предпочли молчать об этом до конца жизни. Тело Маер Лина сожгли тайно, глубокой ночью, пепел захоронили под одной из стен Вортигерна, а глашатаи короля объявили о том, что волшебник устал от людской суеты и удалился на заслуженный покой подальше от чужих глаз. Так он стал величайшей из легенд, а предательство Ниниан так и осталось тайной на долгие годы.

Когда же я спросила Раферти, откуда он знает, что все было именно так, а не иначе, бородач лишь усмехнулся и сказал, что ему удалось повидать ту самую озерную ши-дани, что когда-то предала и убила великого волшебника, и расспросить ее. Та, которую звали Ниниан, до сих пор живет в озере Керрех недалеко от Алгорских Холмов и, как прежде, весьма обижена на людской род. Добра от нее людям ждать не приходится, но и беспричинного зла – тоже. Впрочем, Раферти до сих пор удавалось кого угодно заболтать до полусмерти, поэтому он сумел не только уйти живым и невредимым с берега священного озера, но и пообщаться по душам с ши-дани начала осени. А заодно узнать еще кое-что – оказывается, одному смертному удалось все же растопить холодное сердце озерной девы, и она, сама того не желая, открыла ему тайну, как можно заключить союз с волшебным существом так, чтобы не оказаться впоследствии преданным самым подлым образом в наиболее неподходящий момент. Этот секрет, попавший в руки менестрелю, превратился вначале в балладу, потом в сказку, а вскоре о нем и вовсе могли рассказать едва ли не на любом постоялом дворе. И именно потому, что об этом способе в одно время знали все, кому не лень, и старательно приукрашивали в меру своих талантов, им никто и никогда так и не воспользовался. Самое ценное сокровище, как известно, лучше прятать на виду, чтобы никому и в голову не пришло его прикарманить.

А когда двадцать и один волшебник покидали Вортигерн в поисках нового места для жизни, они случайно прихватили с собой дневник того самого менестреля, где он переложил на строчки баллады секрет, узнанный у Ниниан, ничего не добавляя от себя, кроме, разве что, витиеватого благозвучия. Раферти, которому когда-то давно довелось держать этот дневник в руках, хорошо описал эту небольшую книжицу, а особенно вензель на замочке, и благодаря этому описанию я, как ни странно, нашла эти записки в почти развалившемся переплете, пусть ради этого мне пришлось порядком извозиться в библиотечной пыли.

Я вздохнула, осторожно разгладила кончиками пальцев истрепанные, ломкие страницы, и углубилась в чтение. Кое-где аккуратные строчки оказались размыты, местами заляпаны темными чернильными кляксами, бумага пожелтела от времени, и переворачивать тонкие, шелестящие от малейшего движения, листочки с загнутыми уголками приходилось очень и очень осторожно…


Три круга позволят скрыть присутствие заклинателя от глаз волшебных созданий, три круга – из огня, соли и холодного железа. Они позволят выбрать время и место, незваные гости с сумеречной изнанки тени не осмелятся переступить ни через один из них, а у заклинателя будет шанс на честный поединок с тем, кто превосходит его по силам.

Но это только красиво звучит – «поединок». На самом деле это своего рода игра в догонялки и прятки одновременно – колдовская сила ши-дани против человеческой воли и гибкости разума. И начинается эта игра с момента, как заклинатель вложит всю свою мощь и силу в одно-единственное Заклятие Петли. Почти каждый обремененный Условиями человек знаком с этим простым и легко изучаемым заклинанием – оно позволяет изловить ветер, направить дождевые тучи в сторону полей, ухватить в ладони самую суть огненной стихии и метнуть ее во врага, приподнять кувшин над столом и наполнить чашу. Но почти никто не использует это заклятие для той единственной цели, для которой оно когда-то было создано.

Для проникновения в самую суть волшебного создания, внутрь той обжигающе-горячей искры, что заменяет ши-дани душу.

Заклятие Петли, если вложить в него достаточно сил, способно соединить алую острокрылую птицу человеческой души и мерцающий огонек ши-дани тонким, но прочным мостом, и пока этот мост держится, человек способен отыскать то истинное имя, что дает власть над волшебным созданием.

Но дана будет лишь одна попытка. И есть лишь один шанс на успех – вложить в колдовскую Петлю все доступные силы, снять все щиты и барьеры и надеяться лишь на удачу и собственную волю. Три круга дадут достаточно времени, чтобы заклинатель отыскал нужное имя и назвал его вслух. Если угадает, хрустально-зыбкая связь станет прочнее стального каната и перестанет причинять боль. Она станет тонкой, как шелковая нить, неразрывной, подобно связи души с телом, станет тем самым перекрестком, на котором сольются воедино две дороги жизни – ши-дани и человека. Смешаются и надвое разделятся и колдовская сила, и жизненный срок – но только если на то будет желание обоих.

Если же заклинателя постигнет неудача и связь оборвется, не успев окрепнуть, если озвученное имя окажется неверным… На этот случай надо иметь в рукаве нож или кинжал – он подарит легкую смерть, в отличие от разъяренного ши-дани, который способен растянуть мучения неудачливого заклинателя, осмелившегося посягнуть на его свободу, на долгие-долгие годы…


Я читала, все глубже погружаясь в описание ритуала, подобное которому я действительно не раз и не два встречала в байках и легендах, но никогда не придавала ему значение. Как распознать, что наткнулся на истинное имя, которое звучит изнутри волшебного создания? Как понять, что гудящее в голове слово и есть нужное? Вопросы возникали один за другим, но тонкая книжица не давала на них ответа, только один-единственный совет – держать душу открытой. Истинное имя непременно отзовется, оно всегда отзывается – но распознать его сумеет далеко не каждый. Ши-дани будет стараться запутать, отвлечь, не дать сосредоточится на главном, искать у тебя в душе все то, что позволит ему сбить тебя с правильного направления, упустить суть происходящего. А это – верная смерть для заклинателя. Как и неверно озвученное истинное имя…

Неожиданный грохот заставил меня подскочить на лавке, смахнув со стола не только пару свитков, но и «путевые заметки», которые от удара о пол рассыпались на стопку разрозненных листочков и разлетелись в разные стороны. Я опасливо встала и осторожно выглянула из-за стеллажа с книгами, ежась от неожиданно холодного сквозняка.

– Всего лишь окно, – с явным облегчением вздохнула я, увидев распахнувшуюся оконную створку, которая едва заметно покачивалась на петлях. – И какой умник в такую погоду не закрыл его как следует?

Не переставая бормотать себе под нос, я обошла два ряда деревянных книжных шкафов, полировка на которых уже давно была исцарапана и истерта, подтащила к широкому подоконнику тяжелый табурет и, взобравшись на него, аккуратно закрыла оконную створку. С тихим щелчком вошел в пазы миниатюрный засов, я пару раз подергала за ручку, убедившись, что окно надежно заперто, и вернулась к своему столу в читальном зале.

И сразу же поняла, что помимо меня, в пустынной библиотеке, залитой ярким магическим светом, есть еще кто-то, и это осознание ледяным комом встало в горле, не давая вздохнуть полной грудью.

На полу по-прежнему лежали уроненные со стола свитки – один развернулся, демонстрируя поблекшую со временем гравюру с защитным знаком, который, будучи выбитым на пластинке из холодного железа, оберегал от фэйри, уголок второго виднелся под лавкой. У ножки стола все еще валялась кожаная обложка от дневника менестреля, но вот сами страницы, которые рассыпались по полу при падении, бесследно исчезли.

Я ощутила чье-то присутствие, резко обернулась, даже не успев толком испугаться – и столкнулась с холодным, немигающим взглядом Наперстянки. В тонкой с длинными пальцами руке фэйри были зажаты желтоватые исписанные листочки, которые вспыхнули зеленоватым пламенем и обратились в пепел раньше, чем я успела хоть что-то предпринять, чтобы спасти рукописи неизвестного менестреля.

– Не тем интересуешься, девочка, – Наперстянка перебрала пальцами, картинно стряхивая с них на пол библиотеки хлопья серого пепла. – Некоторые знания очень и очень опасны. Я бы сказала – недопустимо, смертельно опасны…

Она шагнула ко мне, наклонилась, растягивая красивые губы в жуткой ухмылке. Блеснули мелкие заостренные зубы, фэйри потянулась было ко мне – но неожиданно отшатнулась, выпрямилась, с отвращением и ненавистью на лице хватаясь за грудь.

– Зовет…

Мгновение я думала, что она сейчас обрушит что-нибудь мне на голову напоследок, но фэйри лишь прошипела что-то сквозь зубы, резко повернулась, так, что яркая юбка вихрем взвилась вокруг стройных длинных ножек, обутых в красные туфельки, и торопливо удалилась, нарочито громко стуча каблуками по деревянному полу. Так, будто вбивала по гвоздю в крышку чьего-то гроба.

Именно тогда, сидя на полу в библиотеке и глядя на пепел сожженной книги, я и подумала, что лучше вложу все, что у меня есть, в одну-единственную попытку обрести защитника, чем привяжу к себе волшебное существо, дрожащее от ненависти и отвращения к своему «хозяину».


***

Вопреки всем гаданиям, «бабье лето» в Дол Реарте затянулось неожиданно надолго – золотой, наполненный летним теплом, сентябрь пролетел быстро, как на крыльях, а пришедший следом октябрь всего неделю поплакал дождями прежде, чем расцвести ясными прохладными днями. И хоть ночью от реки разливался ледяной густой туман, а поутру пожухлая желтая трава оказывалась покрытой белым налетом инея, днем приближение зимы не ощущалось.

Но Самайн не отменит ни непривычно теплая погода, ни ясные солнечные дни, и я почему-то ощущала это особенно остро. Что-то неумолимо тянуло меня прочь от надежных каменных стен Одинокой Башни, таких надежных и крепких, опутанной частой сетью защитных и отвращающих нечисть заклинаний, прочь от холодного Дол Реарта, от привычных мест и снежных вершин Цзиррея.

На юг, к перекрестку торгового тракта, и дальше за горизонт.

Вначале это чувство было слабым, едва-едва царапающим меня изнутри – так мешает комариный укус, который неудержимо тянет расчесывать едва ли не до крови, но ты с помощью усилий воли и примочек стараешься это желание попросту перетерпеть. Но чем ближе был Самайн, тем оно становилось все сильнее и сильнее. Не раз и не два я просыпалась среди ночи и тихонько, стараясь не разбудить соседку по комнате, прокрадывалась к окну и смотрела в темно-синее, почти черное небо, по которому медленно плыла от ночи к ночи растущая луна, и лишь вдоволь наглядевшись, ложилась обратно в уже остывшую кровать…

Но в одну ясную холодную ночь я так и не смогла заснуть. Долго вертелась без сна, а затем встала и, набросив поверх сорочки теплый, застиранный до нежной мягкости суконный кафтан, бесшумно выскользнула из комнаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Бродить по мрачным каменным коридорам я не решилась – несмотря на уверенность, что никто и ничто чуждое, иное, нечеловеческое не сумеет пробраться внутрь Башни без особого приглашения, меня пугала каждая излишне глубокая тень, залегающая в углу или под потолком. Мне чудилось, будто из бездонной черноты за мной что-то наблюдает – пристально, внимательно, провожая взглядом от тени к тени, и я нередко едва удерживалась, чтобы не пересекать галереи Башни бегом, поменьше глядя по сторонам, и уж точно не оборачиваясь через плечо.

Я спустилась вниз, к общему залу, откуда мне послышались чьи-то голоса. Бессонница среди вечно занятых, вечно что-то изобретавших волшебников Одинокой Башни была не редкостью, и довольно часто возвращавшиеся с ночного сбора трав ученики натыкались на кого-нибудь из старшего поколения, увлеченно занятого составлением какого-нибудь рецепта, а то и попыткой его апробировать.

Но сегодня голоса были другими, необычными. Один журчал, переливался тихим смехом, перескакивая с одного звука на другой с небольшой, едва слышной заминкой, будто бы огибая излишне твердые согласные и нарочито перекатывая на языке гласные звуки. Второй звучал отрывисто, твердо и рокочуще – так гудит гора перед камнепадом, дрожат, сдвигаясь, огромные пласты земли прежде, чем устремиться вниз по склону неуправляемой, беспощадной и неудержимой каменной рекой, сметающей все на своем пути.

Я тихонько прокралась к входу в общий зал и заглянула в щелочку, оставшуюся между косяком и неплотно прикрытой дверью. Журчащий, подобно летнему ручейку, голос принадлежал Айви, которая сидела на табурете у камина, подобрав длинный подол зеленого платья и совершенно не стесняясь своих оленьих ног с изящными золотистыми копытцами, а второй, мужской – человеку, закутанному в плащ с капюшоном. Айви о чем-то спрашивала, но я, как ни старалась, не могла разобрать ни слова, а гость ей отвечал – гулко, взвешенно, короткими рублеными фразами. Так камни падают в глубокий колодец – тяжело, отвесно, с единственным всплеском.

Неожиданно Айви замолчала – и повернулась к дверям, уставившись светящимися, как у кошки, глазами, прямиком в щель, на меня. Качнулась, будто падая с табурета и ускользая из поля моего зрения – и меньше, чем через мгновение, оказываясь вплотную к двери, резко дергая ее на себя. Я взвизгнула, чувствуя, как сердце камнем падает куда-то вниз – и от испуга, и от неожиданности, вваливаясь в зал и падая на каменный пол, ссадив себе неловко выставленные ладони и обе коленки.

– Арайя! – голос летницы уже не журчал, подобно ручейку. Он шумел, как переполненная ливнями река, вышедшая из берегов и стремительно несущая волны с высоких гор в долину. – Что ты здесь делаешь?!

– Мне не спалось, и я…

– Оставь ее, – человек, сидевший за столом, поднялся и откинул капюшон. На бородатом лице расцвела знакомая улыбка. – Не видишь – девочку зовет Дорога. Потому и не спится ей даже в волчий час.

Дядька Раферти усмехнулся, проводя широкой ладонью по встрепанной гриве волос, и неожиданно подмигнул мне.

– А я здесь как раз вовремя, чтобы проводить ее. – Улыбка бродяги стала чуть шире. – Заодно напомнить несколько уроков, которые она, похоже, позабыла с того времени, как переступила порог этой башни и стала учиться колдовству. Арайя, ты знаешь, почему эта… леди смогла очутиться рядом с тобой так быстро?

– Потому что… – я села на каменном полу, излишне пристально глядя на свои ладони, покрасневшие, пульсирующие быстро затихающей болью. Что-то вертелось на языке, что-то позабытое, случившееся давным-давно…


…Под жарким южным солнцем дорога высохла, превратившись в запыленную бледно-желтую ленту, убегающую куда-то вдаль. Я с трудом шла по этой раскаленной ленте, от которой поднималось удушливое сухое марево, шаркая ногами и поднимая облачка мелкой пыли, оседавшей на ногах. Я устала, мне хотелось пить, истрепанная рубашка противно липла к мокрой от пота спине, затылок гудел. Если бы не сильная, жесткая, будто дерево, рука дядьки Раферти, за которую мне приходилось цепляться с упорством кустов, лепящихся к голым скалам над морем, я давно бы упала.

Назад Дальше