– Я плохо их знаю. «Пьяный корабль», вот, пожалуй, и все.
Штабс-капитан что-то для себя решал.
– Некоторое время в моей гостинице жил некий Жорж Доде. Вы его ищете, я знаю. Не спрашивайте, откуда я знаю. Я знаю все, что здесь происходит. Так вот. Он очень интересовался историей Артюра Рембо, даже стал неумело и глупо подражать ему.
– Вы знали Жоржа?
– Да. Он облазил весь мой подвал и чердак в поисках артефактов. Не знаю, что он там нашел, но все было перевернуто вверх дном.
– Тогда все понятно.
– Что понятно?
– В рыбацкой деревне, здесь поблизости, я нашел сборник стихов Верлена с дарственной надписью, адресованной Рембо. Представляете. Это тянет на десятки тысяч. Мне удалось выяснить, что год назад в эту деревню приезжал какой-то европеец. Возможно, это был Жорж.
– Оставьте эту книгу себе. Я никогда не смогу доказать, что эта книга с моего чердака.
– Эта книга отлично впишется в интерьер вашей гостиницы.
– Что ж, возьму. И сбавлю вам плату за постой. Оставайтесь. Здесь тихо. Белый песок, теплая прозрачная вода, красивые женщины, крепкие напитки, мясо, приготовленное под открытым небом.
– Что еще нужно человеку, чтобы пережить кризис среднего возраста, – добавил я.
Штабс-капитан думал о своем.
– Для меня главное значение имеет свобода, – сказал он. – Но только та свобода, которая рождается внутри. Бедуины самые свободные и поэтому самые счастливые люди на земле. Счастью, как и страданию, нужно время. А времени в пустыне нет. Свобода от времени и есть подлинная свобода. Похожее чувство освобождения возникает в горах Северной Индии. Там, в горах, как и здесь, в пустыне, окружающий мир существует в первозданном, сыром виде. Именно в пустынях Аравии и на голых скалах Тибета люди обрели Бога.
Второй раз за два дня я услышал об отсутствии времени. Наверно, его тут действительно нет.
– Где боги, там и демоны, – сказал я. – Пустыня всегда была прибежищем демонов. В пустыне они искушали Иисуса. Иуда повесился в пустыне. Здесь же резвилась Лилит. Тут недалеко могила Каина. Согласен, пустыня создает ощущение вечности. Но этим она чем-то похожа на женщину.
– На Лилит? – улыбнулся штабс-капитан. – Возможно. В пустыне нет ярких цветов, но она склонна к самолюбованию. Вы сами с севера?
– Да, из Латвии. Но туда я больше не вернусь. И в ельцинскую Россию тоже. К Европе я испытываю экзистенциальную тошноту. Остается пустыня. Дикие нравы, дикие люди. Но что поделаешь?
– Я бы не сказал, что дикие. В отличие от России, в Йемене не убивают. Могут похитить, но потом отпустят. Но это не главное. Йеменцы любят, когда гости принимают участие в их повседневной жизни. Поэтому от Йемена остаются самые сильные впечатления. Я подарю вам свою книгу. Это руководство по Йемену, чтобы вновь прибывший не попал впросак. Йеменцы своеобразный народ. Соотечественников они называют ах – брат, друг, иностранца – садык, товарищ, но это слово содержит и негатив. Часто к европейцам обращаются словом «назрани». Это производное от «назарян» – Иисус из Назарета. Лучше, когда к тебе обращаются просто мистер.
Я услышал протяжные звуки. Это был призыв муэдзина на вечернюю молитву. Призыв звучал с минарета пять раз в день, и я уже привык к этому экзотическому песнопению. Обычно транслировалась магнитофонная запись, но сегодня это был, без сомнения, живой и проникновенный человеческий голос:
«Аллау ак›бар… Ла илаа иль›Аллау…»
– Это первые слова, которые шепотом произносят на ухо мусульманским младенцам, – сказал штабс-капитан, – и последние слова, которыми провожали умирающего в мир иной. С них начинался каждый день, и ими он заканчивался. «Бог велик… Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед пророк его».
В кофейне было полным-полно народу: арабы, индусы, китайцы, мужчины и женщины с открытыми лицами. Большинство сидели за мраморными столиками на литой ножке, похожими на те, что украшали залы французских кафе тридцатых-сороковых годов. Вдоль стен стояли скамейки и тростниковые диванчики, на которых можно было сидеть, поджав под себя ноги. Кто-то играл в кости, кто-то танцевал под звуки музыкального автомата. Все пили кофе и курили. Гортанный говор сливался в неопределенный гул. Пахло табаком и живым телом.
Наше появление произвело впечатление. Публика загудела. Мы прошли в небольшую нишу, где дымились высокие кальяны.
Официант разлил из большого медного кумгана кофе и поставил перед нами высокие стаканы с водой и льдом.
– Предпочитаю кофе по-турецки. Настоящий кофе сушит не хуже нашей водки. Что будете есть? Могу предложить лангустов, вымоченных в кокосовом молоке. Разноцветные коктейли. Не беспокойтесь, мы их немного разбавим, – штабс-капитан вынул из заднего кармана плоскую флягу. – Незабвенный Neo tonique Abyssin.
– Как быть с сухим законом?
– Со мной можете пить без малейшего риска.
– Здесь совсем не пьют?
– Почему, пьют, но только подпольно. В Хадрамауте втихую пьют крепкое финиковое вино.
– А кофе?
– Хорошего кофе в Адене нет. Варят шелуху от кофейных зерен, на углях в медных кофейниках. Получается темный напиток с довольно насыщенным вкусом. Но это не кофе, это – гышр.
– Меня предупредили, что за отказ выпить гышр могут камнями закидать.
– Могут, – штабс-капитан с улыбкой разлил по стаканам «абиссинию». – Но мне здесь нравится. В Йемене еще сохранились настоящие «неиспорченные» арабы. Они спокойны. Они не хотят казаться лучше, чем есть на самом деле. Их спокойствие передается другим. Здесь легко выращивать фрукты и овощи, легко строить дома, легко уговорить женщин.
Мы выпили.
– Из этого заведения Рембо каждую субботу отправлялся домой, иногда ползком, – сказал штабс-капитан, любовно обведя взглядом свое заведение. – Говорят, он читал здесь свои стихи, изысканные и упадочные, радуясь аудитории в два-три человека. Никто больше не знал французского.
Я обратил внимание на группку симпатичных женщин всевозможных темных оттенков. Они посматривали в мою сторону, как тогда в Сане.
Штабс-капитан перехватил мой взгляд.
– На этом тарабарском побережье перемешана арабская, индийская, китайская, английская и негритянская кровь. Здесь можно встретить изумительных женщин. Правда, у большинства зад немного низковат, но это на европейский вкус. Зато какие великолепные переходы, ни одного острого угла. И довольно дешево. Всего 20 долларов за раз.
– Я думал, что в исламских странах местные женщины недоступны.
– Да, в традиционной культуре женщина не имеет почти никаких прав, кроме права поедать сладости в любых количествах. Поэтому в восточных сладостях сквозит гаремное одиночество. Но здесь, в Адене, нравы довольно свободны. Проститутки появились сразу, как только Юг объявил об отделении от Севера. Они были и раньше, но не так заметно. А в Хадрамауте нравы еще свободнее. Вам надо съездить в Хадрамаут. Это незабываемо.
– Никогда бы не подумал, что Аден такое веселое место.
– У местной проституции очень богатая история. Прабабушки аденских шлюх были привезены сюда из Египта, Судана и Сомали на потребу наемников, навербованных англичанами в различных частях империи. Теперь здесь есть и русскоговорящие проститутки из всех этих нелепых стран, возникших после развала Союза.
Я решил включиться в игру.
– Своих не хочу. А к черным женщинам еще надо привыкнуть.
– Начните с бедуинок. Их предлагают на сексуальном рынке наравне со всеми прочими. Они посветлее, не закрывают лица, но если клиент хочет, то одевают никаб. Европейцы заводятся от закрытого лица и открытой задницы. У меня есть тут одна. С гарантией. Великолепная фигура, сумасшедшие глаза.
– Нет, в другой раз. Вообще-то, мне никогда не приходилось женщине за это платить.
– Можно, конечно, и так. Но с бедуинками так не получится. А вот сомалийки и эфиопки отдадутся и за просто так. Достаточно угостить их восточными сладостями.
– Мы пойдем с тобой в «Лидо», только «после», а не «до», – продекламировал я.
– Откуда такая поговорка.
– Из Латвии. В Риге был популярный ресторан «Лидо». Мы с друзьями водили туда девушек.
– Для начала можете приударить за одной из моих пианисток. По четвергам и субботам они играют в фойе гостиницы. Понятно, играют все, кроме «Хава нагилы», – штабс-капитан рассмеялся своей шутке. – Им здесь скучно. Регина бросила своего мужа-катаеда. Весь доход семьи уходил в плевательницу. Дина сбежала из борделя без денег, без документов и спряталась у меня. Сидела в углу, вспоминала свою родную ткацкую фабрику и плакала. Дуры! Но обе умеют петь, играют на фортепьяно и гитаре. Чтобы перепихнуться – самое то. Я обратился в российское консульство, чтобы им оформили временные паспорта. Не тут-то было. В новой России, оказывается, свобода выбора! Каждый за себя. Консульские чиновники мне так и сказали.
– Да. России сегодня не до заблудших своих дочерей, – подхватил я. – Если российский министр иностранных дел говорит, что у страны нет своих национальных интересов, то почему бы не продавать девок вместе с черноземом.
– Если это демократия, то я коммунист. Белый коммунист.
Мы засмеялись.
– Вот мы и породнились, – сказал я, облизывая подсохшие губы, – сын белого офицера и внук красного комиссара. Этим революцию 17-го можно считать законченной. За что и выпьем!
Мы выпили. Я замолчал, погруженный в невеселые мысли.
– Здесь, в Адене, много русских?
– Судя по количеству валяющихся на пляже бутылок, окурков и остатков пищи, около сотни. Аден – город авантюристов. Ваши здесь чувствуют себя как дома. Когда Северный и Южный Йемен объединились, почти все русские специалисты уехали, как говорится – от греха подальше. Потом некоторые вернулись. А год назад сюда из России, как саранча, налетели какие-то бандиты.
– Бандитский Петербург на йеменских выселках? – пошутил я.
– Мне трудно сравнивать.
– Чем они тут занимаются?
– Всем. Торгуют оружием, выбивают из африканских стран советские долги. Одна группировка ухитрились взять в аренду портовые склады в счет йеменского долга. Что они там хранят – не знаю. Торгуют девушками. Год назад я пытался организовать в одном из своих кафе подпольный кафешантан. Ведь Аден – проходной двор. Набрал русских девиц. Они мне руки целовали. Так вот, ваши «крутые» после представления вломились за кулисы и чуть было их всех не перетрахали. Никто из этих отморозков не хотел верить, что девочки просто танцуют.
В кафе вошла стройная девушка в длинном цветастом платье, в платке, ее лицо ниже глаз закрывало нечто похожее на медицинскую марлевую повязку из цветного шелка. Я подумал, что эта та самая девушка, которая следила за мной в Ходейде. Но тогда она была в хиджабе. Я краем глаза наблюдал за ней, стараясь не потерять нить разговора со штабс-капитаном. Девушка осмотрелась, а потом напрямик отправилась к нам:
– Salut cheri, – штабс-капитан расплылся в широкой улыбке. – Знакомься! Это мистер Лоренц из России, – представил он меня на английском.
– Salut! Пьете? Насколько я знаю, русские не пьют без повода.
Девушка посмотрела на меня своими чуть подведенными восточными глазами. А я на нее. Глаза были не совсем восточные, но это их не портило.
– В русской жизни всегда есть место поводу, – услышал я голос штабс-капитана.
Они о чем-то поговорили на арабском. Потом девушка ушла в противоположный конец зала и оказалась в обществе молодого парня. Он почти кричал, размахивая руками, и, казалось, в чем-то ее убеждал. Но она проскочила у него под мышкой и прыгнула на сцену.
– Вот такие мне нравятся, – сказал я штабс-капитану. – Кто она?
– Не знаю. Она, как царица Савская, приходит ниоткуда и уходит в никуда. Мне так и не удалось ее выследить. Да и зачем? Я плачу ей десять долларов за выступление.
Девушка вскинула руки над головой и закружилась в медленном танце.
– Как вы думаете, она согласится? – спросил я.
– Возможно. Но не с каждым.
Я решил сменить тему разговора.
– А кто такие миссис и мистер Гилберт.
– Хм, – штабс-капитан добродушно посмотрел на меня. – Она интересная штучка. Но будьте осторожны. Ее муж каждое утро пьет кофе в пиджаке и при галстуке, после чего, взяв портфель, садится в ожидающее у двери такси. Возвращается под вечер, когда его жена купается в бассейне. Потом они усаживаются на террасе и пьют дорогие коктейли. Он сам их делает. За стеной их номера постоянно слышится занудная перебранка. По-моему, она его бьет. Плеткой. У нее есть плетка. Я сам видел. – Штабс-капитан немного засмущался. – Судя по всему, он уже десять лет полный импотент во всех смыслах этого слова. Вы будете обедать у нас?
– Не знаю. Я люблю есть один. Когда кругом люди, у меня расстраивается пищеварение. И вообще…
– Понимаю.
Вернувшись в гостиницу, я порылся в библиотеке штабс-капитана и нашел сборник стихов Верлена на английском. Мне хотелось прочитать хоть одно стихотворение из старого французского сборника, пока он еще у меня. И я нашел такое стихотворение в английском сборнике. Оно было про мое недавнее прошлое:
Я – уцелевший воин среди разгрома,
Иду как проклятый, не ведая пути;
Отчаявшись, без родины, без дома,
В слюнях измазавшись, в исподнем и в грязи.
Иду во тьме, по прихоти дороги,
Понуря голову, потупя тусклый взор,
Осталось мне лишь обивать пороги,
Глотая стон бесчестья и позор.
Нет, что не говори, Йемен прекрасное место на земле.
Я с наслаждением погрузился в постель. Вот и все. Я достиг пределов познаваемого мира, где все загадочно и непостижимо.
Аден. 2 декабря 1993 года
Из дневника Эдда Лоренца
Мне приснились сосны, дюны и серое море. Потом Подмосковье, участки, разгороженные высокими заборами, мой дом, Марсо, суетящаяся на кухне, дочь, ухаживающая за розами. Дюн больше не было, их срыли бульдозерами. Развороченная колея сворачивала в никуда.
Ближе к утру я прорвался через отмель и начал бесконечное плавание от одного острова к другому. Паруса мягко хлопали от слабого ветра. Курс на Борнео.
Встав с постели, я принял душ и спустился вниз. К моему приходу как раз доставили булочки. Однако завтрак начинался только в семь, поэтому я решил немного поплавать. Потом сел за столик на веранде, наслаждаясь утренним солнцем и пробегая рассеянным взглядом заголовки газет.
– Как обычно? – спросила Джанта.
Я согласно мотнул головой. А когда мне принесли творог с зеленью, то понял, что хочу теплых булочек.
– Что-то не так? – Джанта произнесла это тоном английской колонистки, привыкшей с юмором относиться к любым проявлениям экзотики.
Я попросил булочек.
Недалеко от меня сидела миссис Гилберт. На ней было довольно красивое платье, гладко причесанные волосы собраны в пучок, глаза оттеняла полоска туши у самых ресниц, а щеки розовели тонко наложенными румянами. Вероятно, на макияж у нее ушло все утро.
Я понял, что атака на меня началась.
Когда официантка принесла булочки, я попросил ее присесть за мой столик.
– Тебя зовут Джанта?
Официантка утвердительно качнула головой и спросила:
– Вам нужна женщина?
Я немного опешил, но решил, как обычно, включиться в игру.
– Женщина всегда нужна. Ты согласна?
Джанта была само спокойствие.
– Я не упускаю шанса заработать, переспав с красивым парнем. Если же вам жалко денег, то обратитесь к Танаре. Она не откажет.
Кто бы мог подумать, что здесь такой широкий выбор. Джанта, Танара, две пианистки, миссис Гилберт, а возможно, еще и волонтерка. Пора вывешивать над дверью пансионата красный фонарь.
– Об этом – потом. Мне надо, чтобы ты перевела несколько слов с древнеегипетского. Говорят, что язык коптов унаследовал древнеегипетскую лексику.
Джанта пожала плечами. Я протянул ей бумажку, на которой рукой археолога были нацарапаны вылетевшие из его аппарата слова. Она некоторое время их разглядывала.