– Теперь понятно, почему ваше имя Вивиан, а не Вивьен. Вы случайно не прапрапраправнучка короля Артура?
– Это вам лучше обсудить с моим отцом. Однако какая осведомленность…
Джерри придвинулся к ней поближе.
– Вы в этом журнале звезда. Видел ваши публикации и фотографию. Может, выпьем? Что принести?
– Ничего не надо. Мне достаточно.
– Вы здесь самая трезвая.
– Так кажется. У меня состояние… условной нестабильности второго типа.
– На юге так называют строй дождевых облаков при муссонном фронте.
– Именно это я имела в виду. Еще чуть-чуть, и я заплачу пьяными слезами.
– Скучаете?
– Да что вы, оттягиваюсь по полной! Обалденная тусовка.
– Согласен, вечер удался.
– Вы серьезно?
– Да. Непринужденная атмосфера. Много красивых и свободных женщин. Мне нравятся незамужние француженки. Они обладают каким-то особенным шармом послевоенных проституток.
– Теперь понятно, почему наши редактора ведут себя как пехотинцы генерала Монтгомери.
– Надо же хоть изредка разрушать условности.
Вивиан с интересом скосила на него глаза. Спортивный пиджак, модный галстук, джинсы Levi Strauss, коричневые замшевые сапоги. Американец. Фигура спортсмена, при этом тонкое умное лицо и цепкий, странно напряженный, почти мистический взгляд. В гладких черных волосах ранняя седина.
– Открою вам секрет, – Вивиан напустила на себя безразличие и скуку, – у нас в редакции особым шиком считается трах во время телефонного разговора. Вы готовы?
– О-о! Конечно. Аж дух захватывает.
Вивиан провела двумя пальцами по углам чуть раскрытых губ.
– Но есть одна проблема. Мне не надо никуда звонить.
– Позвоните маме.
На удивление Вивиан Джерри не чувствовал подвоха.
– Вы извращенец? – она опустила глаза от душившего ее смеха.
– Ничего такого я за собой не замечал.
Вивиан посмотрела на часы. Они показывали четверть десятого. В ее планы не входило задерживаться здесь так долго.
– Вы всегда так шутите? – спросил Джерри.
– Почему нет? Неплохое начало для знакомства, – Вивиан протянула руку. – Чем занимаетесь?
– Я ваш коллега и восхищаюсь вашими статьями.
– Неужели? Один коллега назвал мои статьи глянцевыми фантазиями могил.
– Наверно, вы ему отказали.
– Намеки, намеки, – Вивиан стало скучно. – И куда вы теперь?
– В Ригу.
– Но там нет никакой войны.
– Посмотрим. Шаткое равновесие может рухнуть в любой момент. Даже от случайно оброненного слова. Знаете, как появилась демократия в Древнем Риме? Нет? Все началось с изнасилования благородной римлянки Сегесты. Насильником оказался сын жестокого царя Тарквиния. В общем-то ничтожное событие. По историческим меркам. Но оно послужило поводом к восстанию, которое в один день покончило с тиранией.
– И кто же в Латвии исполнит роль Сегесты?
– Вот мы и посмотрим. После того как страны Балтии объявят о независимости, там неизбежно начнется кровопролитие. Резкие заявления. Баррикады. Трупы. По-другому не бывает. Свобода, она такая, – Джерри говорил медленно, взвешивая каждое слово. – Вы когда-нибудь были в Балтии?
– Нет. Но слышала, что Ригу называют маленьким Парижем.
– Ничего общего. Их сближает только бесконечное разнообразие серых тонов.
– Кстати. Кто вам слил информацию, что я еду в Латвию?
– Разве это секрет?
Вивиан посмотрела на Джерри в упор, потом снова на часы.
– Ну ладно, мне пора.
– Заканчивать вечеринку надо качакой. Бразильской текилой.
– Пусть будет качака, – Вивиан с раздражением почувствовала в себе размягченную сговорчивость. – И кофе, а то засну.
Джерри ушел и вернулся с двумя широкими бокалами, в которых плескалась прозрачная жидкость, и бумажным стаканчиком капучино. В петлицу его пиджака было воткнуто перо лука-порей[9].
Вивиан рассмеялась и похлопала в ладоши. Джерри галантно поклонился.
– Я где-то читал, что валлийские воины, отправляясь на битву при Хитфилде, воткнули порей в петлицы своих кожаных сюртуков[10]. Так мы встретимся в Риге?
– Не знаю, – Вивиан отпила глоток тепловатой жидкости. – Не хочу писать про Россию и ее разбегающихся сателлитах, – она отставила бокал в сторону и сняла крышечку с чуть теплого капучино.
– Напрасно. Россия – это женская тема. Все ужасы русской истории от тамошних баб. Тайный мотив коммунизма – желание восстановить матриархат. А то, что происходит в России сегодня, напоминает свальный грех.
– Все революции грешили групповухой, – Вивиан вылила остатки кофе на клумбу с цветами и смяла бумажный стакан. – Насколько я знаю, революция 1968 года началась с требований студентов Нантена допустить их в женские общежития.
– Что делать, если буржуазная культура загнала женщину в моногамную семью. Женское подсознательное – это борьба с запретными желаниями и месть.
– Чтобы поднять такую тему, мне придется перечитать Фрома и сходить к психоаналитику[11]. А я их на дух не переношу, – Вивиан взяла бокал и взболтала остаток текилы. – Мне действительно пора. Терпеть не могу расстраивать компанию, но я страшно устала.
У машины Джерри обнял Вивиан за талию, потом наклонился к ней и коснулся губами ее шеи.
– Я могу тебя отвезти.
Вивиан ощутила кончик его языка возле своего уха. Несколько секунд она смотрела на его отражение в дверном стекле машины, затем повела плечами и высвободилась.
– Нет. В гостиницу я поеду одна.
– Как хочешь, – Джерри убрал руки. – Может, встретимся завтра.
– Нет.
– Это уже четвертое «нет» за одну минуту.
– Завтра я намерена взять интервью. Кстати, у одного русского.
– У кого? – Джерри не мог скрыть любопытства.
– Он торговец оружием. Кроме того, поставляет русских проституток во французские и оманские бордели.
– Хм. Широкая география. Как его зовут?
Вивиан вынула из сумочки фотографию и протянула ее Джерри. На ней был изображен упитанный мужчина средних лет в одежде цвета хаки и бейсбольной кепке, надетой козырьком набок. Вокруг него стояли вооруженные люди.
– Его зовут Бальмонт. Как одного из знаменитых русских поэтов, – Вивиан протянула Джерри еще одну фотографию. – Здесь он в одной из самых беспощадных партизанских группировок в мире.
– Откуда у тебя эти фотографии? – Джерри, кажется, слегка оторопел.
– Один коллега по чистой случайности наткнулся на него в дебрях мятежной Анголы. Фотографии сделаны скрытой камерой.
– И где вы встречаетесь? Надеюсь, не во французском борделе.
– Нет. По чисто английской традиции мы встречаемся в пабе.
Вивиан сняла туфли, швырнула их на заднее сиденье. Несколько секунд она растирала онемевшие от высоких каблуков ступни, чтобы вернуть им способность нажимать на педали. Джерри не уходил. Повернув ключ зажигания, она резко рванула с места и помахала ему рукой.
По дороге в гостиницу Вивиан все время возвращалась мыслями к Джерри. Она уже не сомневалась, что это был Джерри Валлерстайн, один из директоров Нью Глобал Медиа. С этим американским агентством ее журнал и издательство сотрудничали уже несколько лет.
В начале своей карьеры благодаря Нью Глобал Медиа – мирового центра поддержки журналистов – Вивиан не раз ездила в Америку по программе «Защита мира и демократии». Она побывала не только в Вашингтоне и Нью-Йорке, но и на роскошных курортах Флориды и Калифорнии.
В программу поездок включались встречи с американскими конгрессменами, сенаторами, различными должностными лицами, директорами крупнейших мировых издательских корпораций. Все это напоминало шикарную презентацию. Отчитываясь в редакции об одной из поездок, она так и сказала: «Мне зачем-то разрекламировали Соединенные Штаты». Впрочем, эти поездки были полезными. Она познакомилась с коллегами и обсудила с ними все нюансы работы в горячих точках. Семинары проводили мэтры свободной журналистики. Ей удалось побывать даже в Пентагоне.
Сотрудники Нью Глобал оказались славными ребятами. Они предупреждали ее желания, возили по достопримечательностям, клубам и дружеским вечеринкам. С ними было легко и весело. Потом они не раз помогали ей добывать информацию или, как факиры, вытряхивали эту информацию из своих рукавов. Благодаря им она встречалась с, казалось бы, недосягаемыми людьми, торговцами оружием, лидерами террористических формирований, крестными отцами всякого рода мафий.
Джерри появился в этом агентстве чуть более года назад и очень быстро занял пост одного из директоров. Настолько быстро, что сплетни об этом дошли даже до редакции ее журнала.
Вив понравилось, что Джерри не стал надувать щеки и высокомерно совать ей визитку, как делали многие мужчины его статуса. Поэтому она решила поставить ему плюс.
Ее волновал лишь один вопрос: неужели он приехал в Ниццу только за тем, чтобы уговорить ее отправиться в Ригу?
Древний Египет, Фивы. 974 год до нашей эры
Храм прилегал к восточным отрогам Ливийских гор, почти сливаясь с отвесным склоном. Мерный ритм колонн и беспорядочное нагромождение скал создавали удивительную гармонию, посвященную богам Черной земли. Но боги покинули храм, потом ушли люди, и теперь только стража время от времени обходила его галереи и внутренние дворы.
По дороге к храму, заваленной обломками камней и костями животных, шестеро рабов несли на плечах большие крытые носилки. Перед пандусом первого этажа они поставили носилки на землю и пали ниц.
Откинув полог, на раскаленные от солнца каменные плиты сошла женщина. Сухая раскаленная пыль, словно туман, окутала ее ноги.
Бесстрастно глядя из-под опущенных век, она долго смотрела на стены храма, отшлифованные песчаными бурями, потом перевела взгляд на вершины многоцветных известковых гор. Она знала, что за ними простирается голая песчаная пустыня, бесконечная, как вечность.
Женщина медленно перенесла свою тень, чтобы рабы могли поднять голову.
Осторожно, чтобы не повредить ноги, она пошла вверх по пандусу, ведущему в храм. Молодой раб проворно бежал впереди, поливая путь водой из кожаного мешка. Подойдя к колоннам первой террасы, она отослала раба прочь и решительно вошла в большой сумрачный зал.
Там посреди строительного мусора в кругах рассеянного света стояла каменная скульптура египетской царицы. Плавные изгибы туники раскрывались на плече, обнажая высокую грудь, и ниспадали к ступням, словно стекая по телу. Взгляд подведенных глаз из зеленых светящихся камней казался живым. На лбу, чуть повыше бровей, извивалась дугой золотая налобная змея. В правой руке она держала знак «анх», в левой – стебли лотоса.
Весь ее облик источал силу и равнодушие истинного величия.
Женщина вынула из складок одежды зеркало и стала всматриваться в черты своего лица. Высокие скулы, прямой узкий нос и изящный подбородок. Уловив сходство с лицом скульптуры, женщина убрала зеркало и опустилась перед ней на колени.
«О, Исет! Дай мне кусочек сияющей лазури неба, освободи меня от врагов, – она коснулась лбом пола, – избавь от всех сомнений…»
Раздался шепот. Женщина вздрогнула и огляделась по сторонам. Никого не было, только со стен на нее смотрели равнодушные лики богов. Она подняла глаза. Наверху, между глухой стеной и потолком виднелась полоска утреннего неба. Там в бескрайней синеве медленно кружил сокол.
Женщина села на камень и обхватила руками согнутые колени.
Ее взгляд остановился на резных барельефах, покрытых белыми полосами птичьего помета. Они изображали рождение царицы Хатшепсуп. Сама божественная Хатхор вскармливала ее грудью и провозглашала наследницей престола прямо в колыбели. Женщина принялась читать столбцы иероглифов, которые часто виделись ей во сне: «Я вручаю тебе все жизненные силы, все земли, все страны, все народы. Я вручаю тебе трон, да воссядешь ты на нем, подобно Ра, на веки вечные».
Из глубины зала вышел худой юноша, лет шестнадцати, без парика, с длинными до плеч черными волосами. «Вы, наверное, ждете учителя? Он не придет, он умер». Его голос был подхвачен гулким эхом и шумом падающих где-то камней. Женщина медленно разжала пальцы и вытянула ноги. «Ты кто?» Юноша смущенно отвел глаза от ее изящных ступней в украшенных жемчугом сандалиях. «Меня зовут Нефер. Я перебирал обломки скульптур, сваленных у каменоломни. Учитель сказал, что портретные статуи служат вместилищем души. Мы сделали все, что в наших силах, чтобы восстановить царицу в первоначальном камне. Пришлось заменить только нос, подбородок, глаза и уши я не смог найти среди обломков. А учитель забыл черты божественной Амон-Асет[12], ведь прошло пятьдесят лет с тех пор, как он изваял ее в камне». Женщина улыбнулась. «Так вот почему она так похожа на меня. Но я не в обиде, главное, что ты сохранил ее душу». Юноша заложил под мышки свои ободранные руки. «Получается, что так… Да, еще… Мы обрядили царицу в отличия богини Исет, как вы просили».
Женщина встала и подошла к юноше так близко, что он почувствовал тонкий запах духов. «Я довольна работой». Она протянула руку и взъерошила ему волосы: «Ты получишь обещанное вознаграждение. Меня зовут Таисмет».
Через час рабы вынесли носилки к реке и поставили их в тени деревьев. Откинув полог, Таисмет лениво растянулась на подушках, задумчиво глядя куда-то в пустоту. Слуги принесли несколько кувшинов воды и принялись мыть ей ноги.
К носилкам подошел молодой человек в облачении жреца. Гладко выбритый череп утопал в могучих плечах, огромные руки и ноги двигались тяжело и неловко, но живые, скрытые под густыми бровями глаза внимательно следили за всем, что происходило вокруг. «Вы были в храме, в этом отвергнутом богами месте? На его голых камнях произрастают только тоска и страх. Вы смелая женщина».
Таисмет блаженно замигала глазами в такт движению огромных опахал из страусовых перьев, навевающих на нее прохладу реки. «Меня охраняла сама Амон-Асет, – сказала она. – Теперь я хочу услышать, что она скажет».
К полудню изваяние царицы стояло на берегу.
Жрец прикрепил к каменной руке царицы табличку с иероглифом, окурил дымом ладана, опрыснул водой и, бормоча священные формулы древнего обряда, прикоснулся жертвенным ножом к ее груди, глазам и губам. «Теперь она будет говорить словами богов. Но их еще надо услышать».
Слуги поставили статую царицы на папирусную лодку, и жрец оттолкнул ее от ступеней пристани: «Если “да”, то лодку прибьет к берегу, если “нет”, то она уплывет прочь».
Лодка медленно скользила по мутной воде, вниз по течению, под негромкие причитания жреца. Привстав на носилках, Таисмет смотрела ей вслед, закрываясь рукой от солнца. Берег реки в синей дымке полуденных испарений был безлюден. Голые известковые скалы своим призрачным блеском нестерпимо резали глаза.
Через несколько минут лодка врезалась в густые заросли тростника.
Жрец поднял правую руку как бы для благословения и произнес: «Она говорит “да”».
Таисмет села на подушках, при этом золотые украшения на ее шее тихо зазвенели. «Ты уверен?» В ответ жрец склонился перед ней в глубоком поклоне: «Ее устами говорит воля богов».
Этим же утром к южным окраинам Фив на лодках и плотах пристали передовые части Нубийского корпуса. Вода в Ниле убывала на глазах, и берег реки превратился в топкое илистое болото.
Аменойнемхет, командир корпуса, взобрался на береговую возвышенность, чтобы посмотреть на город сверху. Воздух был чист и свеж. Нил изгибался дугой. Восточный край неба горел огнем, освещая городские кварталы, распростертые внизу огромным ковром. На правом берегу реки возвышались величественные строения Корнака и Луксора. На левом берегу, на отрогах Ливийских гор, медленно проступали очертания ступенчатого храма.
Казармы – несколько больших каменных, кирпичных и деревянных бараков – были окружены высокой стеной и в отсутствие корпуса использовались под мастерские, амбары и склады. Солдаты вынесли все лишнее к реке и аккуратно сложили на берегу. В один из освободившихся бараков согнали рабов, захваченных в Куше, в другой сложили нубийское золото, шкуры экзотических животных, дерево, слоновую кость.