И ещё я думал о том, что в своих прошлых жизнях мне приходилось много сражаться. Но то была война иного рода. В той войне я бился за свою жизнь и жизнь близких мне людей, и, обладая достаточным количеством специфических навыков, имел шансы уцелеть. Эта война таких шансов не давала никому. Словно огромный каток она катилась по российским просторам, сминая своей тупой тяжестью целые армии. И для того, чтобы остаться, в живых, требовалось нечто большее, чем обычное везение, требовалось, чтобы на тебя хоть краешком глаза взглянул Всевышний.
– Политрук, пойдём покурим, – отвлёк меня от размышлений голос Яшки.
– Я не курю.
– Да ладно, мужик ты или нет? Поговорить надо.
Очень интересно, по-моему, я что-то пропустил. И о чём же таком секретном желает поговорить пехотный командир? Я незаметно выскользнул следом за офицерами.
– Ты с Ирочкой-то не очень обольщайся, Санёк, – взял быка за рога старлей.
– А то что?
Ну вот, война войной, а из-за девчонок всё как всегда.
– Моя это боевая единица, – послышался Яшкин развязный смешок. – И спать будет со мной.
Послышался резкий щелчок и звук падающего тела.
– Гнида ты, старшой!
– Ах ты! Это так ты меня за хлеб-соль. Да я тебя!
Звук нового удара, и повторное падение.
– Девчонка добровольцем на фронт пошла, а ты, гадёныш, её в подстилки определил. А за хлеб-соль я своих принципов не продаю.
– Ладно, ладно, Санёк, поговорили, – злобно прошипел старлей. – Давай не афишировать. Потом договорим.
Я тихо попятился назад. Не хватало, чтобы меня здесь заметили. А Кретов-то молодец, как за девчонку врезал! Моего отсутствия никто не заметил.
– Товарищ политрук, пойдёмте танцевать! – приподнялась навстречу Александру Ирина, едва он вошёл в землянку. – Ребята патефон достали.
Было очевидно, что очень уж по душе пришёлся девушке молодой неразговорчивый политрук. Саша кокетничать не стал, а подхватив девушку за талию, выкружил в центр землянки. Я посмотрел в сторону старлея. Тот усиленно делал вид, что всё происходящее его не интересует. Но всё же время от времени кидал в сторону танцующих хмурые взгляды. А девушку уже перехватили молодые лейтенанты. Затем подключились Серёга с Валерой, и веселье разгорелось на всю катушку.
Само собой получилось, что мы с Усьянцевым оказались рядом.
– Молодёжь, – улыбнулся он, кивнув в сторону танцующих. – Пожить не успели. А вы, старшина, из запасных?
– Так точно.
– Откуда?
– С Амура.
– О, хотел я поехать к вам город Юности строить. Но семья, дети, закружило, – виновато произнёс он. – А я местный. Инженером на заводе работал, был парторгом цеха, а теперь вот воюю.
– Вся страна воюет, – дипломатично поддержал я разговор. – Товарищ политрук, а как ваш командир, не заносит?
Усьянцев пытливо взглянул мне в глаза и, что-то поняв, произнёс:
– Молодой, горячий, пообтешется.
– Надо бы присмотреть, как бы они с нашим командиром дров не наломали.
– Хорошая девочка. С пополнением перед контрнаступлением к нам прибыла, – поняв, что я имею в виду, усмехнулся политрук. – Постоять за себя сумеет. А молодёжь завтра немец примирит. Если живы будем…
– Будем! – уверенно сказал я. – А иначе и воевать нельзя.
– Вы знаете, старшина, недавно в одной освобождённой деревне я разговаривал с женщиной. Спрашиваю: «Как вы жили?» А она говорит: «Немцам бельё стирала, так детишек и прокормила». И вот скажи ты мне, старшина, как расценивать её действия, как пособничество врагу, или как?
– Это смотря как поглядеть, – осторожно произнёс я.
Тема была очень скользкой, и говорить об этом не рекомендовалось. Но спиртное всегда развязывало языки.
– Я рассматриваю её действия правильными! – сказал, словно отрезал подошедший Кретов. – Не по своей воле они под немцами оказались, и поэтому неподсудны.
– Молод ты, коллега, – задумчиво покачал головой Усьянцев. – Особисты думают совершенно по-другому.
– Они и воюют с другими.
– Их работа тоже нужна.
– Не спорю. Но судить надо трусов и предателей, а не тех, кого мы бросили на произвол судьбы, – упрямо поджав губы, ответил Саша.
Наш командир нравился мне всё больше. И правда его была правильной, так думал и я. Государство, не сумевшее постоять за своих граждан, не имеет права на претензии к людям, пытавшимся выжить в тех условиях, на которые их обрекли. Это наш народ такой забитый и незлобливый. Он чувствует себя виноватым, даже когда его обворовывают и обрекают на рабство.
– Молодость, молодость, – покачал головой Усьян- цев. – Вот мой вам совет, Александр. Не говорите на эти темы с другими людьми. Вы мне очень симпатичны.
– Спасибо, Илья Сергеевич.
– Саша, ну что же вы? – Санинструктор Ирина была тут как тут.
Она прекрасно видела, какие вокруг неё разгораются страсти, но продолжала обострять ситуацию. Такие уж они, женщины. Им надо, чтобы из-за них совершались безумства и начинались троянские войны.
Ирина с Кретовым ушли танцевать, а я выбрался на улицу. Голова немного кружилась, и мне, некурящему, почему-то захотелось курить. Звёздное небо слегка покачивалось над моей головой, а луна по-свойски подмигивала одним глазом. «Второй на обратной стороне», – подумал я совершенно серьёзно.
Моё внимание привлёк шум за поворотом траншеи. Я поправил накинутый на плечи бушлат и, слегка покачиваясь, пошёл на шум. Не успел я завернуть за поворот, как навстречу мне вынырнула фигура в белом маскхалате.
«Что за чёрт, – мелькнуло в голове. – Разведчики из поиска вернулись, что ли?»
Додумать до конца не позволила блеснувшая в свете луны сталь. Натренированное тело среагировало автоматически. Плавный уход с линии удара, перехват кисти руки, крик боли, ругань на немецком языке, и обмякшее после удара по шее тело валится к моим ногам.
«Немец!» – только сейчас доходит до меня.
Я много читал о том, как наши разведчики лихо таскали из-за линии фронта языков. А сейчас сам чуть не оказался в роли этого самого языка. Выходит, и немцы были не лыком шиты.
Продолжая действовать в ускоренном режиме, я подхватываю с земли кинжал и устремляюсь за поворот. Здравствуйте, вы нас не ждали, а мы припёрлися! Краем глаза улавливаю, как за бруствером скрываются сучащие по снегу валенки.
«Часового потащили», – отмечает сознание. А сам в прыжке достаю прикрывающего отход фашиста. Он делает попытку отбить удар кинжала автоматом. Звякает, высекая искры, металл о металл. В глазах врага мелькает огонёк надежды, а зря. Нож, перекинутый из правой руки в левую, мягко входит под ключицу. Всхлип, и ещё одна душа добавилась к списку погибших в этой войне. Но победу праздновать ещё рано. Где-то за бруствером страдает наш солдатик. Скидываю бушлат – мешает двигаться, подхватываю автомат немца и, подпрыгнув, выкидываю тело из окопа. Меня ждали. Короткая очередь из автомата, и одна из пуль обожгла щёку.
– С такого расстояния промазал, мать твою! – ору я в запале, и в сторону вспышек летит кинжал.
«Три – ноль», – отмечаю я на бегу.
С немецкой стороны бьёт пулемёт. Высоко. Я же при свете взлетевшей ракеты вижу впереди себя четыре распластавшихся на снегу фигуры. Одна из них в белом полушубке. Автомат дёргается в моих руках, пока не заканчиваются патроны, и тела в белых маскхалатах больше никуда не ползут.
Не дожидаясь более прицельной очереди со стороны немцев, я падаю в снег и ползу к «полушубку». А вокруг меня разгорелись нешуточные страсти. С обеих сторон полетели разноцветные ракеты. Застрочили пулемёты, и забухали взрывы дивизионных миномётов.
«Как бы наступление по всему фронту не началось, – думаю я бесшабашно. – И будет тогда Курская дуга не в сорок третьем, а в сорок первом году».
– Живой? – спросил я, ткнув «полушубок» стволом автомата.
– Жив-вой! – услышал в ответ.
– Ну и ладушки. – Я выдернул из трупа немецкого разведчика кинжал и перерезал путы на руках бойца. – Давай за мной.
И сопровождаемые грохотом канонады и весёлой иллюминацией световых ракет, мы благополучно вернулись в траншеи. Там нас уже ждали.
– Ты? – удивлённо протянул старлей Яша. – Ты один положил немецкую разведку?
– Случайно, – повинился я. – Паренька жалко стало.
Освобождённый, совсем ещё юный солдат, не стесняясь, размазывал по щекам слёзы.
– Век помнить буду, – приговаривал он сквозь всхлипы.
– Под арест, в мать, в Бога, в двойные перепёлки! – выругался Яшка.
– А ты понимаешь, старшина, что тебе как минимум «отвага»4 светит? – ткнул меня в плечо Усьянцев.
Я пожал плечами. Лестно, конечно, но ведь это не мне, и носить её мне навряд ли придётся.
– Если доложите, – усмехнулся Кретов.
– И доложу! – решительно произнёс Яков.
– Как немцы у тебя бойца выкрали? – спросил политрук.
Я взглянул на старлея. По его лицу было видно: за случившееся придётся отвечать. И он решил сменить тему разговора.
– Слушай, политрук! – повернулся к Кретову старлей. – Отдай мне старшину! Мне такие, – он чиркнул ребром ладони по горлу, – во как нужны!
А я в который раз вспомнил славный город Ленинград и сержанта-инструктора, научившего меня азам рукопашного боя и умению выживать в любой ситуации.
– Хорошие бойцы везде нужны, – ответил Александр и протянул мне бушлат. – Одень, простынешь, весь экипаж заразишь.
«Сорвалась медалька», – хихикнул внутренний голос. «Не за ордена воюем, – усмехнулся я про себя, глядя на продолжавшего всхлипывать бойца. – И паренёк под трибунал не попадёт».
– Товарищ старший лейтенант! – раздался голос из- за поворота траншеи. – А фриц-то живой.
А я, вспомнив закатывающиеся глаза первого встретившего меня немца, улыбнулся:
– Интересно, а куда вы «языка» спишете?
– Задал ты, старшина, старлею задачу, – хмыкнул идущий следом политрук.
Сопровождаемые грохотом растревоженной артиллерии, мы вернулись в блиндаж. Война войной, но праздник следовало догулять. Когда ещё придётся?
Глава 3.
БОЙ У ХУТОРА ГНИЛЯНСКИЕ ДВОРЫ
– Подъём, боец! – разбудил меня крик стрелка- радиста.
Я подскочил словно ужаленный и завертел головой по сторонам. Прошедшая ночь помнилась смутно. Помню, как за спасённую честь роты проставлялся Егоза. А потом уговаривал бросить «могилу четверых» и идти к нему командиром разведки. «Как сыр в масле будешь кататься», – пьяно стучал он кулаком в грудь. Всё закончилось приказом Кретова: «Экипажу спать!»
– Вас ждём, товарищ разведчик, – шутовски козырнул Валера.
– Да ну тебя, – поморщился я. Прошедшая ночь сказывалась на самочувствии.
– Серёга двигатель разогрел, политрук приказал тебя вытащить. Выступаем. – Голос Валерки стал серьёзным.
Я подхватил автомат и выскочил из землянки. Было ещё темно, но восток готовился к встрече с солнцем. Серый горизонт едва подёрнулся розовым налётом, а свежий ветерок был уже чувствительно утренним. Первое января тысяча девятьсот сорок второго года, что-то принесёт нам первый день нового года?
Пофыркивая клубами вонючего дыма, совсем по- домашнему урчала дизелем наша «тридцатьчетвёрка».
– Отсюда до моего Сокольего километров шесть будет, – постукивая ногой по гусиничному траку, задумчиво произнёс Кретов.
– А может, того? – хитро посмотрел на командира стрелок-радист.
– Как ты себе это представляешь? – нахмурился Александр. – И что будет, если каждый станет по своему разумению по передовой раскатывать?
– Дак пять километров всего!
– Саша! – прервал опасный разговор негромкий девичий оклик.
Проводил всё-таки вчера дивчину наш политрук, не растерялся. Мы деликатно отвернулись в противоположную сторону.
– Ты зачем здесь? Неудобно, бойцы кругом, – стесняясь, произнёс Александр.
– Что-то у меня на душе неспокойно, – потупилась девушка.
– Не переживай, я живучий.
– Об одном прошу, останься живым, – сквозь слёзы прошептала Ирина.
– Да ты что! Здесь мои родные места, сама земля помогает! – преувеличенно бодрым голосом воскликнул политрук. – А теперь иди, пора нам.
Глядя, как ладная фигурка в белом полушубке скрывается за поворотом траншеи, я подумал, что военному поколению даже любовь досталась не такая. Всё наспех, всё сквозь слёзы.
– К машине! – Команда политрука бросила нас с радистом к танку.
Серёга уже сидел на своём месте и сосредоточенно шурудил рукоятью коробки передач и рычагами фрикционов.
– Не подведёт нас коробочка? – крикнул Кретов, ставя ногу на гусеницу.
– Постараемся, командир!
– Ну, с Богом! – сам того не заметив, обратился к Всевышнему молодой коммунист.
Заскрежетали шестерёнки коробки передач, танк взревел и, судорожно дёрнувшись, покатил вдоль передовой.
– «Коробочка пять, коробочка пять»! – раздалось в наушниках.
– Есть «коробочка пять»! – закричал Кретов.
– У тебя роты под Гнилым залегли. Сильный фланговый огонь из пулемётов. Ты там что, спишь, твою мать!
– Вас понял, вас понял! – не стал вдаваться в дискуссию Саша. – Серёга, жми!
Вдавливая гусеницами рыхлый снег, мы выскочили на поле перед селом Гнилое.
– Лежат, командир! – донёсся голос механика. Он как обычно ехал с приоткрытым люком и видел обстановку лучше других.
Бывалые танкисты говорят, что пятьдесят процентов успеха в бою зависит от механика. Они правы. И в этот раз мы остались живы благодаря Серёге, потому что выскочили прямо на противотанковую батарею немцев. А уж они-то не растерялись и постарались взять нас в оборот. Вокруг танка взрывами вскинулась земля.
– Серёга, назад! – вцепился в маховики наведения орудия командир.
Танк резко встал, так, что я вновь приложился лбом. Затем каким-то невероятным образом скакнул в сторону.
– Вижу пушку! – заорал механик. – Чуть левее крайней избы.
– Понял, короткую! – сориентировался Сашка.
Я вам скажу, что стрелком наш политрук был от бога. Таких называют снайперами. Раздался выстрел, и танк сразу же подался назад. Там, где мы только что стояли, взметнулась земля от ответного выстрела немцев.
– Есть! – заорал Серёга.
Я не выдержал и выглянул в открытый люк. Немецким артиллеристам повезло меньше, они так быстро передвигаться не могли. Их пушка валялась вверх колёсами на краю воронки.
– Жорка, а ну назад! – схватил меня за штанину политрук. – Тебе что, жить надоело? – крикнул он, когда я свалился обратно в башню.
– Ух и банька! – вытер грязный пот со лба Серёга, когда мы вырвались из зоны обстрела. – Что делать будем, командир?
– Я знаю что, – довольно улыбнулся Александр, немного подумав. – Здесь неподалёку есть хутор Гнилян- ские Дворы. К нему можно незаметно подойти по балке.
– Веди, командир, – азартно воскликнул механик.
Я трясся на жёстком сиденьи и тщетно пытался разглядеть через боковой перископ хотя бы что-то. Выглядывать из люка я больше не решался. Дальнейший бой мною воспринимался через команды Кретова и возгласы экипажа.
– Не ждали, гансики! – торжествующе заорал Серёга. – Командир, вот повезло так повезло!
– Да у них тут база! – присвистнул политрук. – Механик, всех под гусеницы!
– Командир, справа разворачивают противотанковую! – это уже стрелок-радист.
– Поздно спохватились, сволочи! – закусил губу Саша. – Серёга, прибавь!
– С Новым годом, вашу мать! – завопил Серёга, и танк ощутимо подбросило на каком-то препятствии.
2 Жернова времени
33
По радостным воплям экипажа я понял, что этим препятствием оказалась не успевшая приготовиться к бою пушка.
– Командир, драпают! – раздался голос Валеры. – Раз, два, три, четыре… пятнадцать. Командир, пятнадцать грузовиков, что-то вывозят!
– Зажигательный!
Я с готовностью нащупал снаряд и отправил его в казённик.
– Короткая! – продолжал командовать Саша.
Раздался выстрел, и танк двинулся дальше.
– Откат нормальный! – крикнул я, когда ствол орудия вернулся в первоначальное положение.
– Есть, головной горит! – доложил механик.
– Встали, объехать не могут, снег глубокий! – заорал стрелок-радист, и в звуки боя вплелись раскатистые пулемётные очереди.
– Дави их!
После команды политрука машина запрыгала, словно по кочкам. Это уже потом я с интересом рассматривал раздавленную нашим танком колонну немецкой техники с боеприпасами. Когда мы допрашивали взятого в этом бою в плен немецкого ефрейтора, то узнали, что наша атака оказалась для фашистов полной неожиданностью. Поэтому нам и удалось выбить их из хутора всего лишь одним танком. Когда мы выскочили на окраину хутора, то перед нами, как на витрине, оказались немецкие укрепления. Танк вышел им во фланг.