Подобными ожиданиями сопровождался приход к власти в Сирии в 2000 г. офтальмолога Башара Асада, стажировавшегося в Лондоне, надеялись и на наследного принца Саудовской Аравии Мухаммеда ибн Салмана, который посещал Кремниевую долину и, придя к власти в 2017 г., разрешил женщинам водить машины.
В случае с Ким Чен Ыном сначала тоже были основания для надежд, как думал, например, Джон Делури, эксперт-китаист из сеульского Университета Ёнсе. Джон пытался найти признаки того, что молодой руководитель принесет Северной Корее реформы и процветание, как в Китае это сделал в 1978 г. Дэн Сяопин.
Преобладали даже более смелые надежды – на крушение системы. От Сеула до далекого Вашингтона многие аналитики и официальные лица смело предсказывали – когда шепотом, а когда и во весь голос – народные волнения, массовый исход в Китай, военный переворот, неминуемый крах режима. За всеми этими апокалиптическими спекуляциями стояла одна общая мысль: разумеется, диктатура не сможет пережить передачу рычагов третьему поколению династии Ким, тем более если этому Киму 20 с небольшим, он учился в престижных европейских школах, фанатеет по «Чикаго буллз» – и не имеет, насколько известно, никакого военного или чиновнического опыта.
Виктор Чха, главный переговорщик с Северной Кореей в администрации Джорджа Буша – младшего, предсказывал на страницах The New York Times, что режим рухнет через несколько месяцев, если не недель.
Пожалуй, Чха был в своих прогнозах самым категоричным, но далеко не единственным, кто так думал. Большинство наблюдателей считали, что конец близок. Мало кто верил, что Ким Чен Ын способен удержать страну.
Я тоже в этом сомневалась. И не могла представить, чтобы Северной Кореей правило третье поколение Кимов. Я много лет следила за Северной Кореей издалека и вблизи. В 2004 г. газета Financial Times отправила меня в Сеул корреспондентом в обеих Кореях. И это стало началом долгой страсти.
За четыре года я побывала в Северной Корее десять раз, считая пять репортажных поездок в Пхеньян. Я посещала монументы Кимов, интервьюировала государственных чиновников, хозяйственников, университетских профессоров – неизменно в присутствии моих неотлучных контролеров. Они сопровождали меня, чтобы я вдруг не увидела такого, что поставит под сомнение тщательно выписанную для меня картинку.
Я постоянно выискивала проблески правды. Несмотря на все старания режима, нетрудно было заметить, что в стране разруха и все не так, как тебе показывают. Экономика едва дышала. Страх был в каждом взгляде. А аплодисменты Ким Чен Иру, которые я слышала, стоя в каких-то 50 метрах от него на пхеньянском стадионе в 2005 г., казались фонограммой.
Эта система не могла дожить до третьего поколения.
Или могла?
Эксперты, что предсказывали радикальные реформы, ошиблись. Те, кто прогнозировал неминуемый крах системы, заблуждались. Ошиблась и я.
В 2014 г., после шестилетнего перерыва, я вернулась в Корею в роли корреспондента The Washington Post.
Через несколько месяцев после назначения и почти через три года после прихода к власти Ким Чен Ына я отправилась в Пхеньян освещать турнир по рестлингу. Так журналисты делают, чтобы получить визу в Северную Корею.
Я поразилась. Я знала, что в столице строительный бум, но даже не представляла его размаха. Казалось, в каждом втором квартале в центре города строится многоэтажный жилой дом или кинотеатр. Прежде увидеть на улице даже трактор было редкостью, но вдруг повсюду грузовики и краны, помогающие строителям в оливковой военной форме возводить здания. Раньше на улицах на меня никто даже не поднимал глаз, хотя иностранец был редкой птицей. Прохожие шли мимо, опустив глаза. Теперь атмосфера в городе стала легче. Люди лучше одеты, появились специальные площадки, где дети гоняют на роликах, и в целом нет былой напряженности. Жизнь в этом городе-витрине явно оставалась суровой: очереди на троллейбус-развалюху все так же длинны, по-прежнему всюду сгорбленные старушки, куда-то тащащие на плечах огромные тюки, по-прежнему ни одного толстяка. Даже просто упитанного. Ну кроме Единственного. И все же было видно всякому, что Пхеньян, город северокорейской элиты, которая обеспечивает Ким Чен Ыну власть, – не гибнет. Через семь десятилетий после создания КНДР я не заметила трещин в фасаде коммунистической державы. За эти годы мир видел появление и царствование многих жестоких тиранов, угнетавших народ ради личных интересов. Иосиф Сталин. Пол Пот. Иди Амин. Саддам Хусейн. Муаммар Каддафи. Фердинанд Маркос. Мобуту Сесе Секо. Мануэль Норьега. Среди них были доктринеры и клептократы. Многие – и то и другое. Были и случаи диктаторских династий. На Гаити «Папа Док» Дювалье передал власть сыну, «Бэби Доку», а сирийский президент Хафез Асад оставил пост сыну Башару. На Кубе Фидель Кастро устроил передачу власти брату Раулю. Но семья Ким необычна тем, как долго держит в своих руках страну. За годы правления Ким Ир Сена, первого вождя КНДР, в США сменились десять президентов, первым из которых был Гарри Трумэн, а последним – Билл Клинтон. В Японии – 21 премьер-министр. Ким Ир Сен почти на 20 лет пережил Мао Цзэдуна, на 40 – Сталина. Северная Корея уже просуществовала дольше, чем Советский Союз.
И мне хотелось узнать, каким образом этот молодой человек и унаследованный им режим держатся вопреки всему. Хотелось собрать всю информацию о Ким Чен Ыне, какую только можно будет найти.
В поисках ключей к этому самому загадочному из лидеров я решила поговорить с каждым, кто когда-либо его встречал. Неблагодарный способ: так мало людей с ним общалось и даже среди этих немногих лишь ничтожная часть провела в его обществе сколько-нибудь заметное время. Но я продолжала искать любые зацепки.
Нашла тетю и дядю Ким Чен Ына, которые были его опекунами, пока он учился в Швейцарии. Я отправилась в швейцарскую столицу Берн, надеясь что-то понять о поре формирования его личности, сидела возле дома, где он жил, гуляла вокруг школы.
В замызганной харчевенке в Японских Альпах я дважды обедала с Кендзи Фудзимото, оставшимся не у дел поваром, который готовил суши отцу Ким Чен Ына и стал будущему лидеру кем-то вроде товарища по играм. Я беседовала с людьми, которые сопровождали в Северную Корею баскетболиста Денниса Родмана, и слышала от них рассказы о пьянстве и сомнительном поведении вождя.
Узнав, что старший единокровный брат Ким Чен Ына Ким Чен Нам убит в Куала-Лумпуре, я тут же вскочила в самолет и через несколько часов стояла на месте убийства. Я ждала у морга, куда увезли его тело, и наблюдала, как входят и выходят озабоченные северокорейские аппаратчики. Я отправилась к северокорейскому посольству и обнаружила, что, устав от репортеров, там просто свинтили звонок на воротах.
Я нашла кузину Ким Чен Нама, женщину, которая стала ему, по сути, сестрой и долгие годы поддерживала с ним связь после своего бегства из страны и его изгнания. Четверть века она жила под новым именем, совершенно другой жизнью.
Затем случился дипломатический ажиотаж 2018 г., и находить людей, встречавшихся с лидером Северной Кореи, вдруг стало проще.
Южнокорейцы с американцами организовали саммиты Ким Чен Ына, Мун Чжэ Ина и Дональда Трампа. Я встречалась с людьми, которые беседовали с Ким Чен Ыном в Пхеньяне, от южнокорейской певицы до немецкого спортивного функционера. Кортеж Ким Чен Ына промчался мимо меня в Сингапуре. Я старалась выбрать как можно больше информации из каждого рассказа об этом загадочном властителе. Я постоянно спрашивала дипломатов из миссии КНДР при ООН – светских людей, селившихся на острове Рузвельт-Айленд в Ист-Ривер, который иногда в шутку называют нью-йоркской социалистической республикой, – как бы мне взять интервью у Кима. Это была смелая просьба, но вовсе не безумная. В конце концов, Ким Ир Сен в 1994 г., незадолго до смерти, пригласил на обед группу иностранных журналистов. Поэтому всякий раз, когда мы встречались (неизменно за обедом в одном и том же ресторане в средней части Манхэттена, где эти дипломаты всегда заказывают филе-миньон за $48, не обращая внимания на блюдо дня), я спрашивала. И всякий раз мне хохотали в лицо. А в последний раз – это было в середине 2018 г., через месяц после встречи Ким Чен Ына с Дональдом Трампом – лощеный дипломат, ответственный за американскую прессу, Ри Ён Пхиль, посмеявшись, ответил: «Мечтать не заказано». Вместо мечтаний я отправилась собирать сведения о реальной жизни за пределами бутафорской столицы, в те места, куда режим не позволял мне попасть. Я находила людей, которые знали Ким Чен Ына не лично, а из-за его политики, – граждан Северной Кореи, живших под его властью и сумевших от нее ускользнуть. За годы, что я пишу об этой стране, я познакомилась с множеством, может, даже не с одной сотней, людей, бежавших из государства Кимов. Их часто называют перебежчиками, но мне это слово не по нраву. Оно подразумевает, что, сбежав от тирании, эти люди совершили что-то недостойное. Я предпочитаю называть их беглецами или беженцами. Сейчас все труднее находить среди них тех, кто готов рассказывать. Отчасти потому, что при Ким Чен Ыне поток беженцев уменьшился до тоненькой струйки из-за ужесточения погранохраны и повышения уровня жизни внутри страны. А отчасти потому, что многие беженцы ждут за свои свидетельства платы, а это для меня этически недопустимо.
Тем не менее с помощью неформальных организаций, помогающих северянам бежать и устраиваться в Южной Корее, мне удалось встретиться с десятками людей, согласных говорить без денег. Это были люди разных занятий: чиновники и коммерсанты, весьма неплохо жившие в столице; жители приграничных областей, зарабатывавшие рыночной торговлей; бывшие заключенные, попавшие в кошмарные чучхейские тюрьмы за самые пустячные прегрешения. Среди этих людей встречались и те, кто верил, что новый молодой лидер принесет перемены к лучшему, и те, кто гордился, что Ким Чен Ын развернул ядерную программу, какой нет у богатых соседей Северной Кореи.
С кем-то я встречалась в Южной Корее, чаще всего – в пригородных барбекю-ресторанчиках, куда мои собеседники приходили после дневной работы. С другими мы беседовали на берегах Меконга, где они ненадолго задержались в своем опасном путешествии – сидя на полу в номерах захудалых лаосских и тайских гостиниц.
Больше всех рисковали те, с кем я встречалась в Северном Китае. Китай считает беглецов из Северной Кореи экономическими мигрантами, а это значит, что если их схватят, то отправят обратно, где их ждет жестокое наказание. Но эти люди, скрываясь в снятых квартирах, не страшились делиться со мной своими историями.
Сотни часов интервью, записанных на территории восьми стран, помогли мне собрать пазл под названием «Ким Чен Ын».
Картина, сложившаяся у меня, не сулит ничего хорошего тем 25 миллионам, что по-прежнему заперты в границах Северной Кореи.
Часть первая
Ученичество
Глава 1
Начало
Великолепный товарищ Ким Чен Ын, спустившийся с небес и зачатый горой Пэктусан.
«Нодон синмун», 20 декабря 2011 г.
Вонсан – это рай на Земле. Или по крайней мере рай в Северной Корее. В стране скалистых гор, каменистых почв, сибирских морозов и бурных паводков окрестности Вонсана, города на восточном побережье, – одно из немногих мест, где природа милостива: белые песчаные пляжи, закрытые бухты с россыпями небольших островов. Именно здесь проводит лето 0,1 % жителей Северной Кореи. Это их Мартас-Винъярд, их Монте-Карло. Они купаются в море или нежатся в бассейнах на своих виллах у края прибоя. Высасывают нежнейшее мясо из клешней драгоценного местного мохнаторукого краба и выскребают из панциря его жирную икру. Ездят на расположенное поблизости озеро Сиджун, где ванны с горячей грязью, как считается, снимают усталость и разглаживают морщины, так что утомленный пожилой функционер чувствует себя чудесным образом обновленным. Эти места в особом фаворе у элиты элит – семьи Ким, что более 70 лет правит Северной Кореей. Именно здесь сошел на берег молодой борец с империализмом, известный под именем Ким Ир Сен, вернувшись на родину в 1945 г., когда японцы потерпели поражение во Второй мировой войне и их изгнали с Корейского полуострова. Здесь прятали четырехлетнего Ким Чен Ира, пока его отец лавировал, выдвигаясь в лидеры только что созданного государства Северная Корея. Эту часть полуострова опекали коммунистические Китай и Советский Союз, а южную половину поддерживали демократические США.
И здесь мальчик по имени Ким Чен Ын проводил долгие блаженные дни лета, резвясь на пляжах и прыгая по волнам на «банане».
Ко дню его появления на свет, 8 января 1984 г. – года, который в свободном мире после романа Джорджа Оруэлла навсегда ассоциируется с угнетением и тиранией, – дед Ким Чен Ына уже 36 лет правил Северной Кореей. Он был Великим Лидером, Солнцем Нации и Железным Всепобеждающим Полководцем Ким Ир Сеном.
Отцу мальчика, чудаковатому коротышке, безумно любящему кино, почти исполнилось 42; он готовился официально унаследовать государство и подарить ему сомнительную честь стать первой в мире коммунистической династией. Ему предстояло стать Любимым Руководителем, Прославленным Полководцем, Сошедшим с Небес, и Путеводной Звездой XXI в.
Бывать в Вонсане любили оба. Как и тот несмышленый малыш, которому предстояло однажды пойти по их стопам.
В детстве каждое лето его увозили на восток из Пхеньяна или далеко на восток из школы в Швейцарии – на каникулы в Вонсан. Много позже, когда он захочет похвастать этим луна-парком для одного, он пригласит сюда эксцентричного американского баскетболиста – походы на яхте и веселье, веселье без конца. Еще позже своенравный девелопер, выбившийся в президенты Америки, высоко оценит «отличные пляжи» Вонсана и заметит, что это идеальное место для строительства жилых комплексов.
Природными красотами Вонсана режим Кимов делился со специально отобранными чужаками, чтобы распространять миф о Северной Корее как о «социалистическом рае». Сам город не назовешь особенно красивым. Во время Корейской войны непрерывные американские бомбардировки разрушили Вонсан до основания, а отстроили его в унылом советском стиле. Красные транспаранты, провозглашающие «Да здравствует Великий Лидер Товарищ Ким Ир Сен!», и билборды, рекламирующие тоталитаризм населению, у которого других вариантов нет, установлены на крышах серых бетонных коробок в центре. Главной достопримечательностью всегда были белоснежные пляжи Сондовона. В 1980-х гг., когда Ким Чен Ына стали сюда привозить, Вонсан был местом, куда по разным случаям съезжались коммунистические функционеры. А в здешний детский лагерь в 1985 г. приезжали школьники из Советского Союза и ГДР, и государственные медиа публиковали фотографии счастливых детишек, слетающихся со всего света на каникулы в Вонсан[2].
Действительность – даже тогда, в 1980-е гг., когда СССР еще существовал и подпирал своего азиатского сателлита, – была совершенно иной. В 1983 г. инженер-агроном из Японии Ли Ю Хон, этнический кореец, приехав в Вонсан преподавать в сельскохозяйственном техникуме, увидел группу девушек, занятых изучением знаменитого дерева – так называемой золотой сосны. Ли решил, что это школьницы на экскурсии. Оказалось, что это студентки техникума – от плохого питания они выглядели на несколько лет моложе[3].
На следующий год, приехав на пляж полюбоваться цветением знаменитого вонсанского шиповника, он не нашел ни одного цветка. Прохожий сообщил ему, что местные дети от голода оборвали все цветы, чтобы съесть завязи. Ли не увидел ни современных аграрных технологий, ни механизированных хозяйств, о которых любило вещать правительство КНДР и его эмиссары. Вместо этого он увидел, как тысячи крестьян вручную собирают рис и злаки[4].
Но режиму нужно было насаждать миф. В 1984 г. в Южной Корее случились опустошительные наводнения, и тогда Север послал соседям продовольственную помощь, и корабли уходили из Вонсана, который лежит всего лишь в 130 километрах от демилитаризованной зоны, полосы ничьей земли шириной четыре километра, разделившей полуостров пополам в 1953 г. по окончании Корейской войны. Через восемь месяцев после рождения Ким Чен Ына, несмотря на то что обычные граждане КНДР страдали от острой нехватки продовольствия, из Вонсана повезли тюки, маркированные надписями «Гуманитарная помощь жертвам наводнения в Южной Корее» и символом северокорейского Красного Креста. «Это первое счастливое событие в 40-летней истории нашего разделения, и потому порт кипел энтузиазмом, – писала газета "Нодон синмун", рупор Трудовой партии Кореи. – Со всех причалов раздавались напутственные голоса… любовь к семье переполняла людей».
Конечно, Ким Чен Ын об этом не знал. Он рос в безмятежном уединении правительственного особняка в Пхеньяне или вонсанской приморской резиденции, столь обширной, что дети передвигались по ней на электрических гольфмобилях[5].