Генерал де Боно и остальные квадрумвиры планировали свою «большую операцию», опираясь на карту железных дорог, но все же, как показало время, до немецких генштабистов итальянским фашистам было еще очень далеко: несмотря на конечный исход, «марш на Рим» мало походил на хорошо организованную и подготовленную акцию. Руководство было слабым, а действия носили характер импровизации, и только слабость противника позволила Муссолини победить.
Не все из лидеров партии были убеждены в успехе намеченного. Голосом «скептиков» стал Гранди, немало шокированный авантюризмом своего приятеля Бальбо: отчаянный командир предложил подготовить в столице серию взрывов – в качестве ответной меры устрашения, если солдаты все-таки начнут стрелять в фашистские колонны. Для Гранди это было уже «слишком», и он открыто заявил, что «марш» ожидает провал. Против стрельбы по «солдатам короля» был и убежденный монархист де Векки, который в случае открытого противостояния между «движением» и королем скорее бы поддержал Виктора Эммануила, а не Муссолини. Все эти противоречия, ничуть не разрешенные до начала «марша», лишний раз свидетельствуют, на какой тонкой нити висела «фашистская революция» – достаточно было малейшего колебания, и все обрушилось бы в пропасть.
…
Фашисты выдвинулись «на Рим» 27 октября 1922 года, но еще за сутки до начала официального выступления отряды чернорубашечников принялись входить в крупнейшие города Северной и Центральной Италии, выполняя начальные пункты принятого в Неаполе плана. Всю «секретность» операции обнаруживают дневники жены Муссолини, которые, несмотря на их ангажированность, все же являются важным свидетельством эпохи. Ракеле пишет: «Люди останавливали меня на улице и спрашивали, верно ли, что вот-вот будет революция?» И действительно, спустя два дня после того, как была сделана эта дневниковая запись, «революция» началась.
«Полевой штаб» во главе с де Боно разместился в Перудже, а сам Муссолини выжидал исхода событий в Милане. Вместо того чтобы непосредственно руководить движением своих колонн, он подготовил официальное обращение «Национальной фашистской партии» к итальянцам, призвав всех патриотов поддержать марш на Рим.
Это было разумным шагом – даже если не принимать во внимание «политическую страховку» на случай провала кампании, нахождение в крупнейшем североитальянском городе позволяло Муссолини держать руку на пульсе событий, одновременно получая информацию от своих доброжелателей из Рима и от соратников из Перуджи. Он вовсе не желал оказаться в роли последнего русского царя Николая II, оказавшегося отрезанным в провинциальной глуши и от своей столицы, и от армий. Рискуя своим образом «первого бойца», Муссолини подкреплялся известиями из столицы – большинство итальянской политической элиты уже смирилось с тем, что так или иначе придется пойти на уступки фашистам и отдать им ряд мест в новом правительстве.
Несмотря на дурную подготовку и неспособность сохранить в тайне свои намерения, поначалу отрядам чернорубашечников сопутствовал повсеместный успех: армия и полиция не вмешивались, городские власти оказывали посильное содействие, и только в Кремоне, где сквадристами руководил известный своей жестокостью местный лидер, солдаты открыли огонь, без особых проблем рассеяв штурмовую колонну. Во многих же иных случаях армейские арсеналы оказались открытыми для фашистов, захвативших в те дни десятки тысяч винтовок и других военных припасов.
Всего в этот день на Рим выступило около 40 тысяч чернорубашечников – не слишком впечатляющая цифра на фоне озвучиваемых Муссолини 300 тысяч однопартийцев. Хотя на самом деле трудно дать точную оценку количества участвовавших в марше – о каком-либо подсчете в те дни и речи не было, а впоследствии «марширующих» с каждым годом становилось, понятное дело, всё больше.
И все же нет сомнений в том, что помимо десятков тысяч фашистов в колоннах маршировали тысячи сочувствовавших – от неграмотных крестьян до политически мотивированных железнодорожников. Фашисты рассчитывали на симпатии и поддержку итальянцев, но намного большее влияние на события оказали не тысячи примкнувших к походу на Рим, а десятки и сотни тысяч не готовых выступить против него. В итоге, единственным и очень условным противником колонн чернорубашечников стали полицейские и солдаты – правительство Факты потерпело моральное поражение еще до начала борьбы, и как бы из рук вон плохо ни был организован «марш на Рим», оборона итальянской столицы велась еще хуже.
Однако к вечеру первого дня «революции» казалось, что фортуна начала изменять фашистской партии: придя в себя после первого шока от полученных известий, правительство в Риме наконец отдало приказ сопротивляться. На улицах городов и железнодорожных узлах появились полицейские и солдаты, поддержанные бронемашинами и танками. Такой силе чернорубашечникам противопоставить было нечего, и настоящего боя с полицией, а тем более армией они бы ни за что не выдержали.
Продемонстрированная правительством решимость отрезвила тех армейских офицеров, которые в расчете на грядущий союз короля и Муссолини вовсю раздавали оружие сквадристам. Когда из Рима поступил приказ остановить продвижение к столице отрядов чернорубашечников, даже открытые сторонники фашистской партии в армейской среде вынуждены были занять лояльную к правительству позицию. Подавляющее большинство захваченных фашистами административных зданий перешло под контроль властей уже к вечеру первого дня «марша». Вокруг столицы развернулись армейские подразделения, получившие приказ не допустить фашистские колонны в Рим.
Генерал де Боно впал в истерику – уж он-то хорошо знал, какое воздействие оказывает «магия приказа» на солдат. С бравого квадрумвира тут же слетел весь его лоск – он растерянно повторял, что все пропало и руководителей похода ждет расстрел. Неужели правительство Факты побеждало?
Казалось, что да. Оптимизм и самоуверенность премьер-министра, пусть и покоящиеся на довольно шатких основаниях, на какое-то время позволили ему убедить короля в том, что выступление фашистов может быть легко прекращено – достаточно лишь проявить необходимую решимость. Факта был готов пойти на крайние меры, вплоть до ареста Муссолини, и заявил своему кабинету, что готовит указ о введении в стране чрезвычайного положения. Он-де убежден в том, что завтра король подпишет его, и песенка фашистов будет спета. Ночное заседание министров завершилось на достаточно бравурных нотах: по уверению начальника гарнизона столицы, ни одному фашисту не удастся войти на улицы Рима.
Однако на деле положение правительства продолжало оставаться крайне непрочным. Войска, пусть и выполняющие распоряжения из Рима, действовали против фашистов достаточно осторожно: этому способствовала как размытая буква полученных приказов, требовавших не применять оружие против чернорубашечников, так и известная моральная поддержка, оказываемая партии Муссолини многими военными. Среди симпатизирующих фашистам был и «отец победы» при Витторио Венетео генерал Армандо Диас, который открыто приветствовал марширующих на Рим сквадристов. И в этом энтузиазме генерал был вовсе не одинок.
Военные не спешили. Было очевидно, что армия выжидает, не желая атаковать фашистов первой. Не торопились поддержать правительство и провинциальные чиновники: в то время как Милан был взят под контроль войсками, местные власти в лице городского префекта предпочли поддержать Муссолини – из патриотизма, как уверяли они сами, или по причине обещания поста в будущем правительстве, как это цинично утверждали потом сами фашисты. Как бы там ни было, но намерение правительства арестовать Муссолини было на какое-то время сорвано, хотя сам вождь фашистов оказался окруженным в своей редакции. Окруженным, но не изолированным – он продолжал поддерживать телефонную связь и со столицей, и с Перуджей. Впрочем, теперь это уже не имело большого значения: «марш на Рим» продолжал набирать обороты уже без всяких указаний растерявшегося руководства. В то время как де Боно потерял всякую надежду, а де Векки уже подумывал об аресте Муссолини как «главного виновника» раскола между фашистами и монархистами, полевые командиры сквадристов вели своих людей к цели.
Большинство из них не имели никаких указаний, кроме самых общих: идти на Вечный город и ни в коем случае не вступать в столкновения с военными. Эти отряды «армии фашизма», устремлявшиеся к Риму с тем же воодушевлением, с каким когда-то шли на Иерусалим крестоносцы Вальтера Голяка, лишали обе стороны конфликта возможности для маневра – Муссолини не смог бы повернуть чернорубашечников вспять, даже если бы и пожелал, а правительство обязано было отдать приказ стрелять, если действительно хотело их остановить. В результате плохо вооруженные, подчас голодающие и мерзнущие по ночам сквадристы стали решающим фактором кризиса второго дня «фашистской революции». И пока их вожди раздумывали над последствиями возможной неудачи, рядовые чернорубашечники верили в победу и не собирались отступать. С девизом «Мне наплевать», они упрямо шли на итальянскую столицу.
Нельзя не учитывать и то обстоятельство, которое неизменно обеспечивало фашистам успех, – слабость и разобщенность их противников. Проведя большую часть ночи в подготовке к введению чрезвычайного положения, премьер Факта с удивлением обнаружил, что его не приглашают для традиционного доклада королю. Между тем от этой аудиенции зависело буквально все – Виктор Эммануил должен был подписать декрет о чрезвычайном положении и санкционировать арест Муссолини.
Наконец встреча состоялась. Но поведение короля мало отвечало надеждам тех, кто рассчитывал покончить с фашистами 28 октября 1922 года. Вместо того чтобы поддержать действия правительства, Виктор Эммануил принялся раздраженно пенять своему премьеру за то, что тот отдавал приказы военным без ведома короля. Факта растерянно попытался повернуть разговор в другое русло и вселить в короля уверенность в благополучном исходе, но монарх был неумолим. Чрезвычайного положения не будет!
Оказалось, что за то время, пока министры во главе с Фактой готовились подавлять «фашистский мятеж», они потеряли короля. В ночь с 27 на 28 октября Виктор Эммануил искал совета не у своего премьера – на нерешительного монарха давила его супруга, сочувствующая «национальному движению», не «противопоставлять себя нации» упрашивали короля представители фашистской фракции в Палате. Военный министр попросил не подвергать армию расколу, заставляя ее стрелять в бывших сослуживцев, одетых в черное: солдаты, ловко сформулировал прославленный генерал, выполнят любой приказ короля, но лучше его не отдавать. Консерваторы, представляемые уважаемым политиком и бывшим премьером Антонио Саландрой, тоже не хотели «проливать кровь» итальянцев – зато охотно поучаствовали бы в формировании нового правительства. Слухи, поступавшие со всех сторон, говорили о стотысячной армии чернорубашечников, якобы вооруженных до зубов. Политики в Риме лихорадочно искали способы сдаться Муссолини на наиболее благоприятных для себя условиях.
В результате к утру 28 октября монарх находился в совершенно ином настроении, чем сутки ранее. Король и без того никогда не верил ни в либералов, ни в своего последнего премьера, а теперь выходило, что Факта втягивал его, короля, в опасное противостояние, исход которого трудно было предугадать! Виктор Эммануил заявил премьеру, что «единственной причиной для объявления чрезвычайного положения является гражданская война». На это он не пойдет, а значит… что ж, кто-то должен пожертвовать собой. Так, в ходе короткой беседы, пало либеральное правительство. Спустя два десятка лет королю вновь придется говорить неприятные вещи своему премьеру, но уже в намного худших обстоятельствах.
В то время как отряды чернорубашечников продолжали стягиваться к Риму, в Милане Муссолини держал глухую оборону в помещении своей редакции. Он нервничал, не находя себе места в ожидании новых известий. Уступит ли король? Под окнами Il Popolo d’Italia чадили танки – что делать, если они начнут давить гусеницами его верных однопартийцев? В какой-то момент у Муссолини не выдержали нервы – схватив винтовку, он выскочил на улицу, чтобы отражать несуществующую атаку солдат, – и тут же чуть было не погиб под выстрелами своих неосторожных соратников.
Утро второго дня «марша» началось с обнадеживающих для фашистов новостей – чрезвычайного положения вводится не будет. Разумеется, Муссолини сразу оценил, что стояло за этой нерешительностью властей – король не верит в свои силы, а значит, правительство обречено и вот-вот падет, если уже не пало. Надо продолжать «давить» на Рим, но при этом обратиться напрямую к королю – не в качестве просителя, но уже как торжествующий победитель. Для этой роли прекрасно подойдет де Векки – как квадрумвир и монархист. И командир чернорубашечников отправился во дворец к Виктору Эммануилу.
Начался торг – согласен ли вождь фашистов на пять министерских постов в новом, консервативном правительстве? Теперь для Муссолини этого было уже мало. Он, и только он должен был возглавить новый кабинет – иначе «все жертвы» прошлого дня были напрасны. Уже ощущая вкус победы, вождь фашистов отверг сомнения некоторых своих соратников, предложивших принять предложенное и положиться на успех в грядущих выборах.
Жесткая позиция Муссолини вызвала новый приступ паники в итальянской столице – последовал новый виток переговоров, итогом которых стал звонок в Милан Констанцо Чиано – убежденного фашиста, аристократа и героя прошлой войны. Князь Чиано сообщил, что Виктор Эммануил согласен на «фашистское правительство» и приглашает Муссолини немедленно отправляться в Рим. Утомившийся от двухдневного напряжения лидер фашистов заподозрил какую-то ловушку и потребовал телеграмму от Виктора Эммануила. Король, довольный уже тем, что наконец-то появился человек, готовый взять на себя ответственность, не стал упрямиться и утром 29 октября официально пригласил Муссолини принять на себя «бремя по формированию правительства». «Фашистская революция» победила.
Итало Бальбо в своем «Дневнике революционера» так передает атмосферу того времени:
«Прибыв в Рим, я увидел, что он готовится к вооруженному отпору. Вооруженные патрули на улицах, карабинеры и роялистски настроенные гвардейцы занимали ключевые позиции в городе, солдаты в касках устанавливали пулеметы и даже несколько пушек, а мосты через Тибр были опутаны колючей проволокой. Было уже далеко за полночь, но король все еще совещался с министрами. Объявлено ли уже осадное положение или нет? Оно было объявлено и потом отменено, но военные приготовления, проводившиеся в Римском военном округе, ясно показывали, что, каковы бы ни были намерения и цели сторон, оно уже действует. Завтра Рим проснется и обнаружит, что стал прифронтовым городом, подобно пограничному городку, к стенам которого подступил враг.
Утром 29-го политическая ситуация еще не прояснилась, но мы можем точно оценить наши силы. У ворот Рима стоят пятьдесят две тысячи фашистов. И вот, со скоростью пожара, распространяется известие: король обратился к Муссолини с просьбой сформировать правительство. С трудом поддающийся описанию вечер, проведенный с ликующими чернорубашечниками, вечер победы, отдыха и расслабления.
В семь часов вечера 30-го я снова в Риме и иду прямо в отель «Савой», где остановился Муссолини. Отель окружен большой толпой. Офицеры, командующие отрядами фашистов, салютуют мне. На верхнем этаже в большой комнате я нахожу нашего лидера, окруженного Биянки, де Боно и несколькими политиками.