Я от души поблагодарил девушку и тут же попробовал связаться с Хайдом, Хогартом и Валински, но мне не повезло. Тромбониста и трубача не оказалось дома, а в «Эн-би-си» мне удалось только оставить телефонистке мой домашний номер.
Я понемногу начинал чувствовать себя новичком на охоте. Таких несчастных ставят всегда в самый дальний, самый неинтересный овраг, и они сидят там день-деньской, тщетно ожидая своего часа. Один шанс на миллион, что кто-то из бывших товарищей видел Джонни после того, как тот вышел из больницы. И, что самое обидное, больше ни одной зацепки.
Я вернулся в бар, съел свой бургер и пожевал вялой картошки.
– Жить хорошо! – возгласил Кенни, бренча льдом в опустевшем стакане.
– Не то слово, – отозвался я.
– А ведь некоторым работать приходится.
Я сгреб сдачу со стойки.
– Ты уж прости, Кенни, но я тоже пойду поработаю. А то есть будет нечего.
– Ты что, уже пошел?
– Посидел бы еще, да не могу. Оставляю тебя в объятиях зеленого змия, Кенни.
– Да ты скоро с хронометром ходить будешь. Ладно, захочешь еще что узнать – где найти меня, знаешь.
– Спасибо. – Я принялся натягивать пальто. – Кстати, не знаешь такого Эдварда Келли?
Кенни наморщил лоб.
– В Канзас-Сити был Хорас Келли. Помнишь, Красавчик Флойд перестрелял полицейских на вокзале? Вот в те же годы примерно. Он еще на рояле играл в «Рено», перекресток Двенадцатой и Черри. Тотализатором баловался. А это что, родственник его?
– Надеюсь, что нет. Ну давай, еще увидимся.
– Как же, увидишь тебя, – хмыкнул Кенни.
Глава 10
Я решил поберечь ботинки, проехал в метро одну остановку до Таймс-сквер и попал в контору как раз вовремя, чтобы на ползвонке подхватить телефонную трубку. Звонил Вернон Хайд, саксофонист из оркестра Симпсона.
– Как хорошо, что вы позвонили, – обрадовался я и повторил легенду про журнал «Лук».
Поскольку у мистера Хайда не оказалось ни вопросов, ни возражений, я предложил ему встретиться где-нибудь в баре, когда ему будет удобно.
– Я сейчас в студии, – сказал он. – Через двадцать минут репетиция, так что до полчетвертого я занят.
– А потом? Если сможете выкроить полчаса, может быть, встретимся? Вы на какой улице?
– На Сорок пятой. Театр Хадсона.
– Ясно. Там рядом «Орешник». Может быть, тогда в «Орешнике» без четверти пять?
– Идет. Я с саксом буду, так что ты меня узнаешь.
– …А кто это – Сакс?
– Не кто, а что! Сакс – это са-ксо-фон. Инструмент такой. Ясно?
– Ясно.
На этом мы распрощались. Я выбрался из пальто, сел за стол и принялся разглядывать фотографии и вырезки, которые носил с собой в конверте. Я разложил их, как экспонаты на стенде, и любовался физиономией Джонни Фаворита, пока меня не начало мутить от его слащавой улыбки. Да, задачка. Как прикажете искать человека, которого будто никогда и не было?
Давешняя вырезка из газеты от старости распадалась в руках, как свитки Мертвого моря. Я перечитал сообщение о расторгнутой помолвке и позвонил в «Таймс» Уолту Риглеру.
– Привет, Уолт, это опять я. Теперь мне нужен Итан Крузмарк.
– Магнат-судовладелец?
– Он самый. Давай все, что есть, и адрес тоже. Главное – ищи про помолвку его дочери. У нее в начале сороковых была помолвка с Джонни Фаворитом, а потом они разошлись.
– Опять Фаворит! Что он тебе дался?
– Мне теперь без него никуда. Поможешь?
– Посмотрю в отделе светской хроники – это по их части. Перезвоню минут через пять.
– Да пребудет с тобой Бог, сын мой.
Было без десяти два. Я попробовал позвонить в Лос-Анджелес, но у Диффендорфа никто не ответил, а у Симпсона трубку взяла горничная-мексиканка. По-испански я объяснялся не лучше, чем она по-английски, но все-таки мне удалось продиктовать свое имя и телефон конторы и даже внушить ей, что дело срочное.
В ту секунду, как я повесил трубку, телефон снова зазвонил. Это был Уолт.
– Значит, так. Этот Крузмарк сейчас вращается в высшем обществе: благотворительные балы, светская хроника и все такое. Теперь адреса. Контора – в Крайслер-билдинг, особняк – Саттон-плейс, два, телефон найдешь в справочнике. Запомнил?
– Записал.
– Хорошо. Тогда идем дальше. Твой Крузмарк далеко не всегда был аристократом. Лет тридцать назад он плавал на торговом судне, говорят, провозил спиртное, так и заработал первые деньги. Правда, в тюрьме не сидел и в глазах общества чист, хоть рыльце и в пушку. В Великую депрессию понемногу обзавелся своими кораблями – все, естественно, ходят под панамским флагом.
Далее. Первый крупный успех: в войну поставлял армии суда с железобетонным корпусом. Его, правда, обвиняли в махинациях, говорили, что у него негодные материалы, – многие корабли в шторм просто разваливались. Но потом Конгресс провел расследование, его оправдали, и больше никто об этом не вспоминал.
– Ясно. Теперь давай про дочку.
– Маргарет Крузмарк, год рождения двадцать второй. Родители развелись в двадцать шестом, в тот же год мать покончила с собой. С Фаворитом познакомилась на выпускном вечере в школе: он там пел в ансамбле. Помолвлены в сорок первом – самый громкий светский скандал года. Похоже, это он ее бросил, хотя почему, никто уже не знает. Вообще, считалось, что она со сдвигом, может быть, из-за этого…
– Со сдвигом?
– Ну да, знаешь, очередная провидица. Всюду носила карты таро, гадала на вечеринках. Сначала всем нравилось: оригинально. Ну а когда уж она начала при всех колдовать, тут аристократы не выдержали.
– Ты это серьезно?
– Абсолютно. Знаешь, какое у нее было прозвище? Уэлслейская ведьма. Светские юноши очень веселились.
– А где она сейчас?
– Я спрашивал, никто не знает. Ходил к редактору светской хроники: он говорит, что поскольку она с отцом не живет, а на балы ее не приглашают, то у них ничего нет. Последний раз мы о ней писали лет десять назад, она тогда уезжала в Европу. Может, и сейчас там.
– Спасибо тебе, Уолт, ты меня очень выручил. Жаль, что вы не печатаете комиксы, а то я бы вас читал.
– Погоди, а что за история с этим Фаворитом – мне там нечем поживиться?
– Извини, друг, пока не могу распространяться. Но когда придет время, ты узнаешь первым.
– Премного благодарен.
– Я тебе тоже. Ну, счастливо.
Я раскрыл телефонный справочник на букве «К». Ага, судовладельческая корпорация «Крузмарк». И строчкой ниже: «Крузмарк М. Астрология». Вот астрологией мы и займемся. Какой там адрес? Седьмая авеню, 881.
Я набрал номер и стал ждать. Ответил женский голос.
– Здравствуйте. Мне вас порекомендовали, – начал я. – Сам я астрологией не увлекаюсь, но вот невеста моя во все это верит. Вот. И я хочу сделать ей сюрприз: составить гороскопы на нее и на меня.
– Гороскоп стоит пятнадцать долларов.
– Годится.
– И по телефону я консультаций не даю. Вам нужно будет приехать.
– Ладно. Сегодня можно?
– Да, после обеда у меня свободно. Можете приехать, когда вам удобно.
– А если прямо сейчас? Через полчаса, например?
– Прекрасно. Как вас зовут?
– Гарри Ангел.
– Какое красивое имя. Я живу в Карнеги-холл.
– Я знаю, как ехать.
Глава 11
Я доехал по Бруклин-Манхэттенской ветке до Пятьдесят седьмой улицы, поднялся наверх и оказался на углу забегаловки «Недик», что в здании Карнеги-холл. Не успел я дойти до двери, как притащился бродяга и выклянчил у меня десятицентовик. В квартале от меня, на Седьмой авеню, какие-то деятели митинговали у входа в отель «Шератон».
Я вошел в маленький пустынный холл и осмотрелся. Справа были два лифта, а между ними – почтовый ящик со стеклянным лотком. На Шестьдесят пятой улице был второй вход в бар «Карнеги» и табличка с именами жильцов. Так, вот оно: «М. Крузмарк. Астрология – 11 этаж».
Бронзовая стрелочка на указателе этажей полукругом двинулась справа налево, словно кто-то пустил часы в обратную сторону. Уперлась в семерку, потом – в тройку и, наконец, замерла на единице. Из лифта, что по левую руку, вылетел крупный дог, увлекая за собой толстуху в мехах. Вслед за нею вышел бородач с виолончельным футляром.
Я вошел в лифт и назвал свой этаж дряхлому лифтеру в обвислой ливрее, похожему на пленного времен Балканской войны. Тот взглянул на мои ботинки и молча захлопнул решетчатую дверь. Лифт понес нас вверх.
До одиннадцатого этажа добрались без остановок. Коридор, широкий и длинный, был так же пуст, как и холл на первом этаже. По стенам через равные промежутки висели свернутые пожарные шланги. Из-за нескольких дверей доносилась нестройная перебранка нескольких пианино. Дальше по коридору распевалось сопрано, трели переливались из гаммы в гамму.
Я нашел дверь с золотыми литерами «М. Крузмарк» и значком, похожим на букву «М» с загнутым вверх хвостиком-стрелочкой. Позвонил. По ту сторону простучали высокие каблуки, щелкнул замок и дверь приоткрылась на длину цепочки.
Из темноты на меня глянул чей-то глаз, и голос вопросительно произнес:
– Да?
– Гарри Ангел, я звонил сегодня. Помните, мы договаривались?
– Ах да! Минутку.
Щель сомкнулась, звякнула снятая цепочка.
Затем дверь отворилась полностью, кошачий зеленый глаз засветился, обрел пару и обосновался на бледном угловатом лице в складках поблекших век под прикрытием густых черных бровей.
– Проходите. – Женщина отступила на шаг, чтобы дать мне дорогу.
Она была вся в черном, как одна из тех богемных девиц, что по выходным сидят в кафе на Лонг-Айленде. Черная шерстяная юбка, черный свитер и чулки. Даже тяжелый пучок смоляных волос сколот двумя китайскими палочками из черного дерева. Уолт говорил, что ей должно быть лет тридцать шесть-тридцать семь, но без косметики она казалась много старше. Она была худа, почти костлява, ее крошечные груди едва приподнимали тяжелые складки свитера. На шее у нее висело единственное украшение – перевернутая золотая звездочка на простой цепочке.
Ни она, ни я не произнесли ни слова. Я смотрел на покачивающийся кулон.
«Поймай падучую звезду…»[12] Фаулер барабанит пальцами по столу, а на руке – кольцо. Потом, в спальне, золотого кольца со звездочкой уже не было.
Вот он, пропавший кусок головоломки.
Мне на голову словно вылили ведро ледяной воды. По спине пробежал холодный ветерок, тронул волосы на затылке. Куда же делось кольцо Фаулера? Может, оно было у него в кармане – я ведь не обыскивал его. Но зачем он снял кольцо перед смертью? Или это не он… Но тогда кто?
Женщина глядела на меня болотными огоньками глаз.
– Вы мисс Крузмарк? – спросил я, чтобы прервать молчание.
– Да, – отвечала она без улыбки.
– А что у вас там за значок на двери?
– Это Скорпион, мой знак. – Она заперла дверь и посмотрела так, словно могла сквозь зрачки заглянуть мне в душу. – Какой у вас знак?
– Не знаю, я в этих делах не силен.
– Когда вы родились?
– Второго июня двадцатого года. – Я специально назвал день рождения Джонни, чтобы посмотреть, как она отреагирует.
На секунду мне показалось, что в ее пристальном, ничего не выражающем взгляде промелькнула искорка.
– Близнецы. Интересно… У меня был знакомый – родился в один день с вами.
– Вот как? И кто же?
– Неважно. Это было слишком давно. …Но что же это я? Держу вас в коридоре! Проходите, пожалуйста, садитесь.
Я прошел вслед за ней полутемным коридором и оказался в большой светлой гостиной с высоким потолком. Безликую обстановку из магазина Армии спасения[13] скрашивали покрывала с пестрым индийским рисунком и множество вышитых подушечек. На фоне дешевой мебели ярко выделялись прекрасные туркестанские ковры с четким геометрическим рисунком. Повсюду стояли горшки с папоротниками, комнатные пальмы подпирали потолок. Из подвесных кашпо тянула ветки всевозможная зелень. Маленькие тропики исходили влагой под стеклянными колпаками террариев.
– Красиво тут у вас, – заметил я.
Хозяйка взяла у меня пальто и, сложив, повесила на спинку дивана.
– Да, действительно хорошо. Я была очень счастлива здесь, – сказала она.
Откуда-то донесся резкий свист.
– Хотите чаю? Я как раз ставила чайник, когда вы пришли.
– Ну, если вам нетрудно…
– Совсем нетрудно! Чайник уже вскипел. Какой вам: дарджилинг, улун, жасминовый?
– Какой вам нравится, я не знаток…
Она слегка улыбнулась вылинявшей улыбкой и быстро прошла на кухню, где по-прежнему пронзительно свистел чайник. Я тем временем огляделся как следует.
Повсюду стояла, лежала и висела всякая экзотическая дребедень. Храмовые флейты, магические круги, индейские фетиши, воплощения Вишну, выходящие из зева рыб и черепах. На книжной полке поблескивал обсидиановый ацтекский нож в виде птицы. Среди разрозненных томов я нашел «Книгу перемен»[14], «Оаспе»[15] и несколько книжек из серии «Тибет йогов».
Когда хозяйка вернулась с серебряным подносом, на котором стоял чайный прибор, я смотрел в окно и думал об исчезнувшем кольце.
Она поставила поднос на низенький столик у дивана и подошла ко мне. На углу Пятьдесят седьмой улицы, на крыше меблированных комнат Осборна красовалось нелепое сооружение – особняк в федеральном стиле с белыми дорическими колоннами.
– Что, кто-то купил Парфенон и перетащил сюда? – саркастически поинтересовался я.
– Причуда Эрла Блэвквелла. У него там бывают дивные вечеринки. По крайней мере, наблюдать забавно.
Я прошел за ней к дивану.
На стене висел портрет стареющего пирата в смокинге.
– Лицо знакомое, – сказал я.
– Это мой отец. Итан Крузмарк.
Чай витой струйкой потек в прозрачный фарфор.
Решительно сжатые губы Крузмарка, казалось, вот-вот дрогнут в разбойничьей улыбке. В знакомых уже мне зеленых глазах светился жестокий и хитрый ум.
– Так это тот самый пароходчик Крузмарк? – спросил я. – Я, помню, видел его фотографию в «Форбс»…
– Ему портрет не понравился. Знаете, что он тогда сказал? Что он похож на зеркало, в котором заело отражение. Вам с лимоном или со сливками?
– Без ничего. Спасибо.
Она протянула мне чашку.
– Мы заказали его в прошлом году. По-моему, очень похоже.
– Видный мужчина.
Она кивнула.
– Ни за что не скажешь, что ему за шестьдесят, правда? Он всегда выглядел на десять лет моложе. У него ведь Солнце в Юпитере, это очень удачное положение.
Я оставил без ответа всю эту галиматью и заметил, что Крузмарк похож на лихого капитана из детского фильма про пиратов.
– Да, правда. В колледже все девчонки думали, что он у меня Кларк Гейбл.
Я глотнул чаю, отдававшего подгнившим персиком.
– Знаете, когда мой брат учился в Принстоне, у него была знакомая девушка – фамилия тоже Крузмарк. Она училась в Уэллсли и даже гадала ему на выпускном…
– А-а, это, Маргарет, моя сестра. Она Маргарет, а я – Миллисент. Мы близнецы, только она у нас черная колдунья, а я – белая.
Я почувствовал себя человеком, который проснулся и понял, что сказочные богатства растаяли вместе со сновидением.
– Она тоже здесь живет? – спросил я, хватаясь за соломинку. Но ответ напрашивался сам собой.
– Что вы! Мэгги лет десять как в Париж переехала, а то и больше. Я и не вспомню, когда ее в последний раз видела… А как зовут вашего брата?
– Джек. – Моя выдумка лопнула и повисла сдувшимся шариком.
– Что-то не припомню. Хотя у нее тогда было так много знакомых… Ну, займемся гороскопом. Мне нужно будет у вас кое-что спросить. – Она потянулась за кожаным блокнотом и карандашом.
– Спрашивайте. – Я взял из пачки сигарету и сунул в рот.
– Нет, не курите, пожалуйста. – Миллисент Крузмарк замахала рукой перед лицом, словно подсушивая лак. – У меня аллергия на дым.
– Хорошо, извините. – Я пристроил сигарету за ухом.
– Ну что ж, вы родились второго июня двадцатого года. Это уже о многом говорит.
– О чем же?
Миллисент уставилась на меня кошачьими глазами.
– Вы – прирожденный актер, легко играете любую роль. Вы меняете маски, как хамелеон меняет цвет. Вы мучительно ищете правду, но при этом лжете не задумываясь.
– Неплохо. Что еще?
– У вашего актерства есть и темная сторона. Поэтому, сталкиваясь с двойственностью своей натуры, вы теряетесь. Я бы сказала, вы много сомневаетесь. Вы сильно переживаете из-за собственных поступков. Вы слишком часто бываете жестоки, но не желаете себе в этом признаться. С одной стороны, вы методичны и упорны, а с другой – часто полагаетесь на интуицию. Что касается женщин, – она улыбнулась, – то вы предпочитаете молодых и темнокожих.