– Ничего, – ответил я.
– Я заметила, что вы не общаетесь.
– Это не важно.
– Не хочешь говорить о нём?
– А зачем?
Привезли обед. Патриция есть не стала, взяла лишь кофе, а я с жадностью накинулся на фазана.
– Он сказал, что ты голубой.
Я подавился птицей, хотя фазаном подавиться труднее всего на свете, как его ни покрути.
– Шучу, – сказала Патриция. – Но всё же. Расскажи мне.
– Он убил мою мать, – сказал я.
– Как?
Я рассказал ей ту неприятную историю со смертельным исходом, о которой предпочитал умалчивать.
– А почему ты уверен, что он убил? Ты же не видел.
– Потому, что он – скотина, – ответил я и уставился в круглое окно.
Патриция продолжила читать, а я больше не сказал ни слова до самого Милана.
В Милане мы поселились в гостинице с неприметным названием «Дорогой итальянец».
– Если будут спрашивать – мы пара, собираемся пожениться. В Милан приехали на выставку современного искусства, – сказала Патриция. – Жить будем в одном номере, но спать раздельно.
Я не протестовал, как вы, наверное, понимаете.
Таких роскошных номеров, какие были в «Дорогом итальянце» я ещё не видел. Честно сказать, я вообще до того времени не видел номеров, потому что жить в гостиницах мне не приходилось.
– Я люблю командировки. Привыкай! Каннингем платит! – сказала Патриция.
Шикарный номер и красивая девушка на соседней кровати поднимали мне настроение до небес. Вы не поверите, но я даже начал завидовать самому себе!
Затем мы посетили магазин, в котором продавалась дорогая одежда от модных и старательных итальянских портных.
Патриция сама выбирала для меня чудесные и аккуратные вещи, а я не сопротивлялся, потому что доверял её вкусу более, чем вкусовым способностям Якоба Гроота.
Из того магазина я вышел другим человеком в прекрасном костюме, который сидел на мне так, как должны сидеть костюмы на добрых людях. Для меня было откровением, что мою нелепую фигуру можно так украсить одеждой – я целый час не мог оторваться от чистого зеркала, знаете ли.
Патриция тоже обновила свой гардероб – она приобрела нарядное белое платье, закрывавшее ноги и полностью грудь, но с боковым разрезом чуть ли не до самого пояса.
– Сегодня пойдём в ресторан, – объявила она мне, когда рассчитывалась за прелестные шмотки.
Затем мы заменили мне очки на другие, стоимость которых, помню, превышала мою месячную зарплату в библиотеке.
– Можно вставить линзы, но, по-моему, очки тебе идут. – Отвлекают от дефектов кожи, – сказала Патриция.
Я чувствовал, что как будто я – не я. Но перевоплощение Якоба Гроота в стильного красавца удалось, пожалуй, – Патриция была довольна собой и даже взяла меня под руку.
– Держись раскованнее! – сказала она.
А вечером мы пошли с Патрицией в ресторан. Моя компаньонка была в новом платье, на её руках и шее появились украшения, а я был в приличном костюме и таких же очках.
Ресторан был под стать нашей гостиницы – за столами сидели солидные джентльмены и прекрасные дамы, слуги бегали с бешеной скоростью, а на рояле играл подающий надежды немолодой пианист.
Блюда и вино Патриция выбрала, как обычно, сама. Порции не были такими тяжёлыми, как в МакРональдсе, и меня это удивило, но Патриция сказала, что так надо.
Я тогда первый раз попал в другой мир, не иначе. И хотя он не был привычным для меня, он меня не пугал. Возможно, потому что рядом со мной была красавица Патриция.
После ресторана Патриция показала мне город. Италия и правда может влюбить в себя с невероятной лёгкостью, скажу я вам.
– Завтра к вечеру будь в форме, – сказала Патриция, когда выключала свет в своей комнате.
Ночью я не спал, потому что мыслей накопилось великое множество, а мой разум не успевал обрабатывать их все разом.
Вечером следующего дня мы вышли-таки из «Дорогого итальянца».
Патриция была в джинсах и кроссовках, а на изящных плечах её болтался рюкзачок.
Я тоже повесил свои чудесные обновки в шкаф и оделся в стиле обычного простолюдина, как и моя подруга.
Вечерний Милан был ещё красивее дневного, а на таксомоторе мы доехали до Монументального кладбища.
– Молчи и слушай, – сказал Патриция. – Говорить не надо.
Я кивнул.
Мы прошли на кладбище. Там нас ждал тот пожилой уже мужчина, которого я видел у Каннингема.
– Добрый день, мистер Карлайл, – сказала Патриция.
– Вы опоздали на три минуты! – сказал добрый старикан.
– Прошу прощения. Это мой ассистент. Вы выполнили указания мистера Каннингема?
– Да! Я съел его долбаную таблетку!
– Тогда можем ехать.
Мы сели в дорогую повозку Карлайла – старичок уселся за руль, а мы с Патрицией – на заднее сиденье.
– Паоло Ломацци и Паоло Сарпи. Паркуйтесь у МакРональдса, – сказала Патриция.
Через пару-тройку минут мы были на обозначенном месте.
– Вы готовы?
– Дайте пару минут! – сказал Карлайл и закрыл глаза.
Вдруг он начал насвистывать мелодию Raindrops keep falling on my head, но получалось у него как-то печальнее, чем могло бы быть. Я не помню, кто пел эту песню, но она мне нравилась в то время. Честно сказать, я даже и теперь я её напеваю, когда никто не слышит.
А в тот день я удивился, что такой неприятный тип, как Карлайл, может любить такие чудесные и добрые песни.
Мы ждали пока старик не закончил свой печальный свист.
– Я готов, – сказал он.
– Когда поймёте, что вы в нём, сосредоточьтесь на его теле, подавите его сознание. Он будет сопротивляться, но вы должны быть сильнее. Если Вас что-то не устроит, ровно через 224 дня дырка снова откроется, и Вы сможете вернуться. Но этот временной промежуток придётся провести ТАМ. И выжить, разумеется.
– Да понял я! Я выживу! Девочка, ты можешь не сомневаться! – сказал Карлайл.
– Я…
– Хватит болтать! Приступайте!
Старичок закрыл глаза и напрягся, а Патриция набрала код на наручных часах, таких же как у Каннингема.
Карлайл откинул голову назад и умер, но почему-то без улыбки на своём чудесном лице.
Я предположил, что такие типы, как тот пожилой уже человек, не имеют представления об улыбках и обо всём, что с ними связано.
– Всё нормально. Он не вернулся, – сказала Патриция.
Я обрадовался, как ребёнок, у которого добрые люди не отобрали все его игрушки.
Было похоже, что мёртвый мистер Карлайл спит крепким сном. Патриция огляделась по всем сторонам и посмотрела на меня.
– Выходим. Держись увереннее! – сказала она мне.
Мы вышли из дорогой повозки. Казалось, прохожие и жующие упругие булки в МакРональдсе туристы не обращали на нас никакого внимания.
Но тут к нам подбежал смуглый паренёк с бегающими разноцветными глазами и сломанным носом.
– Ребята, не хотите травки? Или ещё чего? Чего вы хотите? Вы только скажите – у меня всё есть, – болтал он так с такой скоростью, что я едва его понимал.
– Давай. Что у тебя? – спросила Патриция.
Паренёк обрадовался.
– У меня всё! – сказал он.
– Не здесь.
– В машине?
– Нет. Зайдём куда-нибудь.
Парень завёл нас в вонючую подворотню с мусорными контейнерами.
– Здесь! – сказал он.
Но продолжения диалога не получилось – Патриция с размаху ударила парню в междуножие, а тот издал негромкий звук, схватился за свой пах и скрючился.
– Придержи его! – крикнула мне Патриция.
Я как пёс набросился на беднягу и обнял его за шею мёртвой хваткой.
– Пусти! – хрипел барыга.
Как вы, вероятно, понимаете, я не мог его отпустить, чтобы не испортить отношения с Патрицией. Я считал, что если она решила скрутить того миланского красавца, то так было нужно для дела. Полагаю, вы сделали бы то же самое.
Патриция достала из рюкзака что-то похожее на флакон с духами, и сделала этой штукой укол в смуглую, вероятно, задницу – я услышал щелчок, парень вскрикнул и выругался.
– Держи его! – сказала Патриция и набрала код.
Я понял, что парню суждено отправиться вслед за кроликом Каннингема, но меня это не смутило, ведь я помогал Патриции, сами понимаете.
– Что за…? – не унимался беспечный торговец.
– Заткнись! – вырвалось у меня.
Я удивился сам себе, но посмотрел на Патрицию, а она улыбнулась мне и кивнула.
В этот момент я почувствовал, что парень стал размягчаться как пчелиный воск, а потом он начал исчезать как тот кролик.
Через пару-тройку секунд я перестал его чувствовать, а на земле лежала его нехитрая одежонка.
– Быстро собери и выбрось!
Я повиновался своей смелой подруге и бросил одежду неудачливого торговца в мусорный бак.
Мы вышли из подворотни, купили таксомотор, и через полчаса пили дорогое красное вино в номере нашей каупоны.
– Почему ты решила его растворить?
– Свидетелей оставлять не нужно. Каннингем разве тебе не говорил? Кроме того, он торгует наркотой.
– Но почему тогда нельзя растворять тела клиентов, если они не возвращаются и их тела умирают?
– Мёртвое тело не растворяется – «Растворитель Каннингема» нуждается в доработке, – сказала Патриция и засмеялась.
– Хорошая идея – спрятать капсулу с растворителем во флакон из-под духов.
– Моя, – сказала Патриция. – Так легче перевозить.
– Но я ведь тоже свидетель. Почему ты не растворила меня?
Патриция подошла ко мне с бокалом и посмотрела в глаза.
– Тебе я решила дать шанс, – сказала она. – Ты вовремя выдал себя за полиглота, если честно.
Помню, меня удивило то, с какой лёгкостью я пошёл на растворение человека и не испытывал при этом ни малейшего морального дискомфорта.
Что случилось со мной? Где были мои добрые принципы? Неужели влечение к Патриции отключило у библиотекаря чувство жалости? Неужели ради обладания красивой девицей я был готов на всё, даже на преступление?
Или, может, во мне, и незаметно для меня, сидело нечто, собранное второпях из моих страхов, комплексов, скрытых наклонностей, которое готово вырваться наружу в подходящий момент? А может, дело в моей искренней неприязни к наркотическим веществам и к людям, которые о них заботятся? Кто же знает…
Так или иначе, все варианты, которые предложил мой беспокойный разум, меня устраивали.
На следующий день мы с Патрицией вернулись в Лондон.
– С возвращением! – приветствовал нас Каннингем с особой театральностью. – Как прошло?
– Отлично, мистер Каннингем! – ответила Патриция.
Про разложенного на атомы миланского преступника она умолчала со свойственной ей деликатностью.
– Прекрасно. Патриция, ты, как всегда, на высоте!
– Благодарю.
– Бартон, принесите шампанского! Мистер Гроот, Вы прекрасно выглядите!
Рыжий дворецкий принёс ведёрко со льдом и бутылкой и поставил его на стол.
Каннингем сам достал бутылку и открыл её за секунду, а я удивился безумной скорости доброго профессора.
Он поправил парик и разлил вино по бокалам.
– На ваши счета сегодня будут переведены гонорары. Мистер Гроот, Вы останетесь довольным – там ещё и аванс. Что поделать, если я доверяю Вам?
Профессор не обманул, сделал большой глоток и продолжил.
– У меня для вас хорошая новость. Есть срочный клиент, но случай необычный. Я хочу, чтобы ты, Патриция, провела клиента с начала и до конца – боже, как звучит – вместе с мистером Гроотом. Начиная с подготовки клиента, ну и сам переход, конечно. Вы готовы, Якоб?
Я ответил, что готов начать хоть сейчас, но дело перенесли на следующий день.
Мы распрощались с профессором и нас с Патрицией отвезли в город.
– Встретимся завтра на аэродроме в половине первого. Оденься попроще, – сказала Патриция, села в повозку и куда-то уехала.
Я не задавал лишних вопросов, а побрёл в гостиницу, потому что устал, знаете ли.
05
Утром я зашёл в модный магазин и купил новую одежду «попроще», но постарался выбрать самую красивую. Патриция одевалась со вкусом, а я хотел соответствовать ей во всём.
В половине первого я был на аэродроме.
– Что это? – спросила Патриция про мои обновки.
– Купил утром, – ответил я.
– В Париже переоденешься. Я сама выберу.
Я не спорил с Патрицией, потому что доверял ей более, чем самому себе, пожалуй.
В железной птице она напомнила, что мы с ней – влюблённая друг в друга пара, и скоро у нас будет свадьба.
Мне роль жениха Патриции льстила, и, хотя я чувствовал, что ещё не совсем подхожу на неё, я старался играть свою роль на совесть. Ведь внешнее подражание должно вести к внутреннему соответствию, не так ли?
Патриция читала женский журнал, а я глядел в круглое окно.
– У парня аутизм, – сказала девушка.
– У какого?
– У клиента. Это даже хорошо – ему не составит большого труда сосредоточиться. Успех почти гарантирован.
– Как он выживет ТАМ с аутизмом?
– Якоб, нам платят за удачный переход клиента. Всё остальное нас не касается.
– У него будет другое тело?
– Будет.
– Какое?
– Я не знаю.
– Мы как будто собираемся пожениться, а я многого не понимаю, – сказал я. – Так не женятся…
– При переходе сознание клиента вытеснит из Kewpie его сознание и завладеет его телом.
– Kewpie?
– Да. Так мы называем тех, кто отдаёт тело клиенту.
– Добровольно отдаёт?
– Нет. В каком-то смысле, Kewpie – это доноры. Их сознание засыпает, пока сознание клиента остаётся в теле. Если клиент возвращается, тот человек продолжает жить своей жизнью.
Я удивился.
– А если клиент останется? Или тело с сознанием клиента погибнет? Тогда что?
– Тогда Kewpie не повезло.
Получалось, что у людей, пускай в прошлом, пускай, кажется, что их уже давно нет (на самом деле они всё-таки есть), забирали тела, распоряжались ими, губили, и называли всё это безобразие «донорством». Я тогда был молодым, и некоторые вещи были способны меня возмущать, если они не вписывались в мою чудесную картину мировосприятия.
– Это же почти преднамеренное убийство! Самое настоящее! – сказал я.
– Это не всегда так.
– Почему?
– А ты подумай о том, что, жертвуя свои тела, они могут спасти неизлечимо больных. Как ту старуху в парке. У неё был рак, а ТАМ она продолжит жить. И возможно, проживёт счастливую жизнь. У неё появляется шанс.
– Прожить счастливую жизнь, отняв её у другого?
– Говори тише, – сказала Патриция, – Да. И не всегда у Kewpie жизнь счастливая. Разные попадаются, Якоб. Некоторым смена сознания идёт на пользу. Но иначе никак. Пойми! Иначе перехода не получится!
Я негодовал, как ребёнок, которому подарили не ту игрушку, которую он хотел, но молчал.
В Париже Патриция первым делом повела меня в магазин и переодела-таки, а мои лондонские нехитрые тряпки были отправлены в ближайший мусорный бак.
– Так-то лучше!
Я не спорил с красавицей.
Потом мы приехали в какой-то неприметный парижский район на окраине. Здесь, как сказала Патриция, была снята квартира для встреч с нашими клиентами.
В квартире не было мебели – лишь стол с несколькими стульями и бар – в одной комнате, и кровать – в другой.
– Почему ты так долго жила по соседству со мной? – спросил я.
– Проводник должен изучить дырки, прежде чем отправлять туда клиентов. Да и нравится мне твой городок – он очень мил.
– Ты переходила сама?
– Конечно.
Я всё ещё не мог понять как такое возможно: в другом времени турист проживает годы, а в нашем времени проходит лишь миг. Но на самом деле всё можно объяснить с завидной простотой.
Дело в том, что для тела туриста время как будто останавливается, пока сознание не вернётся обратно. Там, в другом времени, можно прожить жизнь, потом вернуться, затем уйти вновь и прожить ещё одну, и ещё одну, и так до бесконечности, если повезёт, и вы, вместе со своим милым Kewpie, не откинете свои копыта от чумы в лондонском вест-энде или от шальной пули какого-нибудь якобинца.
Причём, каждый раз можно жить в другой эпохе, жизнью разных добрых людей. Это ли не лучший аттракцион во Вселенной? Всё-таки Каннингем – великий выдумщик и прекрасный массовик-затейник, как его ни покрути.
– А как выбирается Kewpie?
– Случайно. Тот, кто оказывается ближе всех к дырке в момент перехода, становится Kewpie.
– А пол? Если ближе всех окажется женщина – быть мне женщиной? А если собака? Что насчёт животных?