Патриция рассмеялась.
– Нет, – сказала она. – Мужское и женское сознания несовместимы. Мужское сознание не может вытеснить женское, и наоборот. Такого у нас ещё не было. И мы не знаем почему. А Kewpie из мира животных не возможен в принципе из-за большой разницы в долбаном сознании. Животный разум находится на другой волне, на другом уровне.
– А сколько времени ты провела ТАМ?
– В общей сложности около ста лет.
Я подумал, что у Патриции крепкие нервы, ведь сто лет в другом мире – это вам не фазана на завтрак зажарить!
Но она каждый раз возвращалась, чтобы вернуться ТУДА опять.
– Мне нравится так жить. Опасно, но круто! Каннингем прав – это как наркотик. Ты скоро в этом убедишься.
– Каннингем – большой учёный. Удивительно, как он…
– Он был не один!
– Не один?
– У него был напарник, тоже физик, с которым они открыли эти дырки и всё остальное.
– И где он?
– Он исчез.
Патриция замолчала и вернулась к чтению, а я представлял в своих мыслях свой чудесный тур, из которого мне предстояло вернуться живым, чтобы получить-таки самую красивую девушку из тех, которых я видел.
Я сомневался в своих силах, но влечение к Патриции оказалось сильнее всех моих долбаных сомнений. И я дал себе слово, что если пройду это испытание, то Патриция будет моей во что бы то ни стало – она не сможет отвертеться! Так я думал тогда и настраивал себя на неминуемую и великую победу.
А вечером пришёл наш клиент. Точнее, их было трое – та самая женщина с азиатскими глазами лет пятидесяти, которую мы видели у Каннингема, и молодой парень с глазами печального европейца – он тоже приезжал тогда к профессору. Их чудесный телохранитель остался у двери.
Парень вёл себя не так, как ведут себя его сверстники – собирал кубик и был так увлечён, что не обращал на нас внимания. Я читал про аутистов, но никогда их до тех пор не встречал.
Патриция предложила гостям сесть за стол, но женщина настояла, чтобы парень побыл в другой комнате, пока мы будем с ней беседовать.
Телохранитель усадил аутиста на кровать в спальной, а мы втроём сели за стол в гостиной комнате.
Азиатская женщина держалась с завидным достоинством – если бы я встретил её в Риме, то решил бы, что она из древнего и знатного патрицианского рода. Правда, разрез её чудесных глаз мог бы меня смутить, но тем не менее – держаться на людях она умела.
– Как мне к Вам обращаться, мадам? – спросила Патриция.
– Мадам.
Патриция кивнула.
– Мой муж покинул этот мир не так давно, – сказала женщина. – Это его сын.
– Мадам, Вы понимаете, что он не вернётся?
– Мистер Каннингем объяснил мне. Гийом, он… Вы сами видите. Так будет лучше. Для него.
Судьбу того несчастного парня решала его добрая мачеха. Лучшим выходом для него она считала перемещение в неизвестность, знаете ли. Это, конечно, не убийство в привычном значении слова, но это был однозначный приговор для человека, который не мог постоять за себя даже в сытое и мирное время, а тем более во временном туре, где опасности могут поджидать за каждым углом и под каждым оливковым деревом.
Я не знал, в наследстве ли было дело, или в долбаной ненависти, но я помню, что почувствовал сильную неприязнь к той прекрасной мадам. Да и к себе, пожалуй, тоже, заодно.
– Это будет выглядеть как несчастный случай. Следов насилия не найдут – можете быть уверены, – сказала Патриция.
– Это хорошо. Мне не хотелось бы доказывать свою невиновность. Полагаю, это утомительно.
– Он понимает, что ему говорят? – спросила Патриция.
– Понимает. Он сделает всё так, как вы скажете.
– Завтра утром дайте ему это, – сказала Патриция и положила на стол небольшой футляр. – Там таблетка. Ровно в шесть будем ждать его на мосту Иена. Остальное объясню ему на месте.
Женщина взяла футляр, и гости ушли.
– Патриция, ты же понимаешь, что это убийство? Причём, сразу двоих – Kewpie тоже не выживет! – сказал я.
– У него будет шанс. Его могут посчитать за сумасшедшего и отправить в лечебницу. Хочешь яблоко?
– Куда откроется дырка?
– Восемнадцатый век. Французская революция или около того.
Патриция достала из своего рюкзачка красное яблоко и принялась его кусать.
– Около того? Мы не можем знать точно?
– Мы можем знать примерный, вероятный временной диапазон. Как правило, он не более двадцати лет. Парню повезло, что завтра откроется эта дырка, иначе пришлось бы воспользоваться другой по соседству, а это – Средневековье.
– Повезло?
– Конечно. Он же аутист! В Средние века он из дырки сразу же отправился бы на костёр!
В самом деле, парня иначе как «удачливым» не назовёшь, не так ли?
В шесть часов мы стояли на мосту Иена. Я любовался отличным видом на башню Эйфеля, а Патриция изучала путеводитель по Парижу.
Гийома с кубиком привёл тот же телохранитель мадам, которого мы видели на съёмной квартире. Он велел парню идти с нами, а сам остался на мосту.
Парень кивнул, но от кубика не отвлёкся.
– Гийом, слушай меня внимательно, – сказала Патриция, пока мы шли. – Как только я дам тебе знак, сосредоточься на теле, и не расслабляйся ни на секунду! Ты увидишь другой город, ты не узнаешь его, но не пугайся. Иди наверх, к мосту, и проси помочь тебе. Хорошо? Ты понял меня? Говори, что ничего и никого не помнишь. Что хочешь быть кавалеристом, как и твой отец.
Парень как будто чувствовал, что в его жизни происходит что-то не самое хорошее – он покраснел от волнения, а шаг его укорачивался с каждой секундой.
Честно сказать, я и сам разволновался – во мне боролись двое.
С моста мы спустились на набережную – если я не путаюсь, то она называлась Де Бийи.
Людей на набережной не было – туристы предпочитали прогулки по мосту, а под мостом лишь парочка добрых парижских клошаров устроила пикник.
Патриция сказала парню, чтобы он сел у дерева за стоявшей на набережной повозкой. Я не выдержал – во мне тогда победил гуманист-библиотекарь – и схватил Патрицию за рукав чудесной кофточки с яркой полосой на тёмном фоне. Надо сказать, кофта с успехом дополняла стильный образ девушки и Патрицию было не отличить от обычной студентки-француженки.
– Патриция, давай спрячем его! Скажем, что всё прошло отлично! – сказал я. – Его не найдут! Отправим на какой-нибудь остров! Пускай живёт там на бананах – собирает кубики! Патриция, не нужно этого делать! Не нужно!
– Ты с ума сошёл! Отпусти! Ты понимаешь, что говоришь? Ты хочешь стать следующим кроликом Каннингема? У меня такого желания нет! Посмотри наверх!
Я поднял голову и увидел на мосту охранника нашего парня. Он стоял с группой азиатских туристов, курил и смотрел на нас свысока.
Аутист стоял с нами и, казалось, что он расплачется. Да и Якоб Гроот мог прослезиться от жалости, пожалуй. Да, как я уже писал, я в то время был молодым и не в меру сентиментальным человеком.
Якоб сдался-таки, отпустил руку Патриции и отошел в сторону.
Но в этот момент наш аутист побежал по набережной вдоль Сены. От неожиданности мы на мгновение даже замешкались, как дети, которым не хватило игрушек.
– За ним! – крикнула Патриция.
Мы рванули за парнем, но он оказался быстрым бегуном и припустил как североамериканский бизон, за которым гонятся добрые, но меткие охотники с луками.
Под мостом мы растолкали клошаров, а они в ответ выругались на чистейшем французском языке и кинули в нас пустой бутылкой из-под недорогого напитка.
Как ни странно, но эти мерзавцы попали мне в голову, а бутылка даже не разбилась и рикошетом улетела в реку. Я, конечно, почувствовал боль вкупе с теплом и приложил к ране свою правую руку. Из раны сочилась красная кровь и пачкала мою новую и красивую одежонку.
– Не останавливайся! – кричала Патриция.
Но я и не думал останавливаться.
Хоть я и считал, что преуспел в беге ещё в школе, когда мне приходилось удирать от добрых одноклассников, но я вынужден был признать, что тот аутист бегал быстрее меня.
У меня были, пожалуй, самые длинные ноги на свете, но я бежал последним в нашей бодрой тройке – Патриция тоже оказалась более подготовленной для таких внезапных забегов.
Она кричала по-французски что-то вроде «Полиция! Расступись!» и немногочисленные, но доверчивые прохожие расступались.
Бежали мы не минуту, и не две – долбаная набережная казалась бесконечной.
Я уже начал выдыхаться, как нам навстречу выехала чёрная повозка. Она чуть не сбила нашего аутиста – он остановился и расплакался, как плачут на похоронах родственники и друзья ушедшего от них доброго человека.
К счастью или нет, но мы нагнали-таки чемпиона, а я не мог отдышаться и сел на мостовую.
Из повозки выскочил охранник, мы затолкали в неё аутиста, залезли сами и поехали куда глаза глядели.
– Что будем делать? – спросил надёжный мужчина невероятных размеров, когда мы пересекли мост. – Возвращаться на то место нельзя – наверняка там уже полиция. Уже стуканули, что по набережной бегают какие-то мудни. И я не могу вернуть его обратно! Он не может вернуться! Его нет!
Патриция молчала, да и я тоже, потому что мы растерялись и не знали что делать.
– Думайте! Думайте! – сказал охранник и ударил рукой по рулевому колесу. – Это ваша работа, и вы её не выполнили! И перевяжи ему рану – салон только сегодня вычистили!
Он кинул нам бинт.
– Едем на квартиру! – сказала Патриция.
Патриция перевязала мне голову и моя кровь перестала покидать тело Якоба Гроота.
Мы приехали на ту самую квартиру, где встречались с мачехой чудесного аутиста. Его снова заперли в соседней комнате, а мы втроём сели за стол в гостиной, чтобы подержать совет.
Патриция достала из бара бутылку коньяка, налила три стакана – один оставила себе, другие раздала нам. Я выпил глоток, но охранник по какой-то причине пить коньяк не стал.
– Попробуем ещё раз. В другое место! – предложил я.
– А если он опять сбежит? Хочешь давать показания в полиции, а потом разделить нары с добрыми уголовниками? Он нам больше не доверяет! – сказал мужчина.
После короткой паузы, Патриция достала из рюкзака знакомый флакон с «духами» от Каннингема.
– Нашла время! – сказал охранник.
– Другого выхода нет!
– Я не буду в этом участвовать! – сказал я.
– Справимся и без тебя! – сказала Патриция.
– Вы о чём? – спросил мужчина.
– Заткни ему рот и держи, чтобы опять не сбежал! – сказала ему Патриция.
Они вдвоём зашли в спальную комнату, где томился наш аутист. Поначалу была слышна возня и негромкие стоны, а потом щёлкнул чудесный аппаратус. Спустя пару-тройку минут Патриция и строгий мужчина вышли-таки из спальной комнаты.
– Никогда такого не видел, хотя и повидал не мало!
– Больше не увидишь! Держи язык за долбаными зубами! – сказала Патриция. – Уходи! Скажешь Мадам, что работа выполнена, но тела не будет. Мистер Каннингем свяжется с ней.
Удивлённый обыкновенным растворением человека в пространстве охранник ушёл.
А мы с Патрицией снова сели за стол и принялись пить коньяк, чтобы побороть усталость.
– Нужно сжечь одежду, – сказала Патриция.
Я кивнул.
– Лучше отдадим долбаным клошарам.
– Он бы всё равно не выжил. Но Якоб… В другой раз держи себя в руках. Работа – есть работа. Ты подписал контракт с Каннингемом и обязан выполнять то, что тебе поручено, а не пускать розовые сопли по всему Парижу. Про сопли в контракте ни слова! Если бы ты не устроил истерику на набережной, всё могло бы сложиться иначе, и не пришлось бы менять планы на ходу. В нашей работе это может дорого обойтись!
– Что скажем Каннингему?
– Правду.
Я захмелел и думал о том, что иначе я сегодня поступить не мог. Или-таки мог?
Позвонили в дверь, а я взял и открыл её.
За дверью стоял тот самый строгий и удивлённый охранник с ещё одним таким же верзилой в чёрном костюме. Оба улыбались, как будто хотели продать нам какую-нибудь милую безделушку.
– Позволите войти, или как? – спросили мужчины хором.
Я не успел ответить – верзила поднял меня и внёс в комнату, а дверь мужчины за собой закрыли.
– Мне показалась интересной та штука. Ну… вы понимаете. Мы бы хотели её посмотреть, – сказал охранник растворённого аутиста.
Он не стал ждать ответа – взял рюкзак Патриции и вытряхнул его содержимое на стол. Кроме прочих женских принадлежностей, из рюкзака выпал тот самый флакон.
– Не тронь! – крикнула Патриция.
Она попыталась схватить флакон, но мужчина лёгким движением руки отбросил девушку, и она упала на пол.
Охранник достал большой, но позолоченный пистолет и направил его на Патрицию. Я схватил его сзади, потому что мне не понравились те два джентльмена с самого начала нашего доброго знакомства, но второй верзила ударил меня по шее, и я тоже упал на пол.
– Держи его! Сейчас я тебе покажу как это работает!
Второй схватил меня за руки и надавил коленом в спину, так что я не мог шевелиться. Затем тоже достал пистолет, но чёрного цвета, и приставил к моей голове.
Номер первый взял флакон, подошёл ко мне, и я услышал знакомый до боли щелчок.
Болезненные ощущения в ягодице подтвердили худшие опасения – по венам Якоба Гроота полился чудесный растворитель Каннингема.
Затем номер первый подошел к Патриции и сорвал с руки чудесные часы. Он держал мою подругу на своей мушке, но вернулся ко мне.
– Что ты там набирала? – спросил он Патрицию.
– Ты не сможешь им пользоваться, он настроен на мои отпечатки.
– Так в чём же дело? Набери сама!
– Я не стану!
– Тогда мы пристрелим этого хмыря к чертям собачьим!
– Да и пёс с ним! – сказала Патриция. – Стреляй, морда!
Я напрягся – у Патриции было хорошее чувство юмора, но в тот момент я не был готов оценить его в полной мере, потому что не знал, шутит она или нет.
Мордоворот подошёл к Патриции и с размаху ударил по красивому женскому лицу своей волосатой, как у гориллы, рукой. Такого обращения с девушкой я стерпеть не мог, как вы, наверное, сами понимаете.
– Не смей! – крикнул я.
– Заткнись! – сказал номер второй и ещё сильнее прижал ствол своего красивого, но чёрного пистолета к моей голове.
Я от боли дёрнулся, и ствол задел бинт и рану, а бинт взял и сполз на пол вместе с моими дорогими очками – из раны просочилась тёплая кровь.
Красная библиотекарская кровь испачкала собой рукав доброго бандита.
– Дьявол! Изгадил новый костюм! Ты знаешь сколько он стоит, собака очкастая?
Мужчина так расстроился, что ослабил-таки свою железную хватку. Я высвободил руку и услышал голос Патриции.
– Пистолет! Быстро! – крикнула она.
Я не мешкал в тот ответственный момент и выбил освободившейся рукой оружие из руки сидевшего на мне мордоворота.
Пистолет отлетел на пару-тройку шагов, а верзила растерялся, но потянулся-таки за стволом, скотина.
Номер первый отвернулся от Патриции, а она вскочила и с силой ударила ему ногой в бандитское междуножие.
Злодей вскрикнул и сложился вдвое, а Патриция схватила со стола бутылку с остатками коньяка и опустила её на голову потерпевшего от удара её прелестной ножки бандита.
Наконец, он потерял своё сознание и свалился на пол вместе с осколками от бутылки.
Второй бандит дотянулся-таки до пистолета, но воспользоваться им не успел – Патриция выбила оружие ногой, подняла окровавленной бинт с пола и затянула его на шее злодея.
– Кровь… Сорочка… Сука, – прохрипел он три самых важных слова в его жизни.
Даже в такой, казалось бы, неприятной, и даже опасной ситуации, мужчина с криминальными наклонностями переживал за свои долбаные шмотки больше, чем за себя самого!
Я до сих пор удивляюсь людям и думаю о том, что они по-разному воспринимают и оценивают реальность. Порой, их восприятие выходит за рамки полезной разумности и умеренной трезвости.
Всё произошло с такой бешеной скоростью, что я даже не успел сообразить, что к чему.
– Чего валяешься? Хватай бинт! – крикнула Патриция и пнула меня своей ножкой.