– Ну что же, мистер Каупервуд, – начал Эддисон. – Мы здесь, в Чикаго, имеем такое высокое мнение о себе, что иногда опасаемся говорить открыто, чтобы не показаться слишком экстравагантными. Мы похожи на младшего сына в семье, который знает, что он может превзойти всех остальных, но не хочет этого делать… пока что не хочет. Мы не такие уж любезные, – а разве вам приходилось видеть любезного подростка? – но мы совершенно уверены что сможем стать любезными, обходительными и симпатичными. Каждые полгода мы вырастаем из старой обуви, курток и штанов, поэтому выглядим не слишком модно, но как вы обнаружите, когда осмотритесь вокруг, мистер Каупервуд, под этой одеждой скрываются сильные мышцы и крепкие кости. Тогда вы не будете обращать особенного внимания на наши наряды.
Круглые и совершенно искренние глаза мистера Эддисона прищурились и на мгновение их взгляд стал жестким, а в его голосе появились металлические нотки. Каупервуд видел, что он действительно влюблен в свой город. Чикаго был его самой любимой наложницей. Секунду спустя в уголках его глаз собрались морщинки, складки у губ разгладились, и он улыбнулся.
– Буду рад поведать вам обо всем, что в моих силах, – продолжал он. – Здесь есть множество интересных вещей.
Каупервуд одобрительно улыбнулся в ответ. Он стал расспрашивать о состоянии разных отраслей, профессий и ремесел. Чикагская атмосфера отличалась от той, которая преобладала в Филадельфии: она была более свежей и привольной. Склонность к экспансии и максимальному использованию местных преимуществ была качеством дальнего Запада, которое ему нравилось независимо от того, собирался ли он принимать участие в чикагских деловых предприятиях. В любом случае, здешний климат был благоприятным для его будущего. Ему предстояло изжить воспоминания о тюремном сроке и избавиться от жены и детей, – по крайней мере, в юридическом смысле, поскольку он не хотел избавляться от финансовых обязательств перед ними. Каупервуд нуждался в энергичном и непринужденном мироощущении Западных штатов ради искупления той силы и свободы, с которой он игнорировал и отбрасывал общепринятые нормы поведения. Фраза «Мои желания превыше всего остального» были его жизненным девизом, но для этого ему предстояло умиротворить и обуздать предрассудки других людей. Он чувствовал, что хотя этот банкир не станет податливой глиной в его руках, но склонен к прочному и взаимовыгодному знакомству.
– Город произвел на меня весьма благоприятное впечатление, мистер Эддисон, – сказал он через некоторое время, хотя внутренне признавался самому себе, что это не совсем так; он сомневался, что в конце концов сможет примириться с жизнью в окружении котлованов и строительных лесов. – Правда, я видел лишь незначительную его часть после приезда сюда. Мне нравится местная хватка и я верю, что у Чикаго есть будущее.
– Полагаю, вы прибыли сюда через Форт-Уэйн, – отозвался Эддисон. – Вы видели самые худшие районы, так что разрешите мне показать вам некоторые лучшие части. Кстати, где вы остановились?
– В отеле «Гранд Пасифик».
– Как долго вы намерены пробыть здесь?
– Не более двух дней.
– Давайте посмотрим… – мистер Эддисон извлек часы из жилетного кармана. – Думаю, вы не будете возражать против встречи с группой наших уважаемых людей. У нас есть небольшой буфет в клубе «Юнион-лиги»,[3] куда мы время от времени заглядываем. Если желаете, мы могли бы прийти туда вместе к часу дня. Мы обязательно найдем там нескольких видных юристов, судей и бизнесменов.
– Это будет замечательно, – без обиняков согласился Каупервуд. – Более чем щедрое предложение с вашей стороны. Между тем, я собираюсь встретиться еще кое с кем, а потом… – он встал и посмотрел на собственные часы, – …я найду клуб «Юнион-лиги». Не подскажете, где находится офис «Арнил и К°»?
При упоминании оптового поставщика говядины, который был одним из крупнейших вкладчиков банка, Эддисон одобрительно наклонил голову. Этот человек, как минимум на восемь лет моложе него, казался ему будущим финансовым магнатом.
После разговора с дородным, консервативным и напористым Арнилом и хитроумным директором фондовой биржи Каупервуд направился в клуб «Юнион-лиги», где встретился с разношерстной компанией людей в возрасте от тридцати пяти до шестидесяти пяти лет, собравшихся вокруг стола в частной столовой, отделанной резным черным орехом, с портретами виднейших граждан Чикаго на стенах и намеком на художественное изящество в виде витражных окон. Тут были приземистые и высокие мужчины, полные и худые, темноволосые и светловолосые, чьи глаза и челюсти наводили на мысли о разных животных: от тигра, рыси и медведя до лисы, добродушного мастиффа и угрюмого бульдога. Явных слабаков в этом обществе избранных не наблюдалось.
Мистер Арнил и мистер Эддисон уже удостоились одобрения Каупервуда как проницательные и сосредоточенные люди. Кроме того, его заинтересовал Энсон Меррилл, – миниатюрный, вежливый, с изысканными манерами, навевавшими образы роскошных особняков с многочисленными слугами. Эддисон назвал Меррилла знаменитым королем одежной мануфактуры, носившей его имя, который стоял во главе оптовой и розничной торговли этими товарами в Чикаго.
Еще одной знаменитостью был мистер Рэмбо, первопроходец в строительстве железных дорог. Представляя их друг другу, Эддисон шутливо заметил:
– Мистер Рэмбо, мистер Каупервуд из Филадельфии пробует выяснить, где он тут может потерять деньги. Не могли бы вы продать ему кусок тех пустошей, которые приобрели на северо-западе?
Рэмбо, – худощавый и бледный чернобородый мужчина со скупыми и четкими движениями, – одетый, как заметил Каупервуд, с гораздо лучшим вкусом, чем многие из присутствовавших, – окинул его внимательным, но сдержанным взглядом и улыбнулся приятной, немного загадочной улыбкой. Ответный взгляд ему было трудно забыть: глаза Каупервуда говорили больше, чем любые слова. Вместо того, чтобы отделаться незначительной шуткой, мистер Рэмбо решил объяснить ему кое-что о положении дел на Северо-Западе. Вероятно, это заинтересует филадельфийца.
Для человека, недавно вышедшего победителем из тяжелейшей жизненной схватки, который испытал на себе все оттенки порядочности и двуличия, сочувствия и крючкотворства со стороны группы влиятельных людей, имеющихся в каждом городе Америки, настроение других влиятельных людей в другом большом городе не имеет особого значения… но все же имеет. Каупервуд уже давно расстался с идеей о том, что человеческие качества в любых условиях и обстоятельствах, – климатических, географических или каких-то иных, – могут отличаться друг от друга. Для него самой примечательным свойством рода человеческого была странная алхимия, позволявшая людям становиться всем или ничем в зависимости от времени и обстоятельств. В моменты отдыха, свободные от практических расчетов, которые выдавались довольно редко, он иногда размышлял об истинном предназначении жизни. Если бы он не был великим финансистом и прежде всего выдающимся организатором, он мог бы стать адептом философии индивидуализма, но такое призвание, – если он вообще думал о нем, – казалось ему довольно банальным. Он имел дело с материальной стороной жизни, или, скорее, со второстепенными и третьестепенными теоремами и силлогизмами, предназначенными для управления материальными вещами и достижения богатства. Сейчас он находился здесь для того, чтобы разобраться в общих потребностях и огромных возможностях Среднего Запада, – для того, чтобы по мере возможности ухватиться за определенные источники власти и богатства и достичь общепризнанного авторитета. В своих утренних разговорах Каупервуд узнал о масштабе и особенностях скотных дворов и мясной торговли, о доходах крупных железнодорожных и пароходных компаний, о бурном развитии сферы недвижимости, зерновых спекуляций, гостиничного дела и монтажно-конструкторских работ. Он узнал об универсальных производственных компаниях, производивших автомобили, лифты, сноповязалки, моторы и ветряные мельницы. Судя по всему, любая новая индустрия хорошо приживалась в Чикаго. В разговоре с директором товарной биржи он выяснил, что лишь немногие местные акции торговались на фондовой бирже. Основной объем торгов приходился на товарные спекуляции пшеницей, кукурузой и другими зерновыми культурами. Акциями крупных компаний Восточных штатов играли на Нью-Йоркской фондовой бирже по арендованным телеграфным линиям, а не наоборот.
Гладя на этих любезных и обходительных людей, каждый из которых говорил обтекаемыми фразами и держал под спудом свои грандиозные планы, Каупервуд размышлял о том, как он сможет преуспеть в таком обществе. Ему предстояло решить трудную задачу. Никто из этих людей, дружелюбных и открытых в разговорах на общие темы, не знал о том, что он лишь недавно вышел из тюрьмы. Насколько сильно такое знание повлияло бы на их отношение к нему? Никто из них не подозревал, что хотя Каупервуд был женат и имел двоих детей, она собирался развестись с женой и жениться на девушке, которую выбрал на роль своей бывшей избранницы.
– Вы серьезно подумываете о том, чтобы посетить северо-западные штаты? – заинтересованно спросил мистер Рэмбо ближе к концу ленча.
– Таков мой нынешний план после такого, как я закончу дела здесь.
– Тогда разрешите познакомить вас с компанией интересных людей, которые направляются вплоть до Фарго и Дулута. Большинство из них чикагцы, но есть и жители Восточных штатов. У нас заказан отдельный вагон, который отправляется в четверг, и я буду рад, если вы присоединитесь к нам. Сам я еду до Миннеаполиса.
Каупервуд поблагодарил его и принял предложение. Затем последовал долгий разговор о Северо-Западе: о его древесине и пшенице, продаже земли и скота и о возможности строительства промышленных предприятий.
Городское и финансовое развитие Фарго, Миннеаполиса и Дулута было главной темой беседы. Мистер Рэмбо, управлявший разветвленной сетью железных дорог в этом регионе, естественным образом был уверен в его будущем. Каупервуд почти инстинктивно улавливал суть вопроса. Его интересовали главным образом трамвайные линии, газовое освещение, банки и земельные сделки.
В конце концов он покинул клуб, сославшись на другие деловые встречи, но некая часть его личности продолжала витать в воздухе. Мистер Эддисон и мистер Рэмбо, наряду с другими, были искренне убеждены в том, что о был одним из самых интересных людей, с которыми они встречались за последние годы. И при этом он почти ничего не говорил, – только слушал.
Глава 3
Вечер в Чикаго
После первого визита в банк Эддисона и неформального ужина в его доме Каупервуд решил, что больше не собирается скрывать свое прошлое от этого человека. Эддисон был влиятельным банкиром и обладал большими связями. Кроме того, он нравился Каупервуду. Убедившись в том, что Эддисон хорошо расположен к нему, если не очарован его личностью, он нанес банкиру ранний утренний визит через два дня после возвращения из Фарго, куда он направился по предложению мистера Рэмбо. Он решил добровольно поведать о своих былых злоключениях, доверившись тому, что интерес со стороны Эддисона поможет ему вынести благожелательное суждение. Поэтому он подробно рассказал о том, как был осужден за формальную растрату в Филадельфии и отбыл срок в тюрьме Восточного округа. Кроме того, он упомянул о своем предстоящем разводе и намерении снова вступить в брак.
Эддисон, обладавший более слабым характером, тем не менее был по-своему волевым человеком, и мужественная позиция Каупервуда восхитила его. Это был более смелый поступок, чем он мог бы себе позволить, взывавший к его драматическому восприятию. Человек, волею судьбы оказавшийся ни с чем и погрязший в трясине, нашел в себе силы начать все сначала с прежней энергией и целеустремленностью. Банкир знал многих весьма уважаемых людей в Чикаго, чья ранняя карьера при тщательном изучении не выдерживала никакой критики, но никто не беспокоился по этому поводу. Некоторые из них принадлежали к высшему обществу, другие нет, но все они были достаточно могущественными. Так почему же Каупервуд не заслуживал достойного места среди них? Он внимательно наблюдал за глазами Каупервуда, за его плавными движениями и красивым лицом с щеточкой усов. Потом он протянул руку.
– Мистер Каупервуд, – произнес он, стараясь найти подходящие слова. – Не стоит и говорить, как я рад этому интересному признанию. Оно мне нравится, и я вдвойне рад, что вы решили обратиться ко мне. Вам больше не нужно когда-либо упоминать об этом. В тот день, когда вы вошли сюда, то показались мне выдающимся человеком; теперь я знаю это. Нет никакой нужды извиняться передо мной. Я не прожил бы в этом мире больше пятидесяти лет, если бы не приходилось пускать в ход клыки. Пока это будет вас устраивать, вы будете желанным клиентом моего банка и желанным гостем в моем доме. Мы будем обсуждать планы в зависимости от будущих обстоятельств. Мне бы хотелось, чтобы вы приехали в Чикаго исключительно потому, что вы мне нравитесь. Уверен, что если вы решите поселиться здесь, то мы сможем быть полезны друг другу. Забудьте об этом разговоре; я так или иначе никому не расскажу о нем. Вам предстоит вести свою битву, и я желаю вам удачи. Можете рассчитывать на любую поддержку с моей стороны, а когда вы разберетесь со своими супружескими вопросами, приезжайте и познакомьте нас с вашей женой.
Покончив с делами, Каупервуд сел в поезд, возвращавшийся в Филадельфию.
– Эйлин, – сказал он, когда они встретились на перроне, куда она вышла встретить его, – думаю, что Запад – это лучшее решение для нас. Я доехал до Фарго и осмотрелся там, но не думаю, что мы захотим отправляться так далеко. Там нет ничего, кроме индейцев и дикой прерии. Как бы тебе понравилось жить в дощатой хижине, Эйлин? – шутливо спросил он. – Ты стала бы кушать на завтрак жареных гремучих змей и луговых собачек? Как думаешь, смогла бы ты это выдержать?
– Да, – радостно ответила она и взяла его под руку, когда они сели в закрытый экипаж. – Я смогла бы это выдержать, если ты можешь. Я готова отправиться с тобой куда угодно, Фрэнк. Там я достала бы себе красивое индейское платье, расшитое кожей и бусами, и шапку из перьев, какие они носят, и еще…
– Вот оно что! Ну конечно! Прежде всего в хижине рудокопа нужна красивая одежда.
– Ты бы не стал долго любить меня, если бы я прежде всего не носила красивую одежду, – с жаром возразила она. – Ох, как же я рада, что ты вернулся!
– Трудность в том, что эти края не такие многообещающие, как Чикаго, – продолжал он. – Думаю, нам все-таки суждено жить в Чикаго. Я сделал кое-какие капиталовложения в Фарго, и мы будем время от времени приезжать туда, но в конце концов поселимся в Чикаго. Я больше не хочу отправляться туда один; это неприятно для меня, – он сжал ее руку. – Если мы не сможем быстро организовать свадьбу, то мне придется какое-то время представлять тебя в качестве моей жены.
– Ты не получал никаких новых известий от мистера Стэджера? – вставила Эйлин. Она думала о попытках Стэджера получить разрешение на развод у миссис Каупервуд.
– Ни слова.
– Очень жаль, – вздохнула она.
– Не грусти. Дела могли обернуться еще хуже.
Было бы пустой тратой времени представить нечто большее, чем короткий очерк последующих трех лет, в течение которых произошли разнообразные перемены, включая окончательный отъезд Каупервуда из Филадельфии и его водворение в Чикаго. В первое время это были не более чем поездки туда и обратно, сначала в Чикаго, а потом и в Фарго, где его доверенный секретарь Уолтер Уэлпли под его руководством управлял сооружением делового квартала Фарго, короткой линии конного трамвая и ярмарочной площади. Любопытное учреждение, основанное Фрэнком А. Каупервудом в качестве президента, называлось «Строительно-транспортной компанией Фарго». Харпер Стэджер, его бывший адвокат и юрист из Филадельфии, отвечал за составление контрактов.
Еще какое-то время Каупервуд жил в чикагском отеле «Тремонт», из-за общества Эйлин до поры избегая деловых встреч с влиятельными людьми, с которыми он познакомился во время первого визита. Тем временем он исподволь разбирался в делах брокерских контор Чикаго с целью заключить партнерское соглашение с каким-нибудь опытным, но не слишком честолюбивым брокером, который сможет познакомить его с особенностями, персонажами и коммерческими предприятиями Чикагской фондовой биржи. Однажды он взял Эйлин с собой в Фарго, где она с высокомерным и скучающе-безразличным видом обозревала растущий город.