Друзья Алана, номера телефонов которых остались у Кати с давних пор совместных гулянок, делали вид, что не узнают её или бросали трубку и не отвечали на дальнейшие звонки. Но одного из них – Магомеда, Кате удалось подкараулить у дверей съемной квартиры. Опасаясь, что бывшая «на взводе» подружка Алана устроит грандиозный скандал, он весьма неохотно, но кое-что все же прояснил.
«Талак – это значит развод. Если муж сказал тебе это три раза, значит он с тобой развелся.»
«Да мы и женаты то официально не были,» – устало возразила Катя. – «Развод по СМС? Что за бред?»
«Были, не были, неважно. Теперь Вы точно разведены.»
«Зачем ему Руслан?»
«По-нашему обычаю после развода ребенок воспитывается в семье отца.»
«А я?»
«А что ты? Ты больше не нужна. Мальчик уже большой. О нем теперь позаботится отец и его родня. Вырастет настоящим мужчиной,» – пояснил Магомед.
Катя смотрела на него в ужасе. Теперь появилась хоть какая-то определенность, но столь чудовищная, что думать о ней было совершенно невозможно.
«Куда он увез Руслана?»
«Не знаю,» – отмахнулся Магомед, сочтя неприятный разговор законченным.
«Знаешь. Конечно, знаешь. И я не уйду отсюда, пока ты мне этого не скажешь. Я буду жить на этой лестнице, срать под твоей дверью и говорить каждому вошедшему в подъезд, что ты маньяк и педофил. Я разобью твою машину внизу на мелкие кусочки: каждую фару, каждое окно, порежу колеса и расцарапаю гвоздем все поверхности, до которых дотянусь,» – холодная ярость бушевала в Катином голосе.
Последний аргумент показался Магомеду, видимо, достаточно убедительным. А какой мужчина смог бы хладнокровно слушать о зверствах, уготованных его драгоценной машине?
«Чертова сука,» – сплюнул Магомед. – «Домой увез. В Хасавюрт.»
Это была первая маленькая победа Кати на пути к сыну. За следующие два года их было еще много: решения судов разных инстанций об определении места жительства ребенка с матерью. Но они никак не приближали её к сыну. Многочисленные отписки из службы судебных приставов гласили, что фактическое местонахождение ребенка не установлено. Родня Алана в Хасавюрте утверждала, что он взял мальчика и уехал в неизвестном направлении. Хотя, на самом деле, ребенка, наверняка, просто перепрятывали в разных домах. Это была какая-то бездонная черная пропасть отчаяния и безнадежности, в которую Катя падала все глубже и глубже.
Уже в Хасавюрте она выяснила, что женщин, попавших в такую же ситуацию, как она, в кавказских республиках множество. Это было какое-то отдельное государство в государстве. Неважно, что российские суды решали дела в пользу матерей. Здесь все решали так называемые традиции. После развода дети воспитываются в семье отца. И точка. Даже если отец умрет, родня мужа никогда не отдаст ребенка матери. Поэтому тысячи женщин вынуждены терпеть мужей-тиранов и домашнее насилие, лишь бы оставаться с детьми, подавая на развод лишь в самых крайних случаях.
Российское законодательство? Нет, не слышали. Ведь у нас есть «традиции», ломающие судьбы женщинам и калечащие психику наших детей, остающихся сиротами при живых матерях. Как возможно такое средневековое варварство в современном цивилизованном государстве? Ведь это происходит в России, а не в Афганистане, Пакистане или Саудовской Аравии.
От службы судебных приставов толку не было никакого. Ведь её сотрудники тоже были местными жителями и варились в котле «традиций». Адвокат, неохотно взявшийся за заведомо проигрышное фактически (и так же заведомо выигрышное юридически) дело без энтузиазма добросовестно сделал все, что от него требовалось, заранее уверенный в результате. Самым ценным, что получила от него Катя, был совет: «Екатерина Сергеевна, Вы не думали о том, чтобы выкупить ребенка?»
«Как это выкупить?» – оторопела Катя.
«За деньги, разумеется. Так многие делают.»
«И почем же здесь дети?» – цинично поинтересовалась Катя.
«Как договоритесь,» – увильнул от прямого ответа адвокат. – «Все индивидуально. Не нужно цинизма, Екатерина Сергеевна. Таковы реалии жизни. Можно договориться в обмен на недвижимость. Конечно, было бы гораздо проще, если бы у Вас была девочка. У Вашего мужа есть другие дети?»
«Кажется, нет.»
«Если Руслан его единственный сын, то тогда вряд ли удастся договориться.»
И уже перед самым отъездом, возможно сжалившись над наивной русской простушкой, приехавшей искать правды в судах, сообщил: «Я слышал, он и правда уехал, около полугода назад. Женился здесь на аварке и уехал обратно, в Ваш город. У него там бизнес и новая семья. Адреса я не знаю. Но ведь мальчик уже должен ходить в школу, если я не ошибаюсь?» И многозначительно посмотрел на Катю.
***
Этот наблюдательный пункт на остановке общественного транспорта Катя облюбовала еще в семь утра. Был час пик, люди ехали на работу и на остановке долго не задерживались. Поэтому Катя в глаза не бросалась. Здание школы располагалось прямо позади остановки, обращенное центральным входом к дороге. Занятия начинались в половине девятого.
Катя дрожала от возбуждения. Заснуть прошлой ночью она так и не смогла. Сейчас же боялась проглядеть сына в толпе ребят и боялась его не узнать. Но больше всего боялась не сдержаться и броситься к Руслану. Тогда Алан снова его спрячет, а этого она не переживет, не сможет пройти через этот кошмар еще раз.
Русланчика Катя узнала мгновенно и дернулась, будто от удара электрическим током. Он был таким маленьким, понурым, в черной курточке с капюшоном и с непомерно огромным рюкзаком за спиной. В школу его сопровождала девушка лет восемнадцати: в длинной юбке, с покрытой платком головой, сильно беременная. Видимо, это и есть новая, «правильная» жена Алана. Катя посочувствовала бы ей, но все мысли и чувства её сейчас были прикованы к сыну.
Девушка довела мальчика до крыльца, подождала, пока он вошел в непрерывно хлопающие двери и повернула обратно. Катя опустила глаза, чтобы ничем не выдать своего волнения, разминулась с девушкой и буквально влетела в здание школы.
Школа походила на муравейник. Полторы сотни детей одновременно гомонили у раздевалок, переобуваясь в сменную обувь. Господи, как же она его здесь найдет?
«Руслан, Русланчик,» – закричала она. Несколько десятков пар глаз обернулись и с любопытством уставились на неё. В том числе и его глаза: испуганные, тревожные, недоверчивые.
«Мама?»
Катя схватила сына в охапку, вздыхая родной запах. Слезы текли из глаз, словно Ниагарский водопад. Она почти перестала соображать, но главное помнила – надо бежать, пока их не застал Алан.
«Пойдем, пойдем скорее,» – Катя неслась на остановку, таща за руку Русланчика и ежесекундно в панике оглядываясь. – «Кто последний до остановки, тот грязный червяк.» Только забившись в первую же подошедшую маршрутку и прижав к себе сына, она смогла перевести дух.
Маршрутка шустро катила по улице, ловко лавируя между неповоротливыми троллейбусами и автобусами. Было в ней на удивление пусто. Кроме водителя – уроженца одного из среднеазиатских государств, яростно ругающегося с кем-то по телефону на неизвестном языке, только щуплый молодой человек с большой спортивной сумкой, да солидный мужчина с еще более безумным взглядом, чем у Кати.
«Господи, исчезнуть бы сейчас. Провалиться сквозь землю, чтобы нас никогда не нашли.»
Бойся своих желаний.
Маршрутка вильнула вильнула за угол, накренившись, будто морское судно во время шторма, и воткнулась в безнадежную пробку. Тянулась она по прямой, как стрела, улице через два следующих светофора, а на третьем раздваивалась, словно змеиный язык. Водитель, перестав для разнообразия трепаться по телефону, решил эту проблему привычным способом, которым пользовался каждое утро. Повертевшись, как уж на сковородке, следующие десять минут, за которые машина проползла от силы пятьдесят метров, он свернул во двор ближайшей многоэтажки, намереваясь проскочить проблемный участок дороги по сквозным дворам.
Ежеутренне таких умников находилось столь изрядное количество, что дворы превращались в еще одну полосу движения. Выходя из подъездов, жители злосчастных домов упирались в сплошную движущуюся ленту автомобилей, нервно сигналящих и рычащих, не дающих жильцам возможности высунуть нос из дома.
Борьба жильцов многоэтажек с ушлыми автомобилистами носила затяжной характер и включала в себя утренние пикеты у подъездов с детскими колясками, перегораживающими проезд, вызовы нарядов полиции, взаимные ругань и оскорбления с водителями. Апофеоза противостояние достигло сегодня утром, когда водители-торопыги, беспрепятственно проскочив мимо двух домов, уперлись в бетонный блок, перегораживающий путь к третьему. Объехать его не было никакой возможности, сдать назад тоже, ведь там напирали автомобили других ловкачей.
Оказавшись в ловушке, водители на все лады материли предприимчивых жильцов, злорадно похихикивающих на балконах, глядя на устроенную ими «Содом и Гоморру» в отдельно взятом дворе. У импульсивного водителя маршрутки – непризнанного таланта по части лицедейства, ситуация вызвала бурную тираду с хватанием за голову (час пик – самые заработки, а он безнадежно застрял), демонстративными пинками по бетонному блоку и телефонными переговорами с таинственными абонентами трагическим голосом. Все эти театральные действа никоим образом не могли сдвинуть с места бетонный блок.
А потому горячий среднеазиатский парень, маневрируя, словно сам дьявол, взгромоздил на бордюр сначала одно переднее колесо ГАЗели, потом другое. И, в конце концов, вырулил прямо на клумбу с подмороженными, пожухлыми астрами, снес взметнувшуюся в воздух кучу старательно собранных дворником опавших листьев и погнал свою «убитую» машину прямо по двору, лавируя между качелями, скамейками и почти голыми деревьями. Пассажиры его проявляли редкостный пофигизм, занятые каждый своими мыслями. Маневр удался. Намотав на колеса кучи земли вперемешку с мокрыми листьями, маршрутка выскочила со двора и, свернув за угол дома, на полном ходу влетела носом в яму, раскопанную шустрыми коммунальщиками накануне днем. Пара дорожных конусов ничем не смогла помешать ей сверзиться вниз.
ГАЗель оторвалась всеми четырьмя колесами от земли и, взлетев словно птица, стала падать в яму, по дну которой тянулись длинные трубы. Ошалевший водитель бросил смартфон и изо всех сил вцепился в руль побелевшими костяшками пальцев. В полном ужасе он давил педаль тормоза и тонко визжал. Пассажиры неудержимо начали валиться вперед, словно кегли после удачного броска шара в боулинге. Кейс с документами вылетел из рук Эдуарда Петровича и острым углом стукнул водителя по затылку. Тот обмяк и, в свою очередь, ткнулся лицом в руль неуправляемой машины. Кейс же влетел в лобовое стекло, вмиг покрывшееся сеточкой трещин, подпрыгнул и упал на него вновь. Стекло разлетелось стайкой сияющих осколков и кейс вывалился из автомобиля, исчезнув в тумане.
Клубящийся туман вмиг заполнил ГАЗель будто вата, ослепил, оглушил, но от удара не спас. Машина ударилась носом, смяв его, словно бумажный стаканчик, металлический скрежет больно резанул по ушам. Водитель вылетел через разбитое лобовое стекло и исчез в сияющем тумане. Пассажиры сгрудились бесформенной кучей в районе передних сидений, охая, крича и стоная. Бухнувшись на все четыре колеса, маршрутка, наконец, остановилась, осыпав их битым стеклом, будто конфетти. Туман потихоньку начал рассеиваться, открывая уныло-безжизненный пейзаж.
Замерев на несколько мгновений в ожидании новых ударов, клубок человеческих тел начал распутываться.
«Мама, мама, мама,» – монотонно выл Руслан, тряся безвольно шатающуюся Катину голову. Эдуард Петрович, пятясь назад, пытался вынуть свою голову из-под сиденья. Утробно мяукающая спортивная сумка свалилась с его спины и скатилась на ступеньки. Придавленный Катиным телом Никита осторожно выбрался и сел на пол, тряся головой, словно больная собака. Кровь стекала у него по виску, капая на воротник, осколки стекла вонзились в голень, пришпилив джинсы к ноге не хуже портновских булавок. Штаны уже побурели от крови, но боли Никита еще не чувствовал. Эдуард Петрович, между тем, сумел даже подняться и сесть на сиденье. Был он бос, с наливающемся на скуле грандиозным синяком, в руке сжимал мокрую кожаную туфлю. Его дорогое черное пальто разошлось по шву на спине и теперь напоминало скорее крылья большого черного жука. «Черный плащ спешит на помощь,» – не к месту вспомнил девиз героя из диснеевского мультфильма Никита.
«Вы, это, понимаете, она живая или как?» – обратился он с вопросом к Эдуарду Петровичу. Тот непонимающе посмотрел на молодого человека, словно тот говорил по меньшей мере на китайском языке, потом надел туфлю и пошарил в нагрудном кармане в поисках очков. Их там предсказуемо не оказалось. Эдуард Петрович опустился на колени и попытался нащупать пульс на шее девушки. Нашел и утвердительно кивнул Никите. Переставший подвывать во время этих манипуляций Руслан с надеждой смотрел на взрослых.
«Твоя мама?» – спросил почти пришедший в себя Эдуард Петрович. – «Она жива, просто без сознания. Скоро придет в себя.» Видимых серьезных повреждений: торчащих сломанных костей, рваных ран и прочего, на Кате действительно не было.
«Надо выбираться отсюда,» – оглядывая покореженную маршрутку вслух размышлял Эдуард Петрович. Но попытки открыть дверь для пассажиров ни к чему не привели, её заклинило намертво. В покореженной машине не осталось ни одного прямого угла. Смятый гармошкой капот торчал вверх, закрывая обзор, кабина сложилась так, что между приборной панелью и сиденьем могла втиснуться разве что кошка. Оставалась дверь в конце салона. Она распахнулась уже после третьего удара, и Эдуард Петрович вывалился в серую пыль, пребольно ударившись плечом. Дверь он вышибал впервые в жизни и действовал, руководствуясь голливудскими фильмами, в которых герои справлялись с этой задачей одним ударом ноги и, не замедляя ход ни на минуту, продолжали крошить врагов в капусту. Эдуарду Петровичу потребовалось несколько минут, чтобы прийти в себя и залезть обратно в салон машины. К тому времени очнулась Катя.
Кате казалось, что голова у неё треснула и развалилась пополам, будто спелый арбуз. Болела она нестерпимо, перед глазами плавали черные точки, то разбегаясь по сторонам, словно тараканы на свету, то сливаясь в одну большую тень. И тогда Катя вообще ничего не видела. Впрочем, глаза лучше было не открывать, иначе головокружение становилось таким сильным, будто она летела на «американских горках» да еще и вниз головой. Катя никак не могла вдохнуть полной грудью, справа под ребро словно загнали железный гвоздь, и он вонзался все глубже и глубже при каждом вдохе. Только голос Русланчика не позволял ей снова отключиться.
Мужчины вытащили Катю из маршрутки на руках и уложили на землю поодаль.
«Водитель. Блин, мы забыли про водителя,» – спохватился юноша, когда Катя была устроена поудобнее подальше от машины. Эдуард небезосновательно полагал, что она может взорваться. Мужчины бросились к машине, огибая её по дуге, но кроме битого стекла перед автомобилем не оказалось ничего и никого. Куда он мог деться? Ведь они оба ясно видели, как водитель вылетел в разбитое лобовое стекло. Мужчины растерянно огляделись по сторонам.
«А где это мы?» – дошло, наконец, до Никиты. – «Блин, че это? Не понял. Мы где?»
Эдуард Петрович, успевший в силу возраста получить школьное образование в Советском Союзе и морщившийся от убогости Никиткиного лексикона, изобилующими словами-паразитами, как от запаха свежей, тепленькой еще, навозной кучи, озадачился этим вопросом гораздо раньше.