Я хочу умереть.
Я хочу к нему.
Я хочу, чтобы все знали, как мне плохо и плакали вместе со мной. Но никто не знает и, конечно же, не собирается плакать.
Так думала я день напролет.
А еще мне хотелось кричать.
Но я не кричала.
Конечно, можно, конечно, кричать обо всем этом на каждом углу. Можно рыдать во весь голос на самом оживленном перекрестке этого мира, чтобы все слышали и видели КАК мне плохо. Но в глубине души я отчетливо понимала, что никакого прока от этого не будет, что никто не услышит этот мой отчаянный крик боли, ненависти и полной безнадеги. А ведь мне действительно было плохо! О, как мне было плохо! Честно-честно…
Черная дыра его отсутствия засосала все. Цветущие сады превратились в мертвую пустыню. Ухоженная клумба вмиг заросла сорняками. Источник, снабжавший водой целый мир, высох в одно мгновение.
Еще совсем недавно в моей жизни ярко светило солнце, вспыхнув на несколько дивных часов и расцветив все необыкновенными красками.
А потом солнце также внезапно погасло, как и появилось, отчего весь мир погрузился во мрак.
У меня ничего не осталось, никаких ресурсов. Я стала похожа на лопнувший шарик из мультика о Вини-пухе, который Пятачок вручил ослику Иа.
О таких чувствах только в книжках пишут, на деле такого не бывает. Но – ведь было же! И не с кем-нибудь, а – со мной!
Я, конечно же, понимаю, что все это были самые банальные сентиментальные бабские сопли. Но это правда. Было правдой. Я чувствовала, что падаю, падаю, падаю куда-то вниз. Может, я Алиса из сказки Льюиса Кэрролла? Но тогда где мой кролик, пудинг и Чеширский кот? Почему нигде не видно таблички «Съешь меня» или «Выпей меня»? Кто напишет благополучный конец моей истории? Или я так и останусь книгой, в которой кто-то выдрал все последние страницы?
Наступила поздняя осень. Я бродила по паркам, мечтая найти какой-нибудь пруд, чтобы утопиться. Хорошо, когда пруд глубокий и в нем свинцово-серая вода, и в воде такие же серые облака, как и наверху. А еще лучше найти омут. Несколько смелых шагов – и холодная вода уже никому ничего не расскажет. Эх, вот бы взять и решиться бы только на эти пять-шесть шагов, пробить отражение серого неба и исчезнуть в пустоте… Но никаких озер на сто миль вокруг. Одни пруды по колено.
Искала, искала место, дура безмозглая, где сердце могло бы бросить якорь. Умоляла судьбу подарить мне встречу с Принцем. Вот и доумолялась. И чего хорошего, спрашивается? А ничего. Только и остается, как разбежаться и со всей силой долбануться пустой своей башкой об стену. Что ж, не очень эстетичный, конечно, видок у меня после такого тарана будет, зато наконец-таки, перестану буравить выплаканными глазами мироздание и прислушиваться к вечно молчащему телефону. И поплыву себе на лодочке Харона через речку Стикс с двумя монетками на ничего уже не видящих глазах…
Все, каждая минутка нашей с Богдангом встречи, жила во мне, это жило вместе с моей Надеждой, которую он безжалостно сжег своим исчезновением. Сам создал, сам же и уничтожил. Зачем, зачем он сделал все это?.. Может, он и сам этого не знал?!
Я стала как сломанный радиоприемник: застряла на одной радиостанции, и невозможно сдвинуть ручку… И что дальше?
Однажды я заглянула в маленькую церковь. Там, перед старой потемневшей от времени иконой Христа беззвучно плакала, слегка потрескивая, одинокая тоненькая свечка. Маленькие восковые слезки скатывались по ее желто-бледному болезненному телу. Огонек еле заметно шевелился и ровно и мягко освящал божественный лик. В этом нежном сиянии икона оживала, впитывала новые краски, жизненную силу, энергию… Пока есть свечи – живы и иконы…
Говорят, что старые иконы потому так светятся в темноте и мерцают, что раньше в краску специально добавляли мелко размолотые кристаллы. А, может, потому они такие, что те, кто их писал, вкладывали в каждый мазок всю свою душу, всю свою веру?.. Не знаю… во всяком случае, факт есть факт – икона светилась и пронзала меня насквозь глазами Спасителя…
Не выдержав его взгляда, я бухнулась бессильно перед иконой на колени, молитвенно сложила перед собой руки и стала бормотать слова, похожие на молитву:
– Богданчик, милый, родной, умоляю, отпусти, отпусти меня. Я тебе за это дам горы серебра, золота и алмазов. Все, все, что только попросишь, но только не держи меня памятью о тебе… Господи, слышишь ли Ты меня?! – воскликнула я, в отчаянии воздев к лику Христа свои залитые слезами глаза.
Я не ждала и одновременно ждала какого-нибудь ответа на мой вопль. И этот ответ прозвучал, влился в мое исполосованное сердце вдруг с один миг сложившимися стихами:
Ожидаю напрасно гласа,
Чтобы голубь спустился с небес
Или слов сокровенных Спаса,
Иль каких-то иных чудес.
Избавление не приходит,
Сколько Бога о том не моли.
Словно прутиком кто-то водит
Взад-вперед по купели земли.
Верю в голос его хрустальный,
Но сомкнулись его уста.
Что же видит во мне кристальный,
Все пронзающий лик Христа?
Удивительно – как только прозвучали во мне последние звуки самых последних слов, мне друг внезапно полегчало.
Я всхлипнула в последний раз, поднялась с колен, вытерла тылом ладони покрасневшие воспаленные глаза и пошла себе к выходу из церкви…
Покинув ее, я принялась бродить по улицам, вдыхая пряный осенний аромат и думая о том, что я вдруг в одночасье превратилась из маленькой девочки в маленькую старушку, минуя возраст женщины, и что я чувствую себя так, как будто мне уже семьсот семьдесят семь тысяч лет. И столько же, видно, умерших надежд.
Но я обманывала себя – последняя, малюсенькая-прималюсенькая надежда на то, что я когда-нибудь снова повстречаю Богдана, никак не хотела во мне умирать, сколько я не пыталась ее прогнать, удавить, утопить и изничтожить каким-либо иным зверским способом.
Кто его знает, может быть, это было к лучшему....
Глава 3. Между небом и землей
Я иногда думаю, а что же такое, в сущности, наша надежда? И все больше убеждаюсь в том, что это существование человека между небом и землей.
То есть нигде.
Надежда… Ее даже и похоронить нельзя. От нее почти уже ничего не осталось, пепел один. Смотри, что ты наделал, Богдан. Неужели ты не понимаешь, что так нельзя?!
Вот в таком подвешенном состоянии я и продолжала пребывать, взывая к небу, чудесам и всему тому, что могло бы мне помочь встретиться с Ним…
А вокруг была осень. Под ногами шуршали опавшими телами листья разной формы, цвета, величины, но было в них нечто общее – все они были мертвы… и никогда им больше не воскреснуть… придут дворники, соберут их… и в огонь побросают… или утащат куда-нибудь, чтобы сделать из них перегной… какое замечательное слово… именно в это и превращается вся эта дивная осенняя красота…
Впрочем, осень отлетала легко, как отлетает душа праведника. Молодые березки словно свечки за упокой, горели ярким, чистым и последним пламенем, а дождь был похож на святую воду… еще немного и осень скользнет куда-то вверх, выше крыш и вознесется…
Я поняла это, когда пришла однажды в парк и увидела, сто почти все деревья стоят голые. Лишь одно осталось с почти везде уцелевшими листьями, правда, тоже почти потерявшими свой прежний цвет.
Я подошла к дереву, прикоснулась щекой к холодной коре и стала вдыхать аромат, чтобы продлить этот день, впитать его весь целиком, прожить, запомнить… для чего?.. я и сама не знала… Наверное, чтобы начать отсчитывать от него какой-нибудь новый этап своей жизни… Хотя все это стало мало похоже на жизнь. Мало человеческого остается в человекоподобном существе, реагирующем на одно-единственное имя и одновременно ненавидящим его. Это уже сродни фетишизму, или антифетишизму, черт его разберет, как это там все называется у них, у умных.
Вот так и живешь, тащишься по жизни, ощущая себя человеком, с которого заживо содрали кожу, скелетом без куска живой плоти, головой профессора Доуэля. А может, взять и превратиться в Медузу Горгону?..
Ходишь по городу и ловишь себя на мысли, что вода под мостом в реке так и зовет, так и уговаривает в нее, серую и мутную, прыгнуть.
Мечешься, мечешься по огромному городу, до боли в глазах вглядываясь в каждого встречного, сравнивая одежду, походку, волосы… Но нет, все только приблизительно похоже. Приходишь в себя, а потом ловишь на мысли, что глаза снова его ищут. И будут искать, пока не повылазят. Они не могут его не искать.
Иногда хотелось, чтобы у меня развилась амнезия. Была бы у меня амнезия, я бы сразу сделалась счастливой, забыв обо всем, что было, и не мучаясь от невозвратимости прошлого. Но возникает вопрос: а можно с потерей памяти потерять и возможность любить?
Как же я мечтала дожить до того времени, когда сотрутся все воспоминания о нем!
Я говорила себе каждое новое утро:
– Я тебя забуду. Совсем забуду. Обязательно и непременно. Если конечно смогу. А почему не смогу? Очень даже смогу. Вот постараюсь как следует – и смогу.
И не смогла… ни разу не смогла, как не старалась…
Я минус Я равняется Ноль,
Я минус Ты равняется Боль…
А еще говорят, что след, оставленный любовью, пусть даже и скоротечной, красив и загадочен! Чушь это все собачья! После нее одна сплошная кровоточащая рана. Это как алмазный бур, который прошил тебя насквозь, сметая и разрушая все на своем пути, а потом его вытащили и куда-то убрали. А ты остаешься в этом во всем доживать, или, что точнее – догнивать…
Почему-то она не давала себя убить, эта моя чертова жизнь без него. И зачем ей я? Уж она-то мне точно была не нужна.
Но она, жизнь, как нарочно цеплялась как тот кот за диван, с которого его хотят стащить, и не давалась.
И зачем мне было ее продолжать, эту мою жалкую жизнь? Что в ней такого уж хорошего? Или от нее польза есть кому?
Уж точно не мне.
Я уж точно так жить не хотела. И не могла.
Ну что это за жизнь, а?
Глупое существо.
И обреченное…
Но еще больше – живучее.
Живет и живет себе.
Живет, чтобы что?
Чтобы в избытке воздуха – задыхаться, а в толпе быть одиноким, никому не нужным, мерзким существом?
И самое веселое, что это существо – я.
Было бы действительно весело, если бы не так грустно.
Каждый раз смотрю на фонари и вижу виселицу.
Ха-ха…
Когда было совсем плохо, я уходила из дома, куда-то в неизвестность, но потом вновь возвращалась обратно домой, в этот проклятый склеп…
В тоске я чуть ли не сто раз на день проверяла свою почту в компе, но, конечно же, зря. Хоть я и дала ему все свои координаты, но никаких сигналов от него ко мне не поступало.
Я стала радоваться даже спаму.
Мне казалось, что беда, постигшая меня в связи с расставанием с Богданом – это край, что это самое страшное, что есть в моей жизни.
Потом я отчетливо помню период, когда стала бить стаканы и резаться об осколки: мне хоть как-то надо было сохранять контакт с реальностью. Когда я разбивала стакан, я как бы пыталась поставить красную точку во всем этом и прерываться на реальность. Вроде того, как в телевизоре говорят: вернёмся после рекламы, не переключайте. Но перерывы на реальность были слишком маленькими, чтобы я смогла ими спастись.
Но я все же спаслась.
Спас меня кот.
Мы с ним встретились совершенно случайно. Он сидел перед дверью в мою квартиру, когда я собиралась войти. Критически оглядев меня всю от пят до макушки, он подошел и потерся об мою ногу, одобрительно урча.
Мне ничего не оставалось делать, как открыть дверь и пригласить его к себе в гости.
Он, паразит, поднял голову, заглянув своими огромными зелеными глазищами в мои глаза, и снизошел до того, что медленно проследовал за мной. Осторожно ступая, он обошел все углы, ища присутствие опасности. Потом, удовлетворенный результатом, забрался на диван, вытянулся на нем во весь рост и заснул, не обращая на меня, хозяйку всего этого, никакого внимания.
Я же подошла к гостю и присела рядом, удивленная и в то же время заинтересованная такой наглой бесцеремонностью – так нахально войти в чужую квартиру и занять единственный в ней диван!
Несколько минут я просто сидела рядом и рассматривала его. Ничего особенного – на улице таких миллион. Но они-то на улице, а он здесь, у меня на диване, свернулся калачиком, полностью игнорируя присутствие всего остального мира, в том числе и меня.
Мне захотелось прикоснуться к этому странному существу, поэтому я протянула руку, но тут же замерла, встретившись взглядом с двумя зелеными пистолетными дулами-глазами. Все-таки мое желание было сильнее страха, и, подождав несколько секунд, я продолжила движение, не отводя взгляда от этих двух зеленых глазюк. Наконец, я все-таки коснулась его тела и сделала пару робких поглаживаний. Убедившись, что опасности нет, он медленно опустил голову обратно на диван и позволил мне немного себя погладить, всем видом давая понять, что нисколько в этом не заинтересован.
И тут я с удивлением ощутила, что никогда еще за последнее время не чувствовала себя так уютно, как сейчас, на этом диване, с этим абсолютно незнакомым мне существом. Захотелось лечь с ним рядом, закрыть глаза и просто полежать какое-то время, растворившись в тишине и покое. Но как только я начала опускаться на диван рядом с ним, он резко соскочил на пол и выбежал в незапертую входную дверь.
Я встретила его снова через несколько дней. Также как и в первый раз, он с абсолютно безразличным видом сидел у меня перед дверью. Ничуть не колеблясь, я опять впустила его. И снова он совершил свой обход в поисках неизвестно чего и устроился на диване. Я вошла следом, достала из холодильника молоко, налила в блюдце и поставила в прихожей. На обычное «кис-кис-кис» он плевать хотел, паразит. А я не стала настаивать и весь вечер занималась домашними хлопотами, а гость мирно сопел на диване, так и не притронувшись к молоку. Иногда я тихонько присаживалась рядом и смотрела на него. Просто смотрела, не в силах понять, почему от этого мне так приятно и тепло в груди. Только ближе к ночи, когда сон тяжелыми хлопьями сновидений склеил мои ресницы, я снова попробовала лечь рядом с ним. Почти уверенная в неудаче, опустила голову на подушку… но на этот раз мой гость не свалил, а продолжал лежать, не двигаясь. Мне показалось, что я уснула раньше, чем закрылись глаза. Сквозь навалившийся на меня сон я почувствовала, как кот придвинулся ко мне ближе, так, что даже сквозь сон я ощутила тепло его тела. Хотя на самом деле я не была уверена, кто к кому придвинулся. Всю ночь мне снились необыкновенные, прекрасные сны, а пробуждение было на удивление радостным и бодрым – я давно уже не чувствовала себя так хорошо. Уходя из дома, я глянула на диван, где он лежал всего секунду назад. Диван был пуст, но что-то проскочило мимо меня в открытую дверь и скрылось на лестнице. И еще: на полу осталось стоять пустое блюдце. Я улыбнулась и пошла по своим делам.
Следующие несколько дней были странными. Я чувствовала, что чего-то мне не хватает. Или кого-то… С удивлением замечала, что спешу домой и огорчаюсь, увидев, что перед дверью – никого. Даже диван выглядел одиноким. И хорошие сны перестали сниться.
Он появился лишь через неделю. Все было как раньше – мы действовали согласно неписаному ритуалу, понятному лишь нам двоим. Он только чуть-чуть отклонился от него, когда медленно и осторожно подкрался к моему креслу, в котором я сидела, прыгнул на него и мягко положил голову мне на колени под нежные поглаживания моих рук.
Потом он спрыгнул на пол и потёрся о ноги, прося колбасы: ведь коты любят не своих хозяек, а их холодильники. Но колбасы не было, и кот ушёл.