– Одна только проблема. Надо бы с кем из взрослых посоветоваться. Кто в этом деле соображает. А вдруг, это – не платина? А какой-нибудь редкий металл, который еще дороже стоит? Если месторождение открыл – за это же тоже что-то дают?
– Ага, дадут. Десять лет без передачек! – меня начала веселить эта история. – Да, кстати, тяжеленький песочек-то. Может, уран? – я невинно посмотрел на Леву.
Тот быстро вытащил флакончики из кармана, повертел их в руках и засунул обратно.
– Не, он бы светился!
– Вот дурында, тебя что, в школе совсем не учили? Это ж фосфор светится, а уран, он того, невидимый. Детей потом не будет. Ты с этим, лучше, не шути, а то – фиг знает…
Лева снова вытащил добытые сокровища из кармана и воткнул пузырьки в мох подальше от себя.
– И что же делать? – его энтузиазм заметно ослаб.
– Хм, а что, если к Карлу Францевичу обратиться? – подумав, предложил я. – Он мужик что надо, лишнего никому не скажет.
Наш научный руководитель стационара был уникальным человеком. Латыш, с феноменальной эрудицией и памятью, специалист-геоморфолог, яркий и талантливый преподаватель, пропустить профильную лекцию у которого среди студентов считалось невосполнимой потерей. Защитив в сорок лет докторскую диссертацию, Карл Францевич сразу возглавил целое направление в географической науке. Обладавший огромным авторитетом, он никогда и ни на кого не повышал голоса, со всеми разговаривал уважительно, даже к нам – школьникам обращаясь только на «Вы». Время от времени с удовольствием принимал участие в посиделках в «кафе» и всегда был готов обсудить любые проблемы, ненавязчиво, но четко аргументируя и логично обосновывая свой взгляд на самые разные вещи.
На следующий день после обеда, улучив момент, мы с Левой нагнали шедшего в лабораторию Карла Францевича и сбивчиво объяснили ему возникшую проблему. Слегка улыбнувшись, тот взял флакончик со светло-желтыми пластинками, достал из кармана складную сильную лупу и внимательно осмотрел содержимое, наклоняя сосуд в разные стороны.
– Слюда! – последовал лаконичный вывод. Взяв другой флакон, он взвесил его на руке, мельком глянул через лупу и заключил:
– Пирит. Серный колчедан. В общем, сокровищ, ребята, вы не нашли, но само любопытство уже похвально! Из вас выйдет толк! На той неделе мне надо будет делать шурфы на тридцатой точке. Если хотите, попрошу Володю, чтобы он вас со мной отпустил. Там в шлихах знаки регулярно попадаются, могу вам настоящее золото показать. Хорошо? – и он удалился, оставив нас в противоречивых чувствах.
* * *
Много чего произошло в нашей жизни с тех пор. Домик в Крыму так и остался для Левы неосуществленной мечтой, хотя, следует признать, усилий в этом направлении он прилагал немало. Детская уверенность – когда-нибудь прославиться и обогатиться – так и не давала ему покоя, временные успехи бывали, но кардинально преуспеть не получалось. Наши с ним пути расходились и снова сходились. Временами мы долго не виделись, находясь в разных городах, лишь перебрасываясь парой писем в год. Иногда встречались достаточно регулярно, и я слушал рассказы о его новых приключениях, время от времени даже принимая в этих авантюрах непосредственное участие.
На днях в телефоне высветился камчатский МТС и в трубке раздался озабоченный голос Левы:
– Слушай, я тут с одним бичом познакомился. Он мне по пьяному делу подробную карту нарисовал, где в Саянах Деминский золотой водопад находится. Сведения верные, он с кем-то в лагере сидел, тот помер, а перед этим рассказал все как есть. В августе прилечу, надо найти, ты как?
Ну, вот как перед таким предложением устоять? Да никак…
– Конечно прилетай, сходим!
Один день в Решотах
Большинство дней в жизни людей пролетает, не оставляя за собой никакого следа. Но некоторые врезаются в память и вспоминаются через много лет в мельчайших подробностях.
В тот год я после второго курса универа проходил практику на стационаре, организованном географическим институтом в тайге в низовьях реки Ангары. Стационар так официально и назывался: «Приангарский таежный». География – наука объединяющая, и здесь проводили исследования почвоведы, ботаники, зоологи, гидрологи, климатологи, геоморфологи и прочий люд, занимающийся изучением – что и как происходит в природе. У каждого специалиста – сотрудника института, как правило, имелось на подхвате два-три студента, обучавшихся у них основам полевой работы. Эту молодежь приглашали из разных ВУЗов со всех концов страны, народ собирался интересный, поэтому скучать не приходилось.
Однажды вечером на базу стационара доставили телеграмму. У одной из наших девчонок, приехавшей из Томска, сильно заболел кто-то из близких. Ей срочно нужно было уехать домой. Поезд из одного плацкартного и четырех общих вагонов с тепловозом, называемый всеми «мотаня», отправлялся ежедневно поздно вечером со станции, находящейся в нескольких километрах от базы. Руководство стационара резонно рассудило, что отпускать восемнадцатилетнюю девчонку одну слишком опасно, и с ней нужно кого-то отправить для подстраховки.
Однопутная железнодорожная ветка в то время была протянута от станции Решоты на Транссибе в тайгу километров на триста на север. В ближайшие годы ее собирались довести до села Богучаны, где проектировалось строительство новой ГЭС Ангарского каскада. А пока она служила транспортной артерией, связывающей с «Большой землей» многочисленные исправительно-трудовые лагеря и редкие старые деревеньки. По дороге завозили людей и разные грузы, вывозили лес и лесоматериалы – любой лагерь в этих краях представлял собой, в сущности, большой леспромхоз, выполнявший спускаемые сверху планы по заготовке древесины.
Лагерей, в каждом из которых трудилось несколько тысяч заключенных, было много. Они стояли через пять-десять километров пути, возле станций с запасными путями, где портальные краны загружали в вагоны лес. Таким образом, остановки шли одна за другой, на них «мотаня» и стояла, пока не завершалась погрузка-выгрузка. К своему конечному пункту назначения, станции Решоты, состав приходил только утром. Большинство пассажиров в южном направлении составляли только что освободившиеся бывшие заключенные (в этих краях их называли просто «зеки»). Почти все остальные пассажиры служили в лагерной администрации или в охране, следуя в отпуск или по служебным делам. Обстановка в поезде была соответствующая.
Сопровождать уезжавшую девчонку назначили меня, как прошедшего этот маршрут уже не один раз и наиболее опытного из студентов. Начальник отряда выдал под расписку десять рублей, отдал командировочное удостоверение и напомнил о необходимости его отметить и «чтобы обязательно были круглые печати» с читаемой надписью «Решоты». Иначе, мол, без правильной отметки в командировочном, эти три дня бухгалтерия института мне не оплатит.
В поезде мы сразу забрались на верхние полки и до места добрались без каких-либо особых приключений. Поспать, правда, не удалось – слишком возбуждены и беспокойны оказались пассажиры из освободившегося из лагерей контингента. Выйдя из вагона «мотани» мы, не теряя времени, сразу помчались к кассе. Вокзалы Транссиба и ветки на Карабулу находились километрах в двух друг от друга. Оказавшись в числе первых, нам удалось быстро купить билет на ближайший скорый поезд. Уже через час я благополучно затащил тяжелый чемодан моей подопечной в тамбур остановившегося на пару минут поезда «Владивосток – Москва». Прощаясь, мы обнялись в тамбуре и искренне обещали писать друг другу письма. Проводница едва успела согнать меня на перрон, как состав тронулся. Почувствовав себя достойно выполнившим важное задание и, наконец-то, свободным, я вернулся на свой вокзал, отстоял небольшую очередь и купил обратный билет. Затем решил немного прогуляться по поселку, тем более, что до отправления «мотани» оставалось часов шесть.
При виде вывески «Столовая» на большом доме из бруса, сразу захотелось чем-нибудь перекусить. В очереди стояло несколько человек. Раздатчица никуда не торопилась. От нечего делать, я стал рассматривать помещение и находящихся в нем людей. Присутствовал большой зал с двумя десятками столов, из которых больше половины были свободными. Беленькие, с мелкими синими цветочками, клеенки покрывали столешницы, в середине каждой гнездились фарфоровые солонка и перечница, продолговатая емкость с горчицей, с воткнутой в нее деревянной лопаточкой, и чекушка столового уксуса. На окнах висели тюлевые светло-желтые шторы. Две репродукции Шишкина и Айвазовского в рамках украшали побеленные стены, возле одной из них в кадке росла настоящая пальма с пучком кожистых зеленых листьев на вершине.
Народ в зале подобрался разнородный. Рядом с входной дверью сидели четверо солдатиков из внутренних войск. В углу лежали их вещмешки, шинели и автоматы. Возле ближнего окна выпивали и закусывали трое офицеров. Один, постарше, в майорских погонах что-то вальяжно рассказывал про свой отпуск на море. Речь его изобиловала пикантными подробностями. Двое старлеев старательно внимали повествованию, угодливо кивали и дружно удивлялись.
Шесть или семь недавно освободившихся зеков сидели по одному или по двое за столами и, опустив головы, молча ели. За столиком у внутренней стены, прямо под копией картины Айвазовского, расположились двое железнодорожников, сосредоточенно и тоже молча поглощая содержимое тарелок и запивая его компотом.
Только из дальнего угла периодически доносились звуки веселья. Там пили и что-то вспоминали четверо парней в таких же энцефалитных костюмах, как и у меня, по виду – геологи или геодезисты. Их стол был заставлен разнообразной снедью, вперемешку с торчащими бутылками портвейна и стаканами. Судя по всему, ребята только что выбрались из тайги. По всей видимости, они прибыли на стоявшем перед входом в столовую грузовике-вездеходе, с надписью на кунге «Георазведка».
Очередь на раздачу сдвинулась. Я взял поднос, поставил на него стакан с томатным соком, салат со свежей капустой и взял пару кусочков хлеба. Впереди случилась заминка. Приземистый, с жестким взглядом и прожженным солнцем лицом, бывший зек никак не мог определиться с предпочитаемыми блюдами.
Раздатчица снова повторила:
– Мужчина, выбирайте скорее!
Тот пожал плечами, помялся.
– Ты это… Что-нибудь пожрать дай!
– Что Вам дать-то, мужчина?
– Ну что-что? Первое и второе!
– На первое есть борщ, щи, солянка, окрошка! На второе – котлеты, тефтели, шницель, мойва жаренная. Выбирайте!
Мужик опять затупил. Видимо, проблема выбора последние лет десять для него не существовала. Помолчав, он снова поднял глаза на раздатчицу:
– Пожрать, говорю дай!
– Борщ и котлету?
– Давай! И хлеба!
– Хлеб вон там возьмите! Гарнир какой брать будем? Есть гречка, картофель-пюре, рис.
– Ладно, это… Гречку давай!
– Пить что будем? Спирт? Водку? Есть портвейн «Кавказ», пиво свежее сегодня завезли!
Мужик явственно сглотнул, но потом мотнул головой.
– Ты чо гонишь-то, в натуре? Нельзя сейчас пить. Чаю дай! Только нормального, черного!
Женщина заполнила тарелки, достала алюминиевую кружку, засыпала туда полную горсть заварки и залила кипятком из титана. Расплатившись, зек взял поднос и пошел к столикам. Раздатчица молча покачала головой, глядя ему вслед.
Я выбрал рассольник, гуляш с картошкой и компот. Получилось на восемьдесят копеек. Пообедав, вышел на крыльцо и закурил. Было тепло, светило солнце, по небу лениво плыли кучерявые белоснежные облачка. Станция утопала в зелени, возле лужи ворковали голуби. Жизнь прекрасна! На последней затяжке вдруг вспомнил про командировочное. Черт! Как же я мог забыть? Надо же его обязательно отметить, и чтобы с печатью! Да без проблем, сейчас все сделаем, времени достаточно!
В сельсовете оказалось закрыто. Как же я не учел, что сегодня воскресенье! Обойдя подряд учреждения поселка, кучковавшиеся в центре, убедился, что почти все в выходной отдыхают. У работающих круглой печати ни в одном заведении не имелось. Разбитная деваха с кудряшками, продававшая входные билеты в общественной бане, услышав неожиданную просьбу, расхохоталась: «Да здесь клейма на многих негде ставить, какая печать? Слышь, парень, а может, просто так покувыркаемся? У меня в подсобке диванчик есть!» Несколько оторопев от такого предложения, я отмазался срочными делами и быстрым шагом направился на вокзал.
«Только прямоугольная печать есть, штамп станционный!» – сообщили мне в железнодорожной кассе. Круглая находилась в сейфе у начальника станции, который уехал на рыбалку. Я вернулся к сельсовету, путем опроса в соседних домах выяснил, где живет его председатель. Найдя нужную усадьбу, постучал в ворота. Вышедшая женщина объяснила, что муж уехал на рыбалку вместе с начальником станции. Вернется поздно, а печать у него тоже хранится в сейфе, в кабинете. Положение казалось безвыходным. Похоже, что все возможности по поиску нужной для бухгалтерии печати были исчерпаны.
С нехорошим чувством, что пообещал, но не сделал, я вернулся на перрон, откуда должна была отходить «мотаня». Сбоку за палисадником из окна одного из пристанционных зданий раздался чей-то хохот. Повернув голову и обнаружил вывеску «Решотинский линейный отдел МВД на транспорте». И тут меня осенило: «Милиция! У них же, всяко, печать должна быть!» Бросившись в открытый проем входа, я проскочил через заваленный хламом тамбур и, дернув на себя ручку внутренней двери, влетел в помещение.
Мгновенно охватившее меня чувство опасности, сообщило, что лучше бы я сюда не заходил. Из персонала в данный момент здесь присутствовали четверо пьяных вдрабадан служителей закона, сразу как-то нехорошо уставившихся на меня. В большой комнате имелось три канцелярских стола с несколькими стульями, три шкафа, кресло и сейф в углу. На одном из столов на газете лежала нарезанная колбаса и стояли стаканы с чем-то мутным. Слова, подготовленные перед этим, застряли у меня в горле.
Молчание прервал сержант, сидевший на краю стола:
– Ну, и какого… тебе надо?
– Дяденьки, помогите, пожалуйста, мне тут круглую печать поставить надо! На командировочном! Студент я, без печати сказали, что не оплатят! – как можно более жалобно высказал я свою просьбу.
Мое обращение, не сразу, но вызвало совершенно неожиданный эффект.
– Так, у нас же есть круглая печать? Есть!
Милиционеры задумались, потом переглянулись и вдруг начали хохотать. Некоторых от смеха складывало пополам! Показывая на меня пальцем, больше всех резвился тот самый сержант:
– Печать! Ему круглую печать надо! Ха-ха-ха! На командировочном!! Ой, держите меня трое, не могу!!
Стоя посередине комнаты, я попятился, ничего не понимая и продолжая по инерции просительно мямлить:
– Ну, пожалуйста… Дяденьки… Везде закрыто… Печать на командировочное… Студент я… Не оплатят… Помогите, а?
– А что, мужики, может, и правда, поставим печать? – отдышавшись от очередного приступа хохота, поинтересовался упитанный мент, единственный офицер с погонами младшего лейтенанта, сидевший в кресле.
Предложение вызвало новый бурный приступ веселья. При этом стало хорошо заметно, что все присутствующие были не то, чтобы пьяными, а какими-то дурными. «Таблеток наелись, что ли?» – злобно подумал я, а вслух побожился, что буду до конца жизни помнить их доброту, но хотелось бы документ заверить… «Надо круглую печать, вот здесь и здесь – в двух местах! А то ведь не оплатят дни…».
– Ладно, поставь, Андрюха, ему печать! Ха-ха-ха! – продолжая веселиться, распорядился старший по званию, – Может, замазать тебе маленько отпечаток-то?