– Нет-нет, мне надо, чтобы все читалось! Чтобы «Решоты» на печати видно было!
Сержант, булькая от сдерживаемого хохота, взял у меня командировочное, открыл сейф и достал печать. Промокнув о подушечку и подышав на нее, он примерился и умело вдарил печатью по указанным мною местам в удостоверении и, неожиданно тонко взвизгнув от смеха, отдал командировочное. Попятившись, я произнес скороговоркой слова благодарности и бросился в дверь.
Отойдя от здания милиции, нырнул в кусты акации, нашел там чурку, сел и закурил, переживая случившееся и приходя в себя. С родной милицией что-то было не так. С одной стороны – менты выглядели явно не просто пьяными, а какими-то дурными, с другой – мне совершенно непонятна была причина их столь бурного веселья по совершенно безобидному поводу.
Ладно, решил я, все это сейчас не так важно. А важно то, что до отхода «мотани» оставалось полчаса, а я в беготне уже проголодался и очень хотел пить. Магазин под вывеской «Продукты» находился рядом, имея выход на небольшую привокзальную площадь со сквериком посередине. Покупателей не было. Опустив на прилавок внушительный бюст, за стойкой скучала дебелая продавщица. Поздоровавшись, я принялся изучать небогатый ассортимент, представленный на полках.
После недолгих раздумий, определился в своих желаниях:
– Дайте, пожалуйста, коржик за шесть копеек и две бутылочки напитка «Медок», по двадцать две копейки.
Продавщица, не пошевелившись, перевела на меня глаза и произнесла совершенно неожиданную фразу:
– А ты, паря, с двух бутылок-то, не охренеешь?
Понимая, что мир вокруг рушится, и меня снова угораздило попасть в какую-то аномальную зону, я осторожно выложил на прилавок полтинник и еще раз попросил:
– Тетенька, мне бы напитка «Медок» две бутылки, пить сильно хочется, и коржик. «Мотаня» скоро отходит, долго ехать, что-нибудь перекусить бы перед дорогой надо.
– Ха-ха-ха! А я вот думаю – с двух-то ты точно охренеешь! – радостно продолжила свою мысль женщина. – Да мне-то что? Пей!
Она забрала деньги, выставила на прилавок две бутылки «Медка» и положив рядом коржик, снова погрузилась в дремотное состояние. Совершенно сбитый с толку, в раздумьях – чтобы все это значило? – я направился в скверик. Открыл пробку о торчавшую из земли арматурину, откусил коржик и сделав большой глоток напитка, тут же все выплюнул. В бутылке была бражка! Самая настоящая, недавно перебродившая, еще дурная, но уже достаточно крепкая! Где-то нарушили технологию и легкий прохладительный напиток превратился в убойное пойло!
Тут пазл сложился. Неадекватные менты, высказывания продавщицы – все стало на свои места! Крепкий, сносящий крышу, напиток по двадцать две копейки за бутылку! «Так, с этим понятно. Но почему они так смеялись надо мной? Что-то здесь еще не так! Ладно, рано или поздно, все выяснится! Пора уже, вот и „мотаня“ подходит!». Оставив в скверике под кустом сирени бутылки, я доел коржик, запил водой из колонки и побежал к поезду.
Заняв место у окна, в полупустом вагоне, сразу задремал, но потом подскочил, как ужаленный! Внезапное озарение говорило, что смех напившихся бражки ментов явно связан с печатью, которую они сначала не хотели мне поставить на командировочное удостоверение. Достав из кармана «энцефалитки» злополучный документ, я вгляделся в два огромных оттиска, красующихся на соответствующих местах документа, где мелким шрифтом были нанесены слова «Прибыл» и «Убыл». По кругу, к моему отчаянию и ужасу, ясно читалась вся надпись: «Министерство внутренних дел РСФСР. Красноярский край, ст. Решоты Вост.-Сиб. Ж. Д. МЕДВЫТРЕЗВИТЕЛЬ линейного отдела МВД»!
Тувинские рассказы
Повесть о мальчике и чуме
До завтрака оставалось минут десять. Полулежа на кровати в своей комнате в общежитии на базе, я заполнял рабочую тетрадь, перенося из полевого блокнота результаты вчерашних маршрутных учетов. Послышались торопливые приближающиеся шаги, в дверь постучали.
– Да! Заходите!
В дверном проеме появились две женщины – врач-бактериолог Тамара Павловна и медицинский энтомолог Людмила Николаевна. Обе были растеряны и напуганы. Мне объяснили – что случилось. Задав пару уточняющих вопросов, я поднялся:
– Быстро в лабораторию!
Сев за микроскоп, стал рассматривать агаровую поверхность на одной из двух поставленных передо мной чашек Петри, используемых для выращивания микроорганизмов. Легкий зернистый центр явственно начинал прорисовываться у всех колоний. По их периметру были отлично видны изящные кружевные «платочки». Колоний было много. Во всех секторах и на обеих чашках.
– Сколько времени прошло?
– Суслика очесали и вскрыли утром, перед завтраком, посев сделали сразу после – в девять утра.
– Значит, будем считать, – суточный. Хороший рост! Что термостат?
– Держит – утром двадцать пять градусов.
– Сливной рост из всех органов за неполные сутки! Какая сильная зараженность! Патология что?
– Небольшие изменения были – в печени и селезенка чуть увеличена. И легкие с геморрагиями.
– Почему вчера не сказали?
– Лаборантка мне доложила, а я не придала значения. Посчитала, что и от других причин такая картина могла проявиться, – виноватым голосом ответила Тамара Павловна. Она пришла на нашу станцию из инфекционной больницы недавно и в некоторые важные мелочи не сразу вникала.
– Ладно, понятно. Биопробы?
– Все, как положено. Две белых мыши. Заражены суспензией органов накожно и подкожно. Раз такой рост на чашках – завтра должны пасть.
– Где его нашли? – обратился я уже к Людмиле.
– На этикетке стоит «Суслик агонирующий, Эльды-Хем, верх». И дата. Больше ничего.
– Надо ехать, разбираться. Очень странно. В верховье Эльды-Хема никогда чумы не находили. Где сейчас Усольцев?
– Зоогруппа стоит на Кускаше, он всегда сначала там стоянку делает. Дмитрий Борисович, а можно с Вами съездить? Новый участок, тоже надо бы своими глазами увидеть!
– Хорошо, Люда. Скажи Виктору, чтобы машину готовил. Сейчас быстро завтракаем, собираемся и в девять выезжаем.
Интересно начинался денечек! Наш противоэпидемический отряд заехал на свою летнюю базу четыре дня назад. Первый день ушел на разворачивание лаборатории, второй – на другие хозяйственные дела, необходимые для следующих двух месяцев ударной работы. В этот хоздень, прямо с утра, начальник зоогруппы, отправился к своим знакомым в горы покупать сарлыка (яка) на мясо, которое потом делилось поровну между лабораторией и зоогруппой.
Сарлыка брали в начале каждого сезона, мясо обходилось намного дешевле, чем его покупать в местных магазинах или на рынке. К тому же, чабаны сами забивали бычка, сами разделывали, и надо было только привезти его на базу. Зоолог Усольцев уже расплачивался с хозяином, когда сын чабана принес и отдал ему умирающего суслика.
У всякого медицинского зоолога на шее висит бинокль, на поясе – нож, а в карманах обязательно имеются блокнот с карандашом, пробирка и пара мешочков, на случай, если где-то на маршруте попадется дохлая мышь или еще какой подходящий для исследования на чуму или другие инфекции материал. В такой мешочек Усольцев и поместил суслика и отдал его в лабораторию, когда привез на базу разделанного сарлыка. Толком он ничего не рассказал.
Зверька положили в специальную яму для доставленного материала и оставили до утра. Как сегодня выяснилось, суслик оказался зараженным чумой, и теперь предстояло выяснить все обстоятельства этой находки. Особенно беспокоил чабанский сын, который обнаружил и принес больного зверька – очень сомнительно, чтобы он при этом надевал медицинскую маску и резиновые перчатки. Учитывая сливной рост возбудителя в посеве из легких суслика – если мальчик вдохнул большую дозу чумного микроба, то у него вполне может сразу развиться легочная форма…
* * *
Вспышка легочной, Монголия, двадцать лет назад…
Фельдшер оказался маленьким, сухощавым и сильно стесняющимся от внимания стольких людей. Начальник противочумной станции что-то произнес по-монгольски и перевел для меня:
– Я сказал ему, чтобы он все рассказывал, как можно подробнее. Что нам надо, все-таки, разобраться – почему он заболел!
Мы находились в медицинском пункте сомона (района) одного из южных аймаков Монголии, расположенного на границе пустыни Гоби и высоких горных хребтов Монгольского Алтая. Кроме фельдшера, меня (прикомандированного советского специалиста) и начальника станции, в помещении находился еще один монгольский врач – эпидемиолог из аймачного центра и глава местной администрации, желающий выяснить – все ли правильно делается с работой по чуме в его сомоне. Фельдшер все подробно изложил и показал – как поминутно развивались события.
Здание было сделано из самана (глины пополам с соломой с добавлением навоза), почти квадратной формы, примерно пять на пять метров. Посередине находилась такая же саманная стена, делящее медпункт на две части. Стол фельдшера располагался прямо напротив входной двери в дальнем конце комнаты. Справа от входа присутствовала еще одна дверь, ведущая в соседнюю комнату с двумя застеленными койками – изолятор для больных.
Сбоку от стола стоял шкаф с медикаментами, укладками для экстренных выездов, противочумными халатами и всем остальным, необходимым для работы. На тумбочке в самом углу видна была электроплитка, алюминиевый чайник и открытая коробка с мелким печеньем. С другой стороны стола имелось единственное в комнате, но большое окно.
Со слов фельдшера, в тот день он, сидя за столом, занимался заполнением журналов. В дверь зашел человек, по виду – скотовод. Выглядел пьяным, с красным лицом. Он, сильно кашлял, с трудом держался на ногах и разговаривал сбивчиво, не всегда сразу понимая – о чем его спрашивают. Фельдшер с первого взгляда заподозрил чуму и спросил – не охотился ли тот недавно на тарбагана?
Последовал ответ, что да, четыре дня назад в горах он подстрелил тарбагана, приготовил и съел. Позавчера он вернулся в свою юрту, а на следующий день заболел. Сегодня едва смог доехать до сомона, очень плохо себя чувствовал. Дома осталась жена с тремя детьми. Рядом стоит юрта его брата, там двое взрослых и двое детей. Этот разговор у них длился не более двух-трех минут.
Фельдшер приказал чабану зайти в изолятор, закрыть за собой дверь и лечь на кровать. Сам же, не мешкая, открыл шкаф, достал бутылку со спиртом и тщательно обработал открытые части тела. Прополоскал рот и промыл нос. Затем закапал в глаза глазных капель с антибиотиком. Проглотив положенные по инструкции таблетки тетрациклина, он на плитке вскипятил шприц, иглы и поставил себе внутримышечно укол стрептомицина.
После этого переоделся в полный противочумный костюм с маской и очками и только тогда вышел из-за стола. Подойдя к двери, он закрылся на крючок, затем открыл окно и окликнув прохожего, попросил передать главе поселения, что в сомоне чума, что он с одним больным на изоляции и в каком месте находятся юрты с контактными. И что надо срочно сообщить эту информацию на противочумную станцию. Только закончив первоочередные дела, он обработал все поверхности дезраствором и направился к больному.
На станции о случившемся узнали через полчаса, когда глава администрации сомона сам позвонил по телефону. Еще через десять минут во всем аймаке ввели карантин, для перекрытия дорог вокруг аймака и сомона выехали вооруженные отряды из сотрудников органов правопорядка и добровольцев. Спустя еще полчаса специально укомплектованная группа врачей со станции выехала на место происшествия. Через три часа они прибыли в центр сомона. К этому времени больной чабан уже умер, тело забрали на вскрытие в аймак.
Фельдшера не трогали, оставив на изоляции, и сразу направились к юртам. Они находились далеко в горах, и врачи добрались до места только к вечеру. Там все оказалось печально. Четверо уже болели, на следующее утро свалились с температурой и остальные. Ударные дозы антибиотиков позволили спасти две жизни, остальные шесть умерли.
Фельдшер, несмотря на все меры предосторожности, тоже заболел, почти неделю отчаянно бился в одиночестве с болезнью, сам себя колол антибиотиками, стал хуже видеть и слышать, но выжил. На этом вспышка чумы закончилась – через шесть дней после выздоровления фельдшера карантин в сомоне и аймаке сняли – он выполнил свою задачу.
Я встал и прошелся по комнате, замеряя шагами расстояние от двери до стола, за которым тогда сидел фельдшер.
– Здесь же полные четыре метра! Ну, не мог, не мог он при обычном кашле с такого расстояния заразиться! Есть же данные со многих сотен вспышек! Наверняка был какой-то другой путь!
Мы снова принялись обсуждать проблему. Действительно, считается, что при воздушно-капельном пути заражения дальше двух метров инфекция при кашле не передается. Опять начали пытать фельдшера – где и на чем он мог проколоться, как сумел подцепить заразу? Тот твердо держался на своем.
Начальник станции тоже несколько раз прошелся по кабинету вперед-назад, изучая обстановку. Потом спросил у фельдшера, точно ли он уверен, что больной чабан плотно закрыл за собой дверь? Тот повспоминал и сказал, что да, уверен. Хотя зашедший чабан плохо себя контролировал и замешкался в дверях, но все закрыл плотно.
– А ветер, ветер в этот день откуда был?
– Вчера только ветер на северо-запад перешел, до этого дней десять с юга дул! – прокомментировал глава администрации.
– Точно, тогда был южный ветер! – подтвердил фельдшер.
– Так, а дверь на юг выходит! И ведь окно было приоткрыто?
– Нет, только форточка!
– Форточка? Этого достаточно! Ну, вот, наконец, все и выяснили! – удовлетворенно подытожил начальник станции.
Действительно, теперь все встало на свои места. Больной чумой с колоссальным количеством бактерий выделяемых при кашле, зашел в помещение медпункта. Сеней или тамбура перед входом не было, только небольшой навес. Через открытую дверь порывом ветра бактерии с каплями мокроты пронеслись через комнату и попали на фельдшера. Пока тот прояснял ситуацию и уточнял детали, микробам хватило времени внедриться в его организм так, что проведенная сразу за этим дезинфекция не помогла. Здесь все сами убедились, что любые расчеты, сделанные при одних условиях, в других могут оказаться ошибочными!
* * *
Итак, мы выехали с базы. В трех километрах от нее находился поселок, центр одного из самых удаленных районов республики. На улицах, по случаю теплой, безветренной погоды, то и дело встречались компании беззаботной молодежи, степенно прогуливались старики и мамаши с колясками. На стадионе два десятка чумазых пацанов гоняли мяч, еще столько же наблюдали за игрой. Обстановка была спокойной и мирной.
Заскочив на стоянку зоогруппы, забрали с собой Усольцева. Тот рассказал, что юрта старого Мергена (чабана у которого покупали сарлыка) находится в самом верху ущелья Эльды-Хема. Заехать туда можно только через морену, от подножия Суур-Тайги, до нее отсюда час езды, и там ползти по камням морены на нашей санитарке – еще час не меньше. Но что делать?
Солнце стояло в зените, когда, преодолев вброд неглубокий здесь Эльды-Хем, мы, наконец, выехали к нужной юрте. Она стояла на широкой приречной террасе, покрытой нарядным, многоцветным ковром из альпийских цветов. Мергена я хорошо знал и сразу заметил, что среди вышедших навстречу нам людей, не было его младшего сына. Поздоровавшись со всеми, предчувствуя неладное, поинтересовался: