Но вот их выражение, их свет… Мудрость? Понимание? Сочувствие? Опыт тысячелетий? Все вот это сразу приходило на ум. Оторвать взгляд невозможно. И я молчал, словно язык проглотив. Он заговорил первым.
– Все хорошо. Не бойся, Станислав.
Я немного пришел в себя.
– А… Марсела, Костя… ребята…
– У них все будет нормально. Их заберут через пять минут, – заверил меня спаситель.
– А… я.. вы?
– И у тебя все будет хорошо. А могло быть плохо. Ты не удержался бы за мачту.
– А кто вы? И что это за? – я указал на платформу. Как будто невидимый, в огоньках, плот, висящий прямо в воздухе. Вроде сейчас разрабатывают гравитационный двигатель. Это оно?
– Это неважно, кто я, – усмехнулся человек, – гораздо важнее, кто ты. Знаешь, кто ты, Станислав Чон?
– Ну… конечно. Я же не свихнулся пока.
– Ты очень важный для будущего человек. Это просто такой факт. Учти его. Ты настолько важен, что нельзя допустить, чтобы ты умер.
– Все же умирают.
– Конечно. Но не в четырнадцать лет.
– Все важны.
– Да, конечно. У тебя все будет хорошо, Станислав.
Он поднял голову, и я тоже. Над нами рокотал вертолет. Спасатели снимали с мачты моих товарищей. Наша платформа стала медленно подниматься. Я подумал, в какое изумление все придут, когда увидят эту штуковину. Это же супертехнологии какие-то. Не зря он говорит о будущем.
Он поднялся. Положил руку мне на плечо.
– Не забывай меня, Станислав. До свидания!
Я сам не понял, как очутился внутри вертолета, на полу, рядом с моими мокрыми и полузамерзшими друзьями. А я уже был сух, согрет и больше не трясся от ужаса. Салверы передавали нам сухую одежду, одеяла и горячее питье. Марсела переодевалась без всякого стеснения. Впрочем, мы не в первый раз были в ситуации, когда стеснение смысла не имело. И ночевали втроем в одной палатке, и вообще всякое бывало.
Она взглянула на меня.
– Стаська, ты же нас спас! Если бы не ты…
– Да ладно. Мне просто случайно попалась эта мачта.
Спасатели потом спрашивали, откуда я, собственно, взялся. Мои друзья считали, что я тоже висел на мачте, и меня сняли потом – но для спасателей я внезапно появился на пороге вертолета, сухой и чистый. Объяснить правду я не мог. Рассказывать про типа в белой хламиде с глазами древнего бога – ну извините. Пришлось прикинуться, что я в шоке и ничего сам не понимаю.
Так до сих пор и не знаю, что это был за тип. Но он сказал мне «ты важен для будущего». Я? Да ведь все важны для будущего, нет же каких-то особых людей – так, что одни более необходимы, а другие менее. С другой стороны, Костя и Марси и так были спасены, а я бы погиб, так что очевидно, этот мистический спасатель просто решил спасти и мою жизнь, а заодно репутацию испанских педагогов – что они пережили бы, если бы погиб подросток, приехавший на конференцию?
Но что это за таинственный тип? Я часто думал обо всем этом. Может быть, это была галлюцинация – только она не объясняет, почему я остался сухим и вообще выжил. Я помню изумление спасателей – оно точно не было галлюцинацией.
Я никогда никому не рассказывал об этом. Даже в качестве байки. Во-первых, примут за сумасшедшего, во-вторых, не хотелось бы, чтобы Костя с Марси узнали, что я едва не погиб тогда. Тем более – чтобы узнала мать. Но я много думал о моем странном спасителе. Кто он? Может, какой-нибудь религиозный персонаж? Да вроде не похож – я даже специально ознакомился с религиозной мифологией.
В конце концов я пришел к выводу, что тот человек явился к нам из будущего. Перемещения во времени еще недавно считались абсолютно невозможными, но сейчас квантовая теория уже подходит и к этому, казалось бы, неразрешимому барьеру. Конечно, до постройки машины времени еще очень далеко, но это не значит, что ее не построят никогда. Он из будущего – это наиболее вероятно.
Хотя с годами все это стало казаться мне полным бредом – вместе с ребятами мы вспоминали о пережитом приключении на острове Бури, а вот фантастическое спасение помнил только я – было ли это реальностью, кто знает?
Станислав Чон, Церера, 032 год КЭ.
Глава 2. Похороны. Книга Цзиньши
В операционную Сай меня не пустила. Она сказала, что уже имела дело с основанием черепа. Кристина ассистировала ей, Вэнь готовил интенсивную палату. Меня отправили отдыхать.
Отдых – дело серьезное. В данной ситуации это долг – если придется сменить кого-то из товарищей, я должен быть свежим. Меня трясло, но принимать какие-либо медикаменты сейчас нельзя – мало ли что от меня потребуется! Я бы предпочел работать, но раз работы пока нет, надо отдыхать. Хотя бы лечь и закрыть глаза, даже если зубы выстукивают дробь. Я выпил стакан горячего чаю и лег.
Только теперь я вспоминал крики техников: «Серый, ты понял? – Весь блок управления разворотило начисто!» Обратно в скутере я летел рядом с раненой, Вэнь контролировал автопилот, я следил за показателями, добавлял катехоламинов в мешок капельницы и слушал нервные переговоры спасателей по радио.
– Главное – черный ящик.
– Да, прослушаем – ясно станет.
– Не мог он так упасть… просто не мог.
– Ты соображаешь или нет?
– Техники балду гоняли…
Вообще странно. В самом деле, скутеры – штука надежная, просто так они не падают. На Земле бывают погодные условия и все такое – но здесь условия всегда одинаковы. За полтора года работы я ни разу не сталкивался с таким. Катастрофы случались, осталась пара трупов и в моей памяти – но не так. Один провалился в расщелину, помнится. Другая – биологиня – ушла в Океан, оборвался трос, она потерялась, у нее кончился кислород; тело позже извлекли из моря. И все другие случаи, когда я летал на вызовы, были связаны с чем угодно, но не с аварией техники. Хотя один раз в ровер прилетел метеорит, тоже случайность. На Второй Базе однажды робот вышел из строя, упал и резаком поранил рабочего. Программный сбой. Но скутеры… Они не выходят из строя просто так.
Видимо, как я понял из отрывочных реплик, скутер развалился прямо в полете. Да и понятно – куски были рассеяны по большой площади, а если бы машинка просто упала, при тамошней мягкой почве осколки никак не могли разлететься далеко – он лежал бы в яме целиком, да и яма была бы куда глубже.
Вот отчего у меня сейчас стучали зубы. Да, Аркадия очень жалко – я даже еще не задумался о его смерти; талантливый, интеллигентный человек… будущий директор астроцентра. Да, жалко и молодую женщину, которой в самом лучшем случае предстоят годы восстановления. Возможно, нейропротезирование спинного мозга. Если она вообще выживет. Но черт возьми, это наша работа, я умею дистанцироваться от переживаний. Не в них дело.
Дело в том, что произошло что-то странное. Но что? – Халатность техников…
Почему-то все казалось мне сейчас таким ужасным, что хотелось отмотать время на два часа назад. Когда все в мире было еще спокойно.
Цзиньши, «Черное время»
«Разным, но не всем будущим временам я посвящаю эту книгу».
Этими словами великого писателя двадцатого столетия Хорхе Луиса Борхеса я предваряю свое повествование, дорогой читатель. Я знаю, ты не поверишь мне.
Живущие в антиутопии никогда не верят, что их мир – ужасен.
Я попытаюсь достучаться до твоего сердца, читатель. Я скажу на том языке, который тебя приучили понимать: наша цивилизация, земная цивилизация в большой опасности. Тебе решать, игнорировать это предупреждение – или постараться хоть что-то предпринять.
Я знаю, сейчас ты уже спрашиваешь себя: отчего же автор не пошел обычным путем? Отчего не обратился в свой Совет трудового коллектива или в Совет более высокой ступени? Отчего не инициировал общественную дискуссию? Я горько смеюсь в ответ твоим мыслям. Ты привык решать все проблемы обращением к тому, что считаешь обществом. Но настоящие проблемы никогда не приходят тебе в голову. Потому что ты сформирован особым образом. Ты кондиционирован для жизни в этой замкнутой среде.
Но ты уже читаешь эти мои строки, и значит, ты не безнадежен. Ты просыпаешься.
Опасность, которая грозит нашей цивилизации, – не пришла извне. Эта внутренняя опасность сродни душевной болезни, которая пожирает мозг – а больной даже и не подозревает, что здесь что-то не так.
То, что нам грозит, – духовная гибель. За которой неминуемо последует и физическая».
Я покачал головой. Кажется, автор бредит. Кажется, у него расстройство личности – уже по напыщенному стилю можно ставить диагноз.
До сих пор у меня так и не дошли руки до файла, подаренного Аркадием. Раненую девушку – её звали Сян Линь – отправили на Марс вчера. До самой отправки мы сидели рядом с ней – все втроём, кроме дежурного. Необходимости такой не было, конечно, мы распределили дежурства, достаточно было бы одного салвера. Но нас как магнитом тянуло в палату, где лежала в искусственной коме несчастная девушка-планетолог. Сай успешно провела операцию, но состояние Линь оставалось стабильно тяжелым. Я не мог думать ни о чем другом. Подрагивали цифры и графики на мониторах, мы молчали, глядя то на приборы, то на бледно-восковое лицо пациентки. Временами кто-то из нас вставал, обтирал ватным тампоном лицо Линь, поправлял руку, очищал и увлажнял полость рта. В общем, хотелось делать хоть что-нибудь. И уйти было невозможно. Тем более, что временами Линь начинала умирать, и мы быстро, лихорадочно решали, что ей ввести. За трое суток я поспал от силы часов десять – не подряд, конечно.
Вчера наконец пришел с Марса спецрейс с медицинской капсулой. Просто так в пассажирском, даже в медотсеке отправлять Линь было нельзя. Прилетели две врачицы-нейрохирургини, осмотрели Линь, поговорили о чем-то, не глядя на нас – конечно, они специалисты, а мы всего лишь салверы. Впрочем, с Сай они благосклонно побеседовали, та разъяснила им свои действия, и врачицы одобрили ее. Затем они укатили капсулу к себе на корабль. Мы, все четверо проводили их до выхода и молча наблюдали, как закрывается шлюз.
На Церере врачей нет. Уже давным-давно врач – фактически ученый, лечит он самые сложные случаи, привлекается для консультаций, если салверы не справились. Обязательно имеет узкую специализацию. На космической станции, где в общем-то все здоровы, врачи ни к чему.
Мы – не врачи, а салверы. Еще до Освобождения и создания всемирного Союза Трудовых Коммун наша профессия приобрела это название, бог весть, кто его придумал. Происходит оно сразу от двух латинских cлов – здоровье (salus) и спасать (salvare). Изначально профессия эта объединяла тех, кого в еще более древние времена презрительно называли «средний медперсонал» – медсестер, фельдшеров, акушеров. Сразу предполагалось, что работать салверы будут самостоятельно, что образование им будет даваться весьма серьезное, что они смогут сами ставить диагнозы и даже лечить в простых случаях (так, как это уже и было к тому времени во многих странах в отношении медсестер или, если такая специальность была, фельдшеров).
В наше время салвер учится профессии пять лет, усваивая – благодаря нейростимуляции, конечно – значительно больше информации, чем усваивал врач лет пятьдесят назад. С подробными знаниями о человеческой анатомии, физиологии и биохимии, патологии, с умением провести элементарную операцию по удалению аппендикса или желчного пузыря, ну разумеется, трахеотомию, или принять даже осложненные роды. Если салвер дальше специализируется на хирургии, он вообще может проводить чуть ли не любые стандартные операции – лишь для сложных и необычных случаев требуется врач. Да и врачи – те же салверы, только после пяти лет института они еще три года учатся в аспирантуре. Я бы тоже мог учиться дальше – просто не захотел.
И многие не хотят. Салвер работает с пациентом непосредственно, близко. Элементарный уход сейчас осуществляется не полностью автоматически, но с помощью управляемых киберов, быстро и беспроблемно; он не составляет труда, и салвер организует его самостоятельно. Никаких «нянечек» и «сиделок», как это было во времена отчужденного труда, у нас нет. Салвер в общем-то делает то, ради чего люди и идут в медицину, – работает непосредственно с больным, помогает людям. А врач… для этой профессии нужно иметь научный склад ума. Работать больше с машинами и символами, чем с человеком.
Нас много. Это простая работа, но ты все время ощущаешь себя нужным. Это хорошая работа. Я никогда не жалел, что пошел в салверы.
На следующий день были назначены похороны Аркадия. Распоряжения на случай смерти он не делал, и поэтому тело захоронили обычным образом, в грунте Цереры. Я не знал, ждет ли его кто-то на Земле, есть ли родственники или друзья, которым хотелось бы посещать могилу. Но без специального завещания, сделанного заранее, тела погибших на Землю не посылают – отправка тоже отбирает топливный ресурс. Мне казалось, что Аркадий не хотел бы лежать на Церере. Ведь он и попал-то сюда скорее случайно. Но возразить я ничего не мог – не находил весомых аргументов.
Вся Тройка выстроилась перед импровизированным «кладбищем» на поле 44. В народе это место прозвали Пантеоном. Здесь уже разместились одиннадцать могил, одиннадцать обелисков тех, кто погиб при освоении и исследовании Цереры за три десятилетия. Причем это были не все погибшие – тела пилотов по традиции отправляли в вечное плавание в Космос, некоторых по личному завещанию все же увозили на Землю или Марс.
Трехдневный мониторинг у неподвижного тела Линь вымотал нас всех. Но ребята тоже пошли хоронить Аркадия. Почему-то этот случай казался нам не чужим – может, из-за Линь, коллеги погибшего, а может потому, что и Аркадий ощущался как пациент – мы просто не успели. Может быть, ребята почувствовали, что мне нужна поддержка, ведь у меня-то была причина идти на похороны, я знал Аркадия лично. Так или иначе, мы стояли вчетвером, и Кристина сочувственно сжимала мою ладонь, хотя сквозь толстые перчатки наших скафандров это пожатие почти не ощущалось. Сдержанные азиаты Сай и Вэнь просто стояли рядом. В Системе сложились свои похоронные традиции – странная смесь из традиций разных народов, революционных обычаев и новых, космических. Мы с Кристиной надели на рукава черные повязки, Сай и Вэнь – белые, как принято в Восточной Азии. В наушниках гремел оркестр Тройки – играли традиционную со времен Освобождения Песнь Павших. Странно мажорная, хотя в то же время и скорбная музыка, я старался не проникаться ею, она усиливает тоску, а рыдать в скафандре не очень удобно. Небольшим взрывом уже была подготовлена могила в грунте, туда опустили белый пластиковый гроб. Начальник Тройки Раджниш что-то пробормотал о «безвременно погибшем герое», о «весомом научном вкладе» и «останется в наших сердцах». Киберы стали быстро и неторжественно засыпать могилу реголитом, а потом мы перешли в кантину Тройки, где стояли столы и закуски. Зал украсили белыми цветами, венками – все искусственное, разумеется, и красными флагами с черной ленточкой наверху. Я взял каких-то закусок, но еда не лезла в горло. Только теперь я полностью осознал случившееся – до того забота о Линь не давала мне по-настоящему прочувствовать гибель Аркадия. И снова захотелось отмотать время на три или четыре дня назад… О Галактика, а ведь все было так хорошо. Так спокойно.
Кристина заглянула мне в глаза.
– Стани… ты хорошо его знал?
– Нет, – пробормотал я, – нет. Мы только один раз разговаривали.
В самом деле, почему меня так накрыла его гибель? Не был Аркадий мне близок. Я ничего о нем толком не знал. Но почему-то видел перед собой тигриные небольшие глаза и слышал спокойный высокий голос: «Великие свершения обычно требуют великих жертв. И этот раз не был исключением».