Спустившись с горы, мы увидели храм Кшитигарбха. Кшитигарбха (или Дицзан) – это один из главных бодхисаттв Цзю-хуашани, который правит загробным миром и сансарой. Из храма доносился гул молитв и стук деревянной рыбы. Молодой монах, дежуривший у двери, что-то ел. Я спросил, можно ли здесь совершить службу. Взглянув на меня, он удивился моему невежеству:
– Это место, где жил сам Владыка Кшитигарбха. Он заведует чтением заупокойных сутр, почему же нельзя?
Цена службы составляла от семисот юаней до двухсот тысяч. Спускаясь с горы, мы пересекли улицу Цзюхуацзе. Проходя мимо отделения банка, я заметил монаха, принесшего туда деньги на хранение. Мы наблюдали издали. Он держал что-то обеими руками, его голова была устремлена вперед. Прямая спина и монашеское одеяние подчеркивали его величавость.
За обедом я был в плохом настроении. На трех из четырех буддийских священных гор Китая – Утайшань, Эмэйшань, Путошань – я побывал уже давно и с тех пор очень долго мечтал попасть на Цзюхуашань. Я не ожидал, что она произведет на меня тяжелое впечатление дурно пахнущих денег. Деньги можно сравнить с потоком, а накопительство – с рытьем канала. Некоторые роют промышленные каналы и зарабатывают на продукции. Другие копают сельскохозяйственные, получая прибыль из хлеба и других продуктов. Третьи занимаются бизнесом и зарабатывают на деньгах, которые находятся в обращении. Кроме того, существуют книги и газеты, развлечения, туризм, еда и даже азартные игры с эротикой. Каждый любит свой канал и занимается им. В этом мире они повсюду, с мощным или слабым потоком. Всем нужно лишь, чтобы из твоего кармана упали капли и пополнили поток. Сегодня меня изуми
ло, как сами монахи используют чувство сострадания, идею всеобщего спасения и взывают к самоотверженности, аскетическому образу жизни и другим буддийским ценностям. Они копают свой большой канал и тем самым приобщают к себе мирян, но при этом позволяют остальным на территории более ста километров в округе и на горе Цзюхуашань вытягивать множество других каналов. Вон на той горе продают курительные свечи, у обочины дороги – статуэтки Будды, на улице Цзюхуацзе работает кафе. По всей территории священной горы открывают храмы и женские монастыри, попрошайки преграждают дорогу. Говорят, еще есть те, кто заведует кладбищами. Я внезапно вспомнил, как вчера на вершине восторгался прекрасным видом на деревья и зеленый бамбук. В сумерках среди густого леса и высокого бамбука душа и тело наслаждались нежными звуками горных ручьев – оказывается, все они брали исток в этом огромном море зелени. Похоже, нам не совершить экскурсию и не насладиться красотой гор и рек – мы только и будем раздавать деньги подобно тому, как дерево теряет листву, плывя в водных потоках.
После обеда мы в расстроенных чувствах спускались с горы на машине. У подножия горы находился древний храм с желтыми стенами и серой черепичной крышей. Листья и ветви бамбука скрывали его. Это оказался знаменитый храм Ганьлусы и одновременно одна из буддийских школ Цзюхуашани. У него был такой строгий и торжественный вид, что мы невольно остановили машину, чтобы посетить его. Наступил полдень, и духовные лица удалились на обеденный перерыв. В храме стояла такая тишина, что случайному гостю казалось, будто он входит во Врата пустоты. В главном зале было безлюдно, лишь горели несколько благовоний, и в ряд лежали круглые коврики для медитаций. Сидящий с прямой спиной Будда глазами, подобными водной глади, созерцал Вселенную. В зале на колонне была табличка с написанными на ней «Правилами медитации буддийской школы горы Цзюхуашань»: «Входить в зал для медитаций нужно тихо, спокойно, все земное оставить…». На колонне у прохода красовалась надпись «О заповедях монашеской общины»: «С управляющим монахом нужно вести себя скромно и покладисто, ко всем людям непременно проявлять доброту.». С правой стороны оказалась столовая, где выстроились в ряд несколько десятков столов и скамеек из необработанной древесины. Они все были в старинном простом стиле. На столах, располагавшихся на расстоянии в два чи[44] друг от друга, находились чашки, в чистом блеске которых можно было увидеть свое отражение. На стене висело множество наводящих на размышления религиозных заповедей, написанных сложным языком. Рядом со столовой помещалась терраса. Там росли цветы и другие растения: тут и там мелькали красные цветы и зеленые листья. На стволе небольшого кустика была табличка с надписью: «Зеленый бамбук и желтые цветы – это и есть природа Будды, палящее солнце и ясная луна освещают созерцающий ум». Внезапно я понял, что Будда повсюду. Вместе с группой посетителей мы спокойно вошли в Великий храм и гуляли по нему. Случайно встреченные здесь монахи даже не взглянули в нашу сторону. Они не боялись, что мы воры или разбойники, и не видели в нас источник выгоды. Настроение улучшилось. Я не исповедую буддизм, но все-таки вернулся в главный зал, где невольно сложил руки вместе, поклонился три раза изображению Будды и промолвил: «Здесь истинный Будда».
Выйдя из храма, мы продолжили спуск. Автомобиль мотало, холмы переходили один в другой, тень от бамбука непрерывно тянулась за нами. Глубина и высота буддизма совершенно неизмеримы. Он возникает повсюду. В нем можно видеть денежное дерево, а можно – непередаваемую, непроницаемую философию, выраженную в словах. Одни меняют свои деньги на успокоение и набожность. Другие бесконечно стремятся с помощью чувств и природы постичь мирскую суету, беспредельное сердце Будды.
Август 1995 года
Мое эссе о горах Уишань
Я покорил уже немало знаменитых гор. Перед посещением Уишань я вдруг понял, что в этот раз будет очень трудно взбираться. Мне просто хотелось лечь на бамбуковый плот и в тишине изучать пейзаж по обеим сторонам реки – этого бы хватило, чтобы очароваться красотой.
Пирс горной деревни… Бирюзовый поток спокойно протекал под каменным арочным мостом. С обеих сторон возвышались горы. Вода была чистой и прозрачной. Мы запрыгнули на плот. Лодочник слегка взмахнул длинным бамбуковым шестом, и мы неспешно поплыли по зеркальной глади. Река оказалась совсем не широкая, в среднем три-пять метров. Прекрасно виднелись надписи на скалах и пышная растительность по обоим берегам. Здесь вовсе не было глубоко: шест доставал до дна. В прозрачной воде ясно просматривались водоросли и даже мелкие камни внизу. Длина реки – четырнадцать километров, высота падения – пятнадцать метров, течение спокойное. Ничто не мешает взять плот и поплыть самостоятельно. Вот только поворотов очень много, река достаточно извилистая – в этом и состоит ее прелесть. Там, где русло сужается, объем порядочно увеличивается. Кажется, что спереди и сзади речку окружают горы, а вершины по ее берегам спешат показать свои прелести.
Я в приподнятом настроении полулежал на бамбуковом стуле и любовался картиной природы. Вода плескалась о плот. Я вполуха слушал бормотание лодочника. Все волновало меня – камни, вершины, император, богиня, «священная черепаха, выходящая на берег», «богиня Гуаньинь с ребенком» на склоне. Пейзаж кажется такой молчаливой вещью… Многим нелегко переносить тишину и непременно хочется услышать какие-нибудь истории об этих местах. Я же спокойно изучал речной пейзаж, словно свиток монохромной живописи.
Горы на обоих берегах обладают природной красотой. Когда они не покрыты зеленой шалью и абсолютно обнажены, видно, что красная горная порода в процессе многолетнего окисления покрылась слоем черного оксида железа. Вода оставила здесь много белых следов. В прошлом увлажненная поверхность вздымалась, и на ней появились «морщины», которые смотрелись естественно и очаровательно. Сидя или стоя, можно представить тихо лежащего могучего льва, взлетающего сокола, невинного озорника или простодушного старика-крестьянина. Здесь нет ни капли мирского влияния. Большая часть гор покрыта густым лесом и высоким бамбуком. Вьющиеся плющи покрывают камни, вновь и вновь показывая красоту этих мест.
Плот слегка повернул. Река постепенно сужалась, горы все ближе подступали к воде. Пышно цвела зелень; на вершине рядами колосились ветви бамбука – словно армия перед небесными вратами. На горизонте было облачно. Хвойный лес плотным ковром спускался с середины склона. Ветви елей изредка дотягивались до воды, будто Тайгун Ван Люйшан[45] беззвучно закидывал удочку. Из густой травы вдруг выглянули ветви японского банана. Среди широких листьев мелькали яркие цветы, похожие на красавиц, которые поселились в уединении в просторной долине. На реке не было волн, в горах ни звука – только зеленый туман, легко стекающий по берегам. На водной глади подрагивало отражение бесконечных гор. В прошлом они вдохновляли рыбаков, и те пели, размеренно двигая бамбуковыми шестами на легком ветру. Облик гор с тех пор, конечно, сильно изменился. Наши зрение и слух не так идеальны, как у Чжу Цзыцина[46]: в стихотворении «Лунный свет в Лотосовом пруду» он описал, как услышал «знаменитое произведение на скрипке». В этот момент я тоже доверился ощущениям, которые дарила мне горная мелодия.
Вид на горы Уишань
Этот зигзагообразный горный поток невинно красив. Его верхнее течение начинается в горах на территории пятидесяти квадратных километров. Капли дождя легко приземляются на листья и траву. Корни в земле поглощают их, потом влага пробивается сквозь песочный фильтр и снова течет ручьем. Бесчисленное количество таких ручейков сливаются в реку, по которой можно плыть на плоту. Эта вода невероятно спокойна, в ней нет опасных воронок, нет рева, сотрясающего горы, – только тишина и медленное течение потока. Во время каждого крутого поворота навстречу дул приятный свежий ветер. Я смотрел вдоль речной долины: мне хотелось охватить взглядом всю роскошь неисчерпаемого потока, каждую минуту уходящего из настоящего мира не зная куда. На секунду я будто бы сделался буддийским монахом и детально различал его чистоту, прохладу, спокойствие и мягкость. Когда еще можно будет насладиться такой лаской и очарованием? Вспомнил все воды, с которыми мне приходилось встречаться: бушующие волны Южного моря, холод озера Тяньчи, тигриный рев водопада Хукоу, звонкий звук Трех ущелий Янцзы… Теперь я понял природу всех вод. Изначально она «невероятно покорная, мягкая, очень застенчивая»[47]. Из всех форм природной красоты в мире, наверное, только в изгибах гор есть такое величие, только в воде есть такая воля. Удивительно, но лишь Уишань и местные реки могут так сочетаться, подчеркивая очарование друг друга. Они так неразлучны в своей красоте, что невозможно рассказать, невозможно описать. Именно тогда я поверил в то, что горы и реки, словно история возлюбленных или музыкальный шедевр, могут заставить потерять голову. Это временный приют, тихая гавань для души и тела. Ван Вэй прославлял озеро Ванчуань в горной усадьбе, Су Дунпо был очарован великой рекой Дацзянчиби, Чжу Цзыцина вдохновлял Лотосовый пруд, Ся Мяньцзунь[48] писал об озере Баймаху. Теперь и я нашел свое озеро – Уицзюси.
Плот пересек Уцюйси («Пять изгибов горной реки»). На скале виднелась надпись крупными иероглифами: «Переправа Уцюй Яо Си». Яо Си жил в эпоху Мин, при рождении он получил имя Чэньшэн. Он был чиновником и не смог подняться по карьерной лестнице, а впоследствии поселился здесь в затворничестве, чтобы изучать «Книгу перемен»[49]. На камне вырезано его стихотворение, в котором он жалуется на несправедливость. На утесе на берегу можно разглядеть множество древних надписей. Я начал находить в этом пейзаже следы многих людей. Там были слова поэта и военачальника Синь Цицзи, когда-то вернувшегося в Южную Сун: «Чашу горечи выпив до дна, / Рассказать я о скорби хочу / И… молчу»[50]. Поэт Лу Ю написал на камне: «Я скорблю о том, что не едины / Девять округов моей отчизны»[51]. Основатель неоконфуцианства Чжу Си[52] тоже оставил здесь автограф. Многие люди провели здесь немало времени. Известный генерал Ци Цзигуан[53] написал на утесе торжественное стихотворение: «С мечом последую за императором умиротворять север, после чего вернусь на юг. Когда он мне пожалует титул, хочу отшельником познавать истину в этих горах». Какие же это были люди! Герои, прошедшие через яростные битвы, мудрецы, в чьих сердцах возвышались горы и волновалось море. Среди тревог и потрясений беспокойного времени они вдруг оказывались перед высокой и далекой, спокойной и безмятежной Уишань. Тогда их души сразу наполнялись успокоением и смирением.
Человек уже очень давно живет на этой земле. У него редко получается избежать волнений и избавиться от своего тяжкого бремени. Издавна есть два способа освободиться от этой ноши. Первый – это обратиться в религию, обрести покой и равновесие в душе. Второй – время от времени отправляться на природу. Су Дунпо был специалистом в этом деле: он принял буддизм, посещал горы и реки. Но можно ли сделать так, чтобы человек очистился сразу, как с помощью размагничивания удаляют пыль? Сколько гор и рек надо для этого посетить? Как в знаменитой поэме Су Дунпо «Красная скала»: тусклый свет луны среди облаков опьяняет, и как прекрасно, если под чистым ясным небом течет таинственная, прозрачная горная река, а еще можно увидеть тени от бамбуковых плотов на воде, услышать рыбацкие песни… Не это ли райский уголок? Горы и реки способны очищать души отшельников, успокаивать мысли, раскрывать высшую мудрость жизни, вдохновлять на стремление к высокому, учить возвращаться к природе, направлять свое сердце к Богу. Их красота укрепляет стремление к любви и жизни. Их могучее очарование и есть рай на земле. На горе Тайшань я почувствовал, как горы и реки могут воодушевить человека. На горе Эмэйшань я понял, какую благодать они ему дарят. Теперь в объятиях Уишань я испытал великую безмятежность, простое умиротворение, легкость, словно после сауны, и неуловимую прелесть, будто от медитации. Наверно, такие ощущения бывают лишь у индусов, погружающихся в реку Ганг. У буддистов они появляются только после поклонения горам Уишань. У меня нет религиозного опыта, но могу сказать, что я принял истинное крещение природой. Это небольшое путешествие помогло мне справиться с десятилетней тоской. Перед ясным зеркалом зеленых склонов в глубине души осознаешь, что теперь все можно отпустить и начать жизнь с чистого листа. Неудивительно, что у одной из знаменитых китайских гор есть особое название – «Скала смены костей».
Я был рад тому, что начал кое-что понимать посреди окружавшего меня молчания, и внезапно почувствовал, что впереди меня ждет нечто хорошее. Плот уже плыл по реке Цзюцюйси. Зеркальная поверхность воды вдруг вылилась в целое бирюзовое море. Оглянувшись, я увидел, как в лучах заката прихорашивается очаровательная гора Юйнюйфэн. Лодочник продолжал рассказывать свои бесконечные истории.
Ноябрь 1990 года
Горы Уданшань – шедевры богов и людей
Во время путешествия по горам Уданшань среди великолепных вершин, крутых обрывов и вековых деревьев больше всего меня поразили местные дворцы. Их построили для императора и его приближенных. При взгляде на них трудно представить, как среди безлюдных диких гор на территории восьмисот ли могло возникнуть так много красных стен и крыш с зеленой черепицей, деревянных стоек, каменных мостов и медных позолоченных дворцов. По последним данным, здесь девять дворцов, восемь монастырей, семьдесят два храма и двадцать семь тысяч домов. Мне действительно трудно понять, как в горах Уданшань могли появиться эти шедевры архитектуры.