– Но иногда я тоже ощущаю себя куклой.
Большой Быр шумно выпустил газы.
– О, задница, – пробормотал, отворачиваясь, Худой Скаун. – Вонючая шерстяная задница. Большая, как Быр.
Капля вжалась носом Клембогу в грудь.
– Боже!
За окном вновь процокала лошадь. Ей, мертвой, незачем было спать. Цок-цок, цок-цок. Безостановочно. Который круг?
– Самое противное, – сказала Капля, – что ничего нельзя изменить.
– Ну, нет, – огладил ее плечо Клембог, – если бы я верил в это, то не пошел бы через нифель.
– Но для меня-то все равно ничего не изменится.
– Кто знает? Ты же не имеешь понятия, что будет за падением в Колодец.
– А что будет? Ничего, – сказала девушка и тронула кяфизы на шее Кеюма. – Странно у вас все. Тридцать три богатыря, чешуей как жар горя…
– Это откуда?
– Наверное, из прошлой жизни. Они, кажется, выходили из моря.
– В чешуе? Морские змеебоги?
Капля рассмеялась.
– Нет, они были люди. Только как толстяк – усатые.
– Ты жила в диком месте, – улыбнувшись, сказал Клембог. – Хотя… У нас из Шанг-Лифея, Океана Безумия, тоже возвращались разные…
Они замолчали.
Похрапывал Большой Быр. Беспокойно ворочался Хефнунг, потому что один из братьев Енсенов бодал головой его живот. Цольмер даже во сне творил какие-то знаки – его пальцы сплетались и расплетались, на мгновение застывая то в одном, то в другом сочетании.
Свет пульсировал.
Капля задремала, засопела тихонько, грея кяфизы своим дыханием.
Клембог, подождав, толкнул рукой Туольма.
– Иквар, – прошептал он, – твое время.
– Мое? О, предки!
Туольм покрутил шеей и встал. Кредлик рухнул в образовавшуюся пустоту, притянув подушкой сапог Большого Быра.
– Ага, поспишь тут! – встал вслед за Туольмом Худой Скаун. – То сказки, то змеебоги… И нет чтоб на ухо.
Подобравшись поближе к узкому окну, он без стеснения приспустил штаны. Струйка мочи выстрелила наружу, орошая улицу.
Клембог позволил себе закрыть глаза.
От Капли шло тепло, обычное тепло человеческого тела. Не повезло девчонке, подумалось ему. Лишили памяти, сделали Погибелью. Наверное, жила себе где-то, ничего не ведая. Что с ней будет потом? Вернут ее боги, откуда взяли? Не хотелось бы злой судьбы.
Клембог обнял Каплю покрепче. Если ее вновь потянет к себе Колодец, он хотя бы почувствует. Спи, девочка, спи.
Самому ему приснился отец, не тот запершийся в Третьей Башне и сгинувший в ней безумец, а еще полный сил властитель Дилхейма, провожающий сына к Хребту Йоттифа в пограничную заставу Гойхан-Ликк.
Сколько времени прошло? Двенадцать лет.
Ингмаррун пестрел разноцветными полями, на Второй Башне к проезду подняли вымпел, солнце грело наплечники.
Мимо небольшого отряда катили телеги на Шиганнонский рынок – с корзинами, полными крапчатых яиц, с поросятами в клетках, с зерном и орехами в мешках, с копнами сена, на верхушках которых сидели и лежали беззаботные мальчишки.
– Помнишь, – сказал тогда отец, – я говорил тебе про Шанг-Лифей? Что он всегда должен быть за спиной?
– Помню, – кивнул Кеюм.
– Я боюсь, в Гойхан-Ликк ты заглянешь ему в лицо.
– Не понимаю тебя, отец.
– Нифель. Она там рядом.
– Но там Башня, – сказал Кеюм.
Отец вдруг рассмеялся, превращаясь в страшно исхудавшего, одержимого страхами человека из предсмертной поры.
– Дурак! – каркнул он. – Боги бросили нас! Думаешь, их старые игрушки спасут тех, до кого им нет никакого дела? Глупец! Они пили аззат из Башен и выпили его весь!
– Что? – растерялся Кеюм.
Отец приблизил серое, в язвах и темных пятнах лицо.
– Выпили весь! – повторил он, дыша безумием. – Как ты – балимарский йорум в винном подвале Даккенрауга. Выпили мир и бросили своих слуг!
– Но как же…
– Проснись! – хлопнул его по плечу отец.
Клембог вздрогнул.
– Отец, я понимаю, что ты хочешь сказать. Но мой разум чист и открыт для любого знания. Значит, Башни…
– Проснись, Кеюм!
В этот раз отец ударил его по щеке.
Клембог дернулся и открыл глаза. На него смотрел Ольбрум, сверху нависал Большой Быр, сбоку стесненно дышала Капля.
– Вы меня сейчас сломаете, – сказала она Клембогу.
– Что? Ах, да.
Гауф разогнул руку, и девушка, освободившаяся от его хватки, отвалилась куда-то за спину.
– Ой, все болит!
Клембог повел плечами. Худой Скаун подал ему ладонь:
– Утро, эрье гауф.
– Утро?
Клембог поднялся, схватившись за руку товарища. Весь отряд уже был на ногах, позвякивали кяфизы и застежки. В окно сквозь нифель, сквозь тонкие черные нити, протянувшиеся в фиолетовом воздухе к небу от земли, действительно слабо светило рассветное солнце.
За шкафом на лестнице и внизу было тихо.
– Лошадь не слышно больше? – спросил Клембог.
– Нет, – сказал Ольбрум, – но она где-то здесь, я чувствую.
– Эрье Клембог… – Капля заставила гауфа наклониться к ней и что-то прошептала на ухо.
Вид у Кеюма сделался растерянный.
– Что?
Девушка, покраснев, повторила.
– Ну, это… – Клембог озадаченно посмотрел на Ольбрума, на Туольма, на братьев Енсенов. – Так, давайте, – распорядился он, – встаем спинами вокруг Капли. Не жмемся только, чтоб ей свободно было. Кредлик…
– Да, эрье гауф, – высунул голову мальчишка.
– Это… – Мрачный гауф нашел глазами рассохшуюся деревянную посудину у стены под лавкой. – Вон ту кадку, что ли, принеси.
– Вам, эрье?
Клембог вздохнул.
– Капле.
– Ой, простите…
Кредлик рванул за световой круг.
– Да куда ж ты! – рявкнул Клембог.
Впрочем, было уже поздно. Два шага туда, два обратно, но тварям, чтобы учуять, хватило и этого. Снизу бухнуло в стену, взвился визг. Выползень, показавшись, царапнул притолоку и щелкнул зубами.
– Началось, – сказал Худой Скаун.
– Да я это… я не хотел, – Кредлик сунул Клембогу кадку и затесался в круг между Ольбрумом и Хефнунгом.
Его тут же наградили подзатыльником.
– Не смущайтесь, – гауф подал кадку Капле.
– Извините, пожалуйста, – с несчастным видом прошептала девушка.
– Всякое бывает, – сказал Клембог.
Повернувшись, он занял щель между Туольмом и одним из Енсенов. Капля шевелилась за спиной, шелестела платьем. Кадка шоркала по полу.
– Никогда бы не подумал, – сказал вдруг Худой Скаун.
– Значит, живой человек, – глубокомысленно произнес Большой Быр.
– Сдается мне, и нифельные твари, возможно, это… как бы… значит, гадят, – пробормотал в усы Хефнунг.
– Заткнитесь, пожалуйста! – крикнула Капля.
Клембог смотрел, как дышит граница света, как золотистые волны то отвоевывают ахаты каменных плит, то чуть отступают.
Ему подумалось, что будь света больше, охватывал бы он ярус Башни, то, возможно, он посадил бы Погибель на цепь. Хотя, конечно, это все равно, что сажать на цепь ветер.
– Все, – нарочито грубо сказала Капля через некоторое время, – подвиньтесь к окну, я выплесну.
Они подчинились, странной многоножкой обогнув остатки кровати. Кадка со стуком опрокинулась наружу. Капля вздохнула с облегчением.
С улицы раздались плеск и неуверенное цоканье.
– Теперь по порядку, с младших! – гаркнул Худой Скаун.
Отряд зазвенел амуницией.
– Мимо окна не мочиться!
– Девушку хозяйством не пугать!
– Кто будет брызгать – убью!
– Вы отвернитесь, – сказал Клембог Капле.
– Да, конечно.
Девушка обхватила плечи руками.
– В детстве, – обратился к ней Худой Скаун, дожидаясь своей очереди, – мне приходилось по нужде вылезать в окно…
– Эгмин, – проговорил Клембог, – по-моему, случай не совсем подходящий.
– А что? Это интересная история. На ночь меня запирали в небольшой комнатке. Так уж было у нас заведено. А ночных ваз в наших краях, Кеюм, не водилось. Дикий Тральгнок, предкам не пожелаешь. Или, значит, кусты, или выгребная яма в конце двора. Под моим окном росли, помню, такие синие… нет, беленькие… то есть, красненькие. Назывались – Глаз Неба. Ну, да, синенькие. Я тогда был еще стройнее, эх, молодость, молодость, в любую щелку, представьте, без глины и масла… Это я сейчас, шерстяная э-э… несколько поправился…
Кредлика у окна сменили Енсены, за Енсенами помочился Туольм, Большой Быр, вздыхая, пропустил Худого Скауна вперед.
– И вот, – продолжил тот, вставая наконец к окну, – мне однажды пришло в голову, что я, как и сейчас, запросто могу не лезть ни в какое окно, а тихо-мирно…
– Эгмин, заткнись! – негромко сказал Клембог.
– Да пожалуйста! – Худой Скаун, окончив свои дела и подтянув штаны, уступил место Хефнунгу. – Но я, между прочим, о Капле забочусь. Чтобы она не подумала, что мочиться – это стыдно. Я уж на своем веку и не такое…
– Эгмин!
Вид у Клембога был настолько устрашающим, что Худой Скаун предпочел спрятаться за спины товарищей.
– Все, – сказал он, – молчу, могила предков. Может, перекусим уже?
Отряд выразил дружное согласие. Все принялись развязывать мешки с припасами, и только Большой Быр, не двигаясь, смотрел на товарищей грустными глазами.
– Парни, – наконец сказал он, – а вы не могли бы и вокруг меня постоять, как только что с Каплей?
– Боги мои шерстяные! – воскликнул Худой Скаун. – В тебе-то откуда такая стеснительность, дружище?
– Я это… я по-большому. А задница в окно не пролезет, – вздохнул Большой Быр.
– Матерь нифельная, ты же нам весь аппетит отобьешь!
– Извините, а можно кадку? – обратился Большой Быр к Капле.
Получив посудину, которую девушка безразлично выпустила из рук, он посмотрел на Клембога.
– Так, ладно, – сказал гауф, пряча улыбку. – Отворачиваемся все.
Посмеиваясь, воины встали к Большому Быру спинами.
– Неприятность эта может случиться с каждым, – обрывая смешки, сказал Ольбрум. – Я еще посмотрю, как вы сами с этим справитесь.
– Ага! – прокряхтел из-за спин Большой Быр.
– Жрать надо меньше, – сказал Туольм.
– А я, – заметил Худой Скаун, набивая рот лепешкой и сыром, – не обессудьте, буду все делать на ходу и в штаны.
Отряд грохнул хохотом. По тесному кругу пошел бурдюк с травяным вином. Клембог протянул лепешку и кусок вяленого мяса глядящей в дверной проем Капле.
– Подкрепитесь.
Девушка не ответила.
Подол ее платья вдруг дернуло невидимым, теплым ветром. Волосы, рассыпаясь, взметнулись вверх. Свет из Капли плеснул огненными лучами в стороны.
С хрустом лопнул фиолетовый нарост на стене. Отступила, распалась ущербная, мрачная пелена. Внизу взвизгнула какая-то нифельная нежить. Что-то там разбилось, грохнуло. Упал на ступени лестницы выползень, зашипел и заскреб когтями, стараясь убраться подальше. Каплю приподняло над полом. Клембога и весь отряд обдало густым жаром.
– От, мать-нифель! – прошептал Худой Скаун, роняя лепешку изо рта.
Капля на мгновение обернулась.
Губы ее дернулись, в глазах промелькнула короткая попытка воспротивиться воле богов, но затем лицо разгладилось и оделось свечением.
Промяв шкаф, Капля поплыла к выходу.
– Быстро! – рявкнул Клембог, подхватывая плащ с пола.
– Кайлы-катанахш! – непонятно выругался Хефнунг, сбивая крошки с колен.
– Не отстаем! – крикнул старый цольмер, подталкивая Кредлика. – Наши спасение и успех в том, чтобы держаться как можно ближе к Погибели.
Остатки шкафа были живо сдвинуты к стене. Отряд поспешил за Каплей, медленно скользящей над ступеньками лестницы. Засверкали клинки.
На выходе Клембог оглянулся и увидел Большого Быра, застывшего в полуприседе. Взгляд у Большого Быра был страдальческий.
– Ребята, эрье гауф…
– Боги тебя задери!
– Ну не могу же я…
– Можешь!
Клембог сдернул Большого Быра с кадки. Тот поймал штаны и, подгоняемый тычками, принялся судорожно застегиваться. Клембог подхватил могучий меч Быра, сам Быр закинул на плечо лямку походного мешка.
– Живее! Капля уходит!
С улицы раздался свист Худого Скауна.
– Все! – выдохнул Большой Быр.
Они затопали по лестнице. Нифель, словно прибираясь за ними, пятнала стены фиолетом. В дверном проеме колокольни нетерпеливо притоптывал и оглядывался Кредлик.
– Быстрее же!
Клембог, хэкнув, прыжком преодолел последние ступеньки. Сзади, тяжело пыхтя, приземлился Большой Быр. Они выскочили наружу, потянув за собой мальчишку.
Капля и большая часть отряда уже миновали каменное здание, когда-то служившее местом собраний городского совета. Далее, за рядом домиков и огрызком крепостной стены, Баннесварди кончался, и дорога полого уходила вверх.
От колокольни до Капли было не менее пятидесяти шагов. Она удалялась, и нифель зарастала за ней, как стежками перевивая след черными нитями.
Десятка два тварей медленно брели за отрядом, остальные стягивались к колокольне, выскакивая из домов, из-за оград и прорастая из земли.
– Бежим! – крикнул Клембог, мгновенно оценив ситуацию.
Он бросил Быру его оружие, и тот на бегу сдернул с меча ножны. Тревожно и безостановочно звенели кяфизы.
– Кредлик, давай вперед, – сказал Клембог.
Посмертия заполняли дорогу, отрезая возможность воссоединиться с основными силами. На крыши, сбивая черепицу, выбралось до полудюжины выползней. А у огрызка стены возилось что-то большое, неповоротливое, похожее на оживший холм.
– Быстрее!
Запел глухую, басовитую песню меч Большого Быра, скосил подбирающихся слева. Клембог снес гнилую голову какому-то чересчур настырному мертвецу. Мимо, не рассчитав прыжок, проскочил выползень и разметал собой нескольких клыкастых тварей.
Сверкали ножи Кредлика. Клембог рубил лапы и шеи, думая только об одном: главное, не упасть. Не упасть. Не упасть, и все.
За спинами неторопливо, будто судьба, цокала лошадь.
– Наддай!
Клембог толкнул плечом едва вывернувшуюся из-под земли, всю в сизых, гнилостных шрамах нечисть, пнул подбирающегося к сапогу выползня и перерубил какую-то пиявку, летевшую Кредлику в голову.
Капля, если и стала ближе, то совсем не намного.
– Задержите Каплю! – крикнул Клембог, надрывая горло.
– Ых! Ы-ых! – взмахивал мечом Большой Быр.
Твари поджимали. Впереди, рассыпая камни, наползал на дорогу «живой холм», вооруженный двумя гигантскими клешнями.
Взвизгивали выползни, мычали посмертия. Щелкали челюсти и когти, стучали кости, взлетала и опадала жидкими фонтанами черная кровь.
Нифель густела, обжимая людей. Темные волны поднимались от земли, рождая все новых и новых тварей. Их стало уже за сотню, толпящихся, напирающих, норовящих отщипнуть себе человеческой плоти. Они тянулись за бегущими, будто листья по ветру.
Снова свистнул Худой Скаун.
Свет Капли вдруг, дрогнув, остановился, засиял ярче. На мгновение подняв взгляд, Клембог увидел, что на Капле висят братья Енсены. Вряд ли они могли удержать ее надолго – свет бил из девушки толчками, наверняка обжигая державших, но и этих малых долей времени отставшим должно было хватить.
– Быр, Кледлик, – выдохнул Клембог сквозь зубы, – последнее усилие… Шанс. Не отвлекайтесь, пусть кяфизы работают… Пош-шли!
Он выплюнул последнее слово одновременно с толчком ноги.
Ах, как они бежали! Как арбалетные болты сквозь тонкое железо, они прошли сквозь толпу нечисти, расшвыривая нерасторопных тварей с дороги на обочины. Клембог с Большим Быром – по бокам, Кредлик – в центре.
Кяфизы звенели, принимая на себя удары лап и костей. Один из выползней, шипя, попытался свалиться на них сверху, но, получив тычок в грудь, рухнул на какое-то безголовое шипастое тело. Полетели клочья мяса.
Нифель клубилась и застила глаза. Обросшая мхом громадная тварь успела-таки перекрыть дорогу и, расставив клешни, приготовилась к встрече. Клембог с отчаянием подумал, что им придется затормозить. Справа – вывороченная тварью земля. Слева – внушительное нифельное воинство, посмертия в доспехах, твари о двуручных, рыжих от ржавчины мечах.
Не пройти. И лоб твари чересчур крут, чтобы по нему забраться.
Неожиданно «живой холм» качнулся, окутался дымом и, едва не опрокинувшись, со скрежетом сполз в свою же колею. В просвет открылся творящий знак Ольбрум и Туольм с Хефнунгом, расчищающие путь для бегущих.
– Шерстяная задница!
Худой Скаун поймал Кредлика и Большого Быра на себя. Енсены отпустили Каплю. А Клембог еще нашел в себе силы оглянуться.
Нифель коконом окутала Баннесварди. Яростные нити выхлестывали из нее в сторону Капли, и, повинуясь им, ни живая, ни мертвая масса нечисти стремилась к отряду, расползалась по полям и склонам холмов в попытке догнать, окружить, убить.