– Куда?
Рядом расхохотался Хефнунг и хлопнул Кредлика по плечу.
– К богам и предкам!
– А вот те, у которых Капля? – не унимался мальчишка.
– Они протянут подольше. Но когда всюду будет нифель, иссякнут и Капли.
– А жрать нам тоже придется на ходу? – недовольно спросил Большой Быр.
– Разумеется, мой великан, – заметил Худой Скаун. – И жрать, и нужду справлять. Из чего следует, что лучше все-таки не жрать.
Лицо Большого Быра сделалось озадаченным.
Они прошли еще треть кальма – пустые поля обжимали дорогу с обеих сторон, изредка подсовывая глазам то кучу валунов, то скирду, то поваленное дерево.
Впереди показались каменные дома.
– Послушайте, Капля вроде того… – подал голос один из обычно молчащих братьев Енсенов. – Замедлилась вроде бы…
– А ведь точно, – сказал Хефнунг. – То-то я смотрю, и дышится легче.
Ноги Капли кончиками пальцев почти касались земли. Она действительно плыла все медленнее, сияние потускнело, голова склонилась на грудь.
– Возможно, она сейчас очнется, – сказал Ольбрум.
– Так, – завертел головой Клембог, – значит, привал. Ищите место, где можно укрыться.
– Там, – показал дротиком на дома Туольм.
– Это Баннесварди, – сказал Клембог. – Мы оставили его после падения Второй Башни. Да, наверное, сгодится. Там, кажется, была колокольня.
– Ах-х…
Судорожно вздохнув, Капля свалилась в дорожную пыль. Свет вокруг нее тут же сжался в узкий круг.
– Теснее! – крикнул Ольбрум.
Клембог подхватил Каплю на руки. Все остальные сгрудились вокруг него.
– К домам!
Они засеменили по дороге к темному, окутанному нифелью городку. За спинами их вдруг раздался протяжный стон.
– Лошадь, – выдохнул гауф.
– Не оборачивайтесь! – предостерег Ольбрум. – Эта тварь ничего нам в сиянии Капли не сделает.
Дома приближались. У обочины гнила телега, рядом лежало тряпье. Детский скелет скрючился у заднего колеса. Из перевернутой корзины раскатились отрезы ткани, как узором покрывшиеся фиолетовой плесенью.
Капля неожиданно задергалась у Клембога в руках.
– Что вы делаете? Куда вы меня несете?
В расширившихся темно-светло-синих глазах очнувшейся девушки плескался ужас.
– Куда надо, – сказал гауф.
– Вы что? Я закричу, – пообещала Капля.
– Кричите.
– Мерзавец!
Рот девушки искривился. Она дрыгнула ногами, чуть не выбив из света Кредлика.
– Осторожней, – наклонился Ольбрум.
– Ой, и вы здесь! – узнала цольмера Капля. – Куда меня несут? На алтарь? Это будет жертвоприношение? Или изнасилование? – Она вскинула голову и нахмурилась, оглянувшись. – Да вас много! Что происходит?
– Мы ищем укрытие, – тяжело дыша, сказал Клембог.
Первые дома промелькнули темными пятнами. Отряд чуть ли не бегом припустил к колокольне с обгоревшей верхушкой. Два первых ее этажа были каменными и казались целыми.
– Отпустите меня! – потребовала Капля.
– Не могу, – Клембог встряхнул ее как ребенка. – Вы видите, что вокруг? Нифель!
– Нифель? – Капля неожиданно всем телом прижалась к Кеюму. – Почему нифель? – прошептала она. – Вы же мне рассказывали… Это же смерть!
– Давайте доберемся до колокольни…
Нифель обнимала колокольню липкими наплывами. Какой-то наплыв доходил до второго этажа, какой-то только подбирался к окнам первого. Дверные створки были сорваны с петель.
– Быстрее! – поторопил Ольбрум.
Света от Капли становилось все меньше, сначала Хефнунг, а потом и Большой Быр заступили в жидкий фиолетовый кисель. Сзади тут же заворочалась, выворачиваясь комьями, земля.
– Шерстяная задница! – вскрикнул, оглянувшись, Худой Скаун.
Отряд пересек пустую площадь и забежал внутрь колокольни. Нифель с шипением подалась в стороны, открывая доспехи и торчащие из-под них кости. Зазвенел отброшенный чьей-то неловкой ногой шлем.
Взломанный пол, разбитые лавки и сундуки, черепки, ржавый палаш.
– На второй этаж! – выдохнул Клембог.
Они бросились вверх по узкой лестнице.
На улице уже взрыкивали и хрипели, что-то гремело и стучало, и хлюпало, и фыркало, позвякивало железо, с треском и пылью что-то обрушилось, то ли сарай, то ли какая-то другая постройка. Тварь в виде лошадиного скелета тоже подобралась ближе – цоканье копыт, казалось, повисло над Баннесварди.
Цок-цок-цок.
Большой Быр снес дверь в небольшую комнатку, видимо, служившую раньше жильем звонаря, и они ввалились туда все, перевернув стол и разломав кровать. Перекрывая проем, братья Енсены быстро опрокинули платяной шкаф и встали на страже, обнажив мечи.
– Все, – сказал Клембог, разжимая хватку.
– Все? – Капля сползла с его груди и уселась на пол. – Вы уверены? Вы вообще что себе позволяете? Вы! Себе!
Она стукнула гауфа кулачком раз, другой, по голени, по колену, потом слезы брызнули из ее светло-темно-синих глаз.
– Вы куда меня притащили?
– Это вы нас притащили сюда, – возразил Клембог.
– Я?! – Девушка беспомощно оглянулась.
Отзываясь на ее взгляд, кивнул Ольбрум, кивнул Худой Скаун, кивнул, шевельнув усами, Хефнунг. Кредлик, пожав плечами, потупился. Хмыкнул Туольм.
Внизу взвыло, лестница вздрогнула под тяжелой поступью. Что-то бухнуло в стену, с бревенчатого потолка на людей посыпалась пыль.
– А это что? – Капля ухватила Клембога за рукав.
– Сейчас увидим.
Он помог девушке подняться. Она с удивлением наблюдала, как отряд подступает, собирается вокруг нее. Даже седобородый старик, и тот шагнул ближе.
– Вы чего? – с тревогой спросила девушка.
Ей почему-то вспомнились непонятные, странные строчки: «Тридцать три богатыря, чешуей как жар горя…»
– Свет, – просто сказал Клембог. – Ты сияешь. Пока мы в круге твоего сияния, нифель нам не страшна.
Шаги на лестнице бухали все громче. Над поваленным шкафом показалась уродливая голова, сидящая на мощных плечах. Крепкие пальцы ухватились за косяк, вызвав в дереве жалобное потрескивание.
Гауф заставил упирающуюся Каплю подойти ближе и вклиниться между Енсенами. Сияние полукругом охватило боковину шкафа.
– Я боюсь! – шепнула девушка.
– Ты же Капля, – сказал Клембог.
– Я не думаю, что я такая уж бессмертная.
Существо, поднявшееся по лестнице, между тем неуверенно затопталось перед шкафом. Сине-зеленая кожа на его голове сбилась в уродливые складки, а единственный глаз вращался, старательно избегая останавливаться на тесно стоящих людях. Несколько раз колупнув препятствие ногтем, тварь проскулила и осторожно, нюхая ноздрями воздух, просунула голову в щель.
В двух ахатах от сияния существо замерло.
– Коснись твари, – сказал Ольбрум.
– Она откусит мне пальцы! – дрожащим голосом произнесла Капля, глядя на кривой рот с отвисшей губой.
– Коснись! – повторил цольмер.
Девушка несмело вытянула руку. Порождение нифели пустило ниточку слюны. Глаз без века вдруг остановился, поймав в фокус своего зрения плывущую к нему ладонь.
С первого этажа донеслись визги и царапанье.
– Ну же!
Капля вздрогнула. Тогда старый цольмер прихватил ее за запястье.
– Что вы де…
Полыхнуло.
От касания пальцев существо, будто пинком, вышибло из проема и ударило о стену напротив. Клацнули челюсти. Брызнула черно-фиолетовая кровь. Тело твари с мокрым звуком шлепнулось вниз.
На мгновение стало тихо. В тишине у лестницы четко прозвучало: цок-цок. Словно скелет лошади подошел к убитому Каплей существу, чтобы рассмотреть его повнимательней. Мол, как интересно! Клембог так и видел изучающий взгляд глазниц со злыми фиолетовыми огоньками внутри. Затем вверх взвилось шипение и задушенный злобный хрип. Кто-то в ярости заметался среди костей и сундуков. Оскребая штукатурку, на стену над ступеньками забрался выползень – узкая морда, свалявшаяся шерсть.
Капля, впрочем, смотрела не на него – она с удивлением изучала свои пальцы. Тонкие, со слабо-розовыми ногтями.
– Это что, я сделала?
– Ты, – сказал Ольбрум. – Ты – Капля.
– Я Капля, – эхом повторила девушка. – А почему я здесь? И зачем здесь вы? – она посмотрела в лица сгрудившихся воинов. – Вы моя охрана?
Худой Скаун умудрился изобразить поклон.
– Самая лучшая. Ну, кроме вот этого великана.
Он ткнул кулаком Большого Быра.
– Тебя ведет к Колодцу, – сказал Клембог. – Мы уже говорили об этом, вспомни. В Башне. Мы не можем ни остановить тебя, ни направить. Только следовать рядом.
По лестнице поднялось посмертие и встало в проеме.
– Ведет? – Капля прижала пальцы к вискам. – То есть… – Ее лицо сделалось напряженно-бледным, морщинка пробилась у правой брови. – Я немного помню. Как сон. Будто плыву… Не сама по себе.
– Так и есть, – сказал цольмер. – Ты – Капля.
– А если я не хочу? – Девушка повернулась к Клембогу. Темно-светло-синие глаза с надеждой посмотрели на гауфа. – Это же возможно изменить?
Клембог промолчал.
Что он мог ответить? Что цеплялся за каждую меру земли в Дилхейме и все равно отступал, катился к Шанг-Лифею? «Изменить ничего нельзя, – чуть не сорвалось с его губ. – Можно только ускорить».
– Как все глупо, – вздохнула Капля. – Но пока я в сознании, мы можем никуда не идти?
– Да, – кивнул Ольбрум, – только, боюсь, нас не оставят в покое.
– Почему?
– Вот поэтому, – показал на посмертие старик.
Мертвец, которого нифель прибрала в свои слуги, словно услышав, что говорят о нем, толкнулся в стенку шкафа. Сиплый звук вырвался из его горла.
– И они все пойдут за нами, – произнес цольмер.
– Ну, не все, здесь ты не прав, унылый старик, – сказал Худой Скаун и, сделав выпад клинком, проколол посмертию череп.
Какая-то черная водица брызнула на лезвие. Мертвец застыл. Затем тело его, качнувшись, с деревянным стуком опрокинулось на ступеньки.
– Одним меньше.
Худой Скаун, обстучав клинок о косяк, выглянул за световой круг. И успел нырнуть обратно, когда выползень попробовал откусить ему голову. Тварь щелкнула зубами и утянулась за притолоку, не рискнув забраться в комнату. На первом этаже все также толклись и шумели встревоженные отрядом порождения нифели. Сколько их там набралось, Клембог даже не хотел думать. Лошадь, кажется, кружила снаружи – цокот за стенами то появлялся, то пропадал, когда под копытами вместо звонкого камня оказывалась земля.
Возможно, глупая была затея – идти за Каплей.
– А я могу поспать? – спросила девушка.
– Думаю, нам всем нужно передохнуть, – сказал гауф. Он отстегнул и расправил на полу свой плащ. – Ложитесь.
Девушка посмотрела, как все раскладывают рядом одеяла и верхнюю одежду. Большой Быр лег впритык к плащу, повернулся спиной. Туольм привалился к его бедру, сев рядом. Ткнулся в плечо Туольму Кредлик.
– Я не привыкла так, – шепнула Клембогу Капля, с ужасом наблюдая, как обыденно вповалку устраиваются на ночлег люди.
– Все это скоро кончится, – сказал ей Кеюм.
– Это как дурной сон…
– Возможно, – Клембог приподнял девушку и через голову Кредлика поставил ее на плащ. – Ты поспи, поспи.
– Поспать?
Капля легла, подобрав ноги, потому что пятки упирались бы в Кредлика и Туольма. Несколько мгновений она смотрела на Клембога, словно желая ему что-то сказать, затем с другой стороны плаща лег Ольбрум, и девушка повернулась к нему.
– Вы можете рассказать мне сказку? Добрую?
Фыркнул, двинул плечом Большой Быр.
– О-хо-хо, – сказал Худой Скаун, устраиваясь с Большим Быром головой к голове. – Где их найдешь сейчас, добрых сказок?
– Что? – открыл глаза старый цольмер.
– Я могу рассказать только о своих предках, – сказал Хефнунг, ложась на спину.
– Они были добрые? – спросила Капля.
– Хм-м… – засомневался Хефнунг. – Не думаю. Резали всех – будь здоров!
– У нас мир такой, – сказал, зевнув, Худой Скаун. – Боги покинули его, и все испортилось. Хотя, говорят, и с богами-то не очень задавалось.
– Говорят, первые Башни они возвели для людей, – сказал Большой Быр. – Чтобы мы видели их величие.
– Глупости, – пробормотал Ольмер. – Башни сдерживали нифель.
– А откуда тогда нифель? – спросил Хефнунг.
Ему никто не ответил.
– Я ничего не понимаю! – сказала Капля, сжавшись. – Это не сказка, а какая-то ерунда!
– Так мы что? – Худой Скаун с головой накрылся стеганой курткой. – Мы ничего. Нас просят, – забубнил он, – мы говорим, не просят, мы это… мы же не шерстяные…
Клембог подозвал братьев Енсенов.
– Я постою, – шепнул он им.
Братья кивнули и легли по обе стороны от Хефнунга, прижав мечи к груди. Скоро захрапел Туольм, зашлепал губами во сне Кредлик.
Свет от Капли золотил стены и шкаф.
Снизу раздавались визги и царапанье, кто-то невидимый топтался на лестнице. Выползень больше не показывался, таился. В узком окне темнела, укрывая собой мертвый Баннесварди, сосущая аззат из мира нифель.
Клембог с высоты своего роста посмотрел на Каплю. В белом, уже изрядно помятом и загрязнившемся платье она все равно казалась невинной сердцевиной удивительного цветка, лепестками которого были плоть, кожа и железо, люди и их доспехи и оружие.
Гауф усмехнулся, когда заметил, что Худой Скаун, покопавшись в носу, опустил грязные пальцы на лоб Большого Быра. Мне будет тяжело терять их, подумал он. Я бы не хотел никого терять. Ни раньше, ни сейчас.
Только я ли выбираю, что будет?
Клембог вытащил меч из ножен, укрепил острием в полу и сложил руки на навершии. Вот так. Он готов. Предки потом дадут выспаться. Мертвые, они что-то изрядно присмирели. Эх, Жаркий тиль, Жаркий тиль…
Периодически Клембог оглядывался на спящих, контролируя, чтобы никто во сне не выполз из света. Стоял, вспоминал прошлое, не забывая вслушиваться в шорохи и визги и всматриваться в плывущие в проеме тени. Плечо подергивало, но слабо. Думалось, как там Ас-Клакет, занял ли нижние этажи, строит ли каменные перегородки у спален? Времени у них должно быть достаточно.
Кяфизы сонно позвякивали. Шесть. Теперь – шесть. Серебро в меди. Хорошо им было в свете Капли, безопасно.
Сбрасывая дремоту, Клембог пошевелил плечами. За окном процокала мертвая лошадь. Будто в спокойном прошлом, в Шиганноне. Под вечер воздух там становился теплым, почти парным, белесая взвесь колыхалась между домами, и Клембог, помнится, то ли гарцевал, то ли плыл в ней на бастийском огненно-рыжем жеребце по кличке Гастон, безотчетно желая, чтобы Беата вдруг выглянула в свое окно. Второй этаж, дом на улице Гершиноля-мечника. Рядом – парковые дорожки. Он еще привставал на стременах, пытаясь высмотреть…
Клембог открыл глаза.
В каких-то двух-трех ахатах висела косматая морда выползня. Тварь ждала, когда он хотя бы на немного выпадет за линию света. Подрагивала когтистая лапа, готовая мгновенно чиркнуть по шее или по лицу.
Гауф медленно отклонился назад, и выползень с разочарованным шипением пропал в фиолетовой тьме. Достать его мечом вряд ли бы получилось.
А ведь заснул!
Клембог, в последний момент придержав кулак, стукнул в боковину шкафа.
– Что? – отозвался чутко спящий Хефнунг.
– Ничего, – шепнул Клембог.
– Сменить?
– Спи пока.
Клембог обошел спящих, чуть повернул одного из братьев Енсенов. Звякнуло железо. Капля вдруг подняла голову.
– Что-то случилось?
– Нет, – сказал Клембог.
– А я все жду, когда перестану быть собой, – сказала девушка. – Не могу заснуть. Это ведь случается внезапно?
– Наверное.
– Знаете, были такие куклы на ниточках?
– На ниточках?
– Я помню откуда-то. Кукла такая, с длинным носом. Она как бы самостоятельная, если не видеть, что все ее движения – от усилий человека, который прячется за занавесом. Он дергает, и кукла идет в нужное место. Танцует, открывает рот.
– У меня был конь на палочке, – сказал Клембог. – Но давно. Потом отец сказал, что детство мое кончилось, и меня перевезли в одну из Башен. Там было много детей, нас учили биться с нифелью и ее тварями.
Капля села.
– Вы можете обнять меня? – Темно-светло-синие глаза грустно посмотрели на гауфа. – Не подумайте только…
– Нет, не подумаю.
Клембог аккуратно переступил через Ольбрума и кое-как умостился на краешке своего плаща. Капля поднырнула под его руку.
– Вы живой, – сказала она, уткнувшись лбом гауфу в шею.