– А третий? – спросила Капля.
– Иногда люди до самой смерти ходят с двумя, – гауф посмотрел в глаза Погибели. – Но некоторых боги наделяют и большим числом кяфизов.
– Как вас?
– Как меня, – согласился Клембог.
– Кяфизы есть душа человека и души его предков, – сказал Ольбрум. – Чем больше кяфизов, тем сильней человек, тем лучше он может противостоять нифели и ее порождениям.
– А кто определяет, сколько кому кяфизов причитается? – прищурилась Капля.
– В основном, цольмеры. Но вешать на себя лишний кяфиз вряд ли кто станет. Наполненные душой кяфизы звенят, а пустые – быстро трескаются.
– А человек может жить без кяфизов?
– Без кяфизов его убьет даже прозрачник, – сказал Клембог. – Вообще любая, даже самая мелкая нечисть.
– Погоди, – остановил его жестом Ольбрум. – Кяфиз, девочка, на самом деле только железка. Без души человек жить не может. Без внутренней силы. Кяфизы – это только средство концентрации ее.
– А случай с Баррац-Леем? – спросил Клембог.
Старик покосился на Каплю.
– Не будем еще этим девочку нагружать.
– Да уж, – сказала Капля, приложив пальцы к вискам, – у меня просто голова кругом. Аззат, кяфизы. Ни… нифель. И я еще почему-то должна упасть в Колодец. Скажите, – темно-светло-синие глаза с надеждой посмотрели на гауфа, – это же розыгрыш, да?
Хлопнул растроенно ладонями по резным подлокотникам Ольбрум.
– О, боги! Кого вы послали нам?
Клембог, который мысленно воскликнул то же самое, поднимаясь, сказал Капле:
– Когда Колодец позовет тебя, сама поймешь, розыгрыш или нет.
За ним встал и Ольбрум.
– А когда он позовет? – спросила Капля.
– Это тебе знать. Скоро.
– И что тогда?
– Тогда тебя не удержим ни мы, ни стены Башни. Поэтому было бы хорошо, если бы ты надела кяфиз.
– Вот так? – Капля опустила цепочку через голову. Железный кругляш удобно устроился на белой ткани платья.
– Да, спасибо.
Произнести незнакомое слово получилось легко.
– Теперь отдохни, – Ольбрум остановился у двери. – Тебе и нам предстоит долгий путь.
Капля вскинула глаза:
– Вы будете сопровождать меня?
– Да.
– Но я же бессмертная. Я не нуждаюсь в охране.
– Скорее, – сказал Клембог, – мы будем охранять кяфиз.
– Зачем?
– Всегда найдутся те, кто захочет повесить вместо этого кяфиза свой. Повесить силой. И первые – Шуанди и Циваццер. Кронгауф Су Янфан и энтиль Монтребан Коффа.
– Опять непонятные имена! – Капля плюхнулась на кровать. – Все, я устала. Здесь вообще кормят?
– Кормят, – кивнул Клембог. – Я распоряжусь.
Он покинул комнату вслед за Ольбрумом. При их появлении из дверей Хефнунг встал с чурбачка, который приспособил вместо стула.
– Ну, что?
– Идем, – сказал Клембог.
– Куда?
– В пекло, к предкам и богам.
– Усы обгорят, – грустно заметил Титус.
– Отрастут новые. Предупреди своих, подумай, кого оставишь вместо себя. Думаю, с месяц нифель не сунется. Собираемся в оружейном зале.
– А Капля? – поспешил за гауфом Хефнунг.
– Вот с ней и пойдем.
Они вышли в зал. Ольбрум с неслышным стоном опустился на лавку. Хефнунг пропал в арке, ведущей на нижние уровни. Детей увели в дальние комнаты, и Худой Скаун скучал, подпирая угол рядом с окном. За столами прибавилось народу. Панцири, наручи. Лица усталые, но глаза блестят надеждой. Шепотки о Капле перепархивали как мотыльки. «Слышал?» – «Слышал» – «Это же – ух!».
Клембог перехватил девушку, несущую кувшин с ягодной водой.
– Селия?
– Да, эрье гауф.
Девушка поклонилась, звякнули кяфизы.
– Отнеси в дальнюю комнату поесть Капле.
– А что ей можно, эрье гауф?
Нос и щеки у девушки были в веснушках, а глаза – кошачьи, зеленые с желтыми пятнышками. Не темно-светло-синие.
– Не знаю. Что все едят, то и ей возьми. Овощей побольше. И воды.
– Да, эрье гауф.
– Беги, – отпустил ее Клембог. – Погоди.
– Да?
Селия обернулась.
В ее повороте головы, в чуть приоткрытом рте, в невинной игре пальцев, накручивающих рыжеватый локон вдруг проскользнуло что-то настолько знакомое, давно и прочно, казалось бы, забытое, что Клембога шатнуло.
Боги, зачем снова?
– Ты посиди с ней, Селия, – сквозь стиснутое горло выдавил гауф. – Побудь там.
– Хорошо, эрье га…
Он не видел уже, побежала она или нет. Не важно. Чуть ли не вслепую пересек зал, нашел свою келью, прикрыл дверь, вбил засов. Узкая щель окна была занавешена. И хорошо, что плотно, хорошо, что темно. Пусть темно, пусть. Никого нет. И меня нет.
Клембог уперся лбом во влажный камень стены.
Сколько не вспоминалось уже? Месяц? Два? Думал, похоронил, ан не вышло. Твоя сестра Беата, Жаркий тиль Арнготен, сказала мне «Да». Помнишь?
Боги и предки поставили против нифели мое счастье.
Лошади, спасаясь, несли по холмам во весь опор, телегу трясло, я приподнимал голову, и с каждого подъема мне открывалась Вторая Башня.
То есть, сначала открывалась, а потом…
Я хотел быть с тобой, Арнготен, с тобой и Беатой. Но Ольбрум не дал мне. Спеленал, как малое дитя. Сказал: «Поздно». Поздно!
Телегу трясло. Бойницы Башни плевались фиолетовым огнем. Нифель текла в низину, затуманивая, застилая склоны.
– Кеюм.
Клембог сжал кулаки.
– Уйди, старик.
– Не время для слабости, гауф, – сказал из-за двери цольмер. – Люди ждут в оружейном зале.
Клембог со свистом втянул воздух.
– Хорошо.
Но кулак стукнул в камень, кровя костяшки.
Выйдя, он ни разу не поглядел на Ольбрума. Тот так и шелестел накидкой сзади, не решаясь заговорить. Может, угадал причину Клембоговой злости, а, может, просто не имел слов ни успокоить, ни ободрить.
В оружейном зале за сдвинутыми верстаками сидело человек тридцать. Женщины, дети стояли в тени у стен, у точильных кругов, у вымпелов и штандартов. За их спинами тускло отблескивали панцири, поножи и шлемы, ловил свет металл мечей.
Шипели факелы в держателях у колонн. Капала желтым воском неровная линия свечей.
Клембог звонким шагом обошел верстаки, становясь во главе сложенного из них стола. Ольбрум сел на пустой стул слева.
Был шепот – затих.
Гауф взглядом нашел Хефнунга, Худого Скауна, чуть склонил голову.
– Вы все уже знаете, – сказал он, – что в наш мир вновь пришла Капля. На этот раз – в наш съедаемый нифелью край. Сегодня, завтра или послезавтра ее потянет к Колодцу. Что ж… Это наш шанс. Мой кяфиз украшает ее шею. И я хочу до самого Колодца пройти с ней малым отрядом в восемь-десять человек.
В тени коротко ахнули.
– Эрье гауф, – поднялся высокий, плечистый воин, – но Циваццер и Шуанди…
Клембог кивнул, и воин опустился на место. Звали его, кажется, Ваглон. Лет пять назад он был простым земледельцем из Малой Чалы, городка у Третьей Башни. Они даже как-то виделись на столичном рынке. Сторговали на пробу три меры овса для лошадей.
Эх, отличный был овес.
– Да, они будут ее ждать, – сказал Клембог, всматриваясь в лица сидящих. – Но они не смогут ждать ее прямо у Колодца. Это верная смерть. Им придется караулить в десяти, а то и двадцати кальмах от него. А, значит, у нас будет возможность просочиться. Там леса и болота, много развалин. С Каплей мы пройдем.
Хефнунг недоверчиво фыркнул в рыжие усы.
– А если она в нифель?
– И мы в нифель, – твердо сказал Клембог. – Ей нифель не страшна, а, значит, и тем, кто будет рядом. Я потому и хочу взять десятерых максимум.
– Самоубийство, – вздохнул кто-то.
– А разве цольмеры Циваццера и Шуанди не учуют Каплю на подходе? – прилетел вопрос с дальнего края.
Говор поднялся волной, но утих, едва заговорил Ольбрум:
– Возможно. Но я постараюсь, чтобы это произошло как можно позже.
– То есть, здесь не останется цольмера?
Клембог нашел взглядом говорившего. Седой бобрик волос, хищный нос, панцирь со змеей, свернувшейся в спираль, четыре кяфиза. Олифер Ас-Клакет. Один из сектилей Шадиса. Воин, потерявший двух сыновей и до последнего державший открытую галерею Кан-Гинора, крепости на перевале.
– Олифер, – сказал гауф, – эта Башня – последняя. И нифель сожрет ее тоже, с цольмером или без. И мне… и нам останется только Шанг-Лифей.
– Но ты возьмешь лучших! – выкрикнул Ас-Клакет. – Ты возьмешь лучших, а кто защитит людей здесь?
– Ты, – сказал Клембог. – У тебя будет время, пока нифель подступит к подножью. Я поручаю это тебе, сектиль Олифер Ас-Клакет.
– Но… – Ас-Клакет задохнулся, глаза его потемнели. Затем он выпрямился. – Кто уйдет с тобой?
– Я возьму Хефнунга и Ольбрума. Худого Скауна…
– Ха! Шерстяная задница! – вскочил Худой Скаун. – Все, пошел собираться. А то знаю я вас…
Тесня толпящихся, он двинулся к дверям. Его место за верстаком тут же занял белобрысый парень с арбалетом за спиной.
– Мальчишку возьму, – продолжил Клембог. – С ножами. Кредлика. Братьев Енсенов. Еще Туольма и Большого Быра.
– Восемь, – сказал Ас-Клакет, зажав пальцы на руках. Два на левой остались свободными.
– Плюс я и Капля.
– Десять.
Ас-Клакет посмотрел на два сжатых кулака.
– Кто хочет, – повысил голос Клембог, обращаясь к стоящим в тени женщинам и детям, – может спуститься с Башни вниз, на землю. Кто хочет высказаться, прошу.
Несколько мгновений стояла тишина, перемежаемая кряхтением, вздохами и звяканьем кяфизов. Сел Ас-Клакет. Поднялся бородач Шаммуз Дуб, командир одной из застав на нижних ярусах, упер в дерево культю, заменяющую левую кисть.
– Эрье гауф, – с вызовом сказал он, – я бы хотел понять, чей шанс эта Капля – ваш или все-таки нас всех?
– Что ты хочешь сказать? – спросил, каменея, Клембог.
Шаммуз Дуб оглянулся на сидящих рядом.
– Я хочу сказать, – с усмешкой произнес он, – что с Каплей можно многое попросить у Янфана или Коффы. Для себя. Бросить Дил…
Он не договорил – рука соседа в тяжелой латной перчатке, сминая бороду, ударила его в челюсть. Жалобно тренькнули кяфизы, Шаммуз Дуб грохнулся на стул, а затем, вместе со стулом, на пол.
– Урод, – прокомментировал ударивший – плечистый, носатый воин со шрамами на щеке и шее.
Шаммуз Дуб завозился в обломках стула. Стоящие у колонн отступили от него подальше.
– Это же правда, – мотнул косматой головой он и сплюнул густой слюной с кровью. – Пока мы здесь будем дохнуть, он…
Шаммуз Дуб показал пальцем на Клембога и озадаченно умолк – гауфа во главе стола не было. А сообразить, что тот находится у него сзади, ему уже не удалось. Навершие меча с размаху впечаталось в затылок.
– Убрать вниз, под замок, – сказал Клембог, с отвращением глядя на распростершегося на полу бородача.
Двое воинов подхватили Шаммуза под руки и поволокли из зала. Кто-то из детей попытался его пнуть, но промахнулся.
О, предки! – подумалось гауфу. Я бы тоже его повесил, как это обычно делали вы. Было бы у меня больше людей… А сейчас я отниму еще восьмерых, и даже Шаммуз может пригодиться. Потому что три кяфиза, и Башня, если что, продержится дольше.
– Вот что, люди, – сказал Клембог, вернувшись к столу, – до Колодца – около семиста кальмов. Это двадцать – тридцать дней пути. Я надеюсь, что нифель за это время не сможет подступить к Башне. Если же подступит… – он вздохнул и сказал с необычайной силой: – Защищайтесь! И верьте в то, что мы дойдем!
Его слова встретило настороженное молчание.
Клембог обвел зал глазами – на усталых, напряженных лицах плясали отсветы и тени. Воины. Дети. Женщины. Он читал в их взглядах разное: страхи и надежды, готовность умереть и желание жить, тусклое равнодушие и суровую решимость.
И ростки гнилых слов Шаммуза Дуба.
– Я вернусь! – выкрикнул Клембог.
И когда он почти отчаялся, какой-то девчоночий голосок разорвал тишину:
– Я верю вам, эрье гауф.
Ух! Смялась, лопнула тревожная неопределенность, хохотнул один воин, другой, ухнул басистым филином Ас-Клакет, захлопали по плечам латные перчатки, мелким бисером рассыпался женский смех. Стиснуло грудь: мои люди, мои.
– Пойду за припасами, – поднялся Хефнунг. – Значит, нас десятеро?
– Да. Собираемся у комнаты Капли. – Клембог взглянул на Ольбрума. – Что, старик, прогуляемся до Колодца?
– Попробуем, – вздохнул цольмер.
Люди потянулись к выходу. Несколько воинов отошли к точильным камням. Дети, наоборот, облепили верстаки. В руках у них появились деревянные фигурки. Сквозь визг заточки зазвучали детские голоса:
– Вторая Башня пала!
– Это нифель! Ее надо уничтожить!
– В бой за Дилхейм!
А ведь они играют в нас, подумалось Клембогу. Он расслышал, как один из мальчишек со Скауновскими интонациями кричит: «А я первой гадине мечом – на!», и усмехнулся. Дети. Если они останутся живы, то скоро попросту будут нами. Мной, Хефнунгом, Ваглоном. Только со своими присказками. Хотя «шерстяная задница», наверное, и их переживет.
– Кеюм, пошли-ка со мной.
Ольбрум взял его под локоть.
– Куда? – спросил Клембог.
– Поколдую над твоим плечом. Да и с кяфизами подумаю, что можно сделать.
Они поднялись на уровень. Темная галерея окончилась сводчатыми дверьми, укрепленными железными пластинами.
Цольмер провел ладонью в воздухе. Искорки сорвались с его пальцев и устремились к выбитым в металле знакам – месяцам, башням и звездам. Створки, скрипнув, отворились. Зажглась свеча в стенной нише.
Клембог ступил за Ольбрумом внутрь.
Небольшое квадратное помещение было страшно захламлено, и с прошлого раза, когда гауф заходил к старику, ничего в нем не поменялось. Кажется, каморки столичных старьевщиков и то знали больше порядка. Относительно чистых мест было всего два – лежанка, накрытая горой одеял, и приставленный к бойнице широкий стол с желтыми рулонами свитков. Все остальное пространство представляло из себя горками, кучами, курганами накиданные одежду и вещи с добавлением боковин шкафов, сломанного оружия, непонятных приспособлений, шкур, пахучих сухих веников и деревянных фигур.
– Садись, – указал на лежанку Ольбрум, а сам, нагибаясь этакой птицей-жабоедкой, пошел от кучи к куче.
Что-то выдергивалось снизу, что-то доставалось из середины, вещи ползли, смешивались, расставались с детальками. Взблескивало стекло.
– Знаешь, Кеюм, – сказал цольмер, что-то, невидимое гауфу, собирая на прижатую к груди руку. – Я ведь молился богам. Всем, что помнил. Я просил остановить нифель. И вот… Боги прислали Каплю.
– Ты думаешь, это их заслуга?
Сбив одеяла к стенке, Клембог опустился на продавленный тюфяк. Повязка поползла с плеча. Ох и намотано.
– Ну да, я понимаю, – усмехнулся Ольбрум. – Выжил из ума старик…
Он высыпал на стол найденное. Несколько медных монет, кристалл темного хрусталя, кожаный наплечник с тесьмой, две мелких плошки и тигль о трех ногах. Хрусталь сразу лег под тигль. Монеты были сдвинуты в сторону. Наплечник показал вытертое брюхо.
– Не хватает, – пробормотал цольмер, блуждая по комнате глазами.
Объектом его внимания стали залежи в углах. Отпинывая щепки и тряпки, он полез туда. Зазвенело железо, покачнулась и упала, развалив горку хлама, безрукая деревянная фигура.
– Ну да, – бормотал Ольбрум, пока его пальцы споро сортировали вещи, – можно и так сказать. Выжил из ума. А где надежда? Нет надежды. Боги, предки… У кого еще просить помощи, как не у тех, кого сами же наделяем могуществом или расположением к нам? То-то.
Наблюдая за стариком искоса, Клембог наконец снял повязку.
– Твари нифельные…
Почти все плечо до локтя было темно-фиолетовым. Даже по предплечью бежали незаметные ниточки. А ведь сначала удар совсем не показался серьезным. Да, оглушило, да, развернуло, но на ногах он устоял и упал уже после, когда сошел Альфар.
Клембог тронул пальцами лоснящуюся кожу. Не больно. Но и не понятно. Будто не свое.
– Старик…
– Да? – отвлекся от раскопок цольмер.
– Это что, нифель?
– Это? – Ольбрум сощурился, высоко вздергивая ноги, перешагнул кучу. – Не знаю. Но похоже. Только такого ведь не было еще?
– Ты меня спрашиваешь? – удивился гауф. – Кто из нас цольмер?
– Да я, я.
Зазвенела, зазвякала на столе вторая порция находок.
Ольбрум подхватил плошку, сыпнул в нее что-то, плюнул, добавил веточек из рукава и, растирая, размалывая ингредиенты каменным пестиком, подступил к Клембогу.
– Когда перевязывали, этого не было.
– И что?
Гауф отбросил смотанную повязку. Махнув грязным, серо-зеленым языком, она пропала в одной из куч.
– Как себя чувствуешь?