– Какая?
Ольбрум перегнулся через стол. От него пахло горькими травяными мазями.
– Капля, – прошептал он так, словно ему мечом перерубило горло.
– Что? – не расслышал гауф.
Худой Скаун как раз рассказывал, как бился с латниками, и озвучивал свист клинков. Ш-ших, дзон-нг, ф-фиу-у…
– Капля, – повторил Ольбрум. – Погибель. Это ее свет отбросил нифель. И аззат не закрывался из-за нее. И выползень тогда…
– Погоди.
Клембог почувствовал, как сердце его забилось надеждой. Если это Капля… О, боги, значит, к вам иногда можно обращаться без хулы!
– Где она?
Он все-таки расплескал похлебку из миски. Варево потекло по столешнице, закапало на пол.
– В дальних комнатах.
– Веди! Погоди.
Клембог поймал старика за рукав балахона.
Ольбрум нырнул в арку и засеменил по коридору, то пропадая во тьме, то возникая в отблесках факельного света. Гауф ковылял за ним, держа пальцы на его плече. Все равно как слепец какой.
– Она еще спит, – заметил цольмер.
– Кто на страже?
– Хефнунг.
– Это хорошо, – сказал Клембог. – Сколько погибло?
– Двое. Рамоль Эспир и Аццик, рыбак с низин. У Аццика два сына остались, жена. Рамоль был еще не женат.
– Рамоля помню… помнил, – поправился гауф. – Три кяфиза.
– Три.
– Рыжий.
– Нет, черный.
Из высеченных в камне кладовых дохнуло холодом. Перегородка, новая арка с поворотом. Почему черный, подумал Клембог. Рыжий. Или это не Рамоль рыжий?
По левой стороне коридора, в углублениях, зажелтели двери жилых комнат.
– Здесь, – Ольбрум остановился у третьей.
Он несколько раз стукнул в дерево. С той стороны звякнуло железо, послышался шорох, глухие шаги, щелчок засова.
– Проходите, – распахнул дверь Титус.
Он посторонился, втянув живот.
– Где? – спросил Клембог.
Но уже увидел и сам.
Кровать, застеленная красно-зеленым покрывалом. Гора подушек. И наискосок – тоненькая фигурка в белом платье, испятнанном узором витражного окна.
Капля.
– Девчонка девчонкой, – шепнул сбоку Титус, – не скажешь даже, что Погибель.
Клембог шагнул к кровати.
Вблизи отсвет окна не мешал глазам. Капля действительно была похожа на девушку лет семнадцати. Волосы коротковаты, а так…
Дочь у него могла бы быть такой. Тоненькой, воздушной, с нежными губами и озорной челкой. С глазами, похожими на два лесных цветика, темно-светло-синими.
О, боги.
Клембог запоздало сообразил, что Капля уже не спит, смотрит на него настороженно, но без испуга, даже хмурится слегка.
– Вы кто?
Говорила Капля чудно, но понятно. С придыханием, словно смуглые торговцы с Акафика.
Клембог склонил голову. Справа качнулись седые космы цольмера. Засопел позади Хефнунг. Надо что-то сказать.
– Я – Кеюм Клембог, правитель этих земель, гауф Дилхейма, а это мои друзья и соратники.
Погибель села на кровати, ловко подтянув под себя ноги. У нее были маленькие розовые пятки. Несколько долей времени она с недоверием переводила взгляд с одного лица на другое. Да, подумал Клембог, я не очень похож на гауфа.
– А я кто? – вдруг спросила Капля.
– Вы – Капля, – не растерялся Ольбрум. – Вы должны упасть в Колодец в центре мира.
– Должна?
– Конечно, – старик присел рядом с Погибелью. – Наш мир распадается. Нифель поглощает его земли. Вы, как крупица в песочных часах, лишь приближаете конец времен.
– Я ничего не помню.
– Такое бывает, – с готовностью кивнул Ольбрум. – Капли часто избавлены от памяти, посколько являются чуждыми нашему миру. Они похожи на звезды, срывающиеся с небес. Все их предназначение – прочертить дугу и уйти с небосклона, исполнив волю богов.
Хефнунг, потоптавшись, вышел в коридор и неслышно прикрыл дверь.
Клембог, оберегая плечо, сел в кресло у изголовья. Мир распадается, эхом подумалось ему. И не с кого спросить. Разве что разрыть древние могилы и добиться признания у превратившихся в прах предков.
Только ведь и они могут не знать причины.
Карраск, Эбина, Йоттиф-канас, Балимар, Дилхейм, Гуан-Кемун, Острова Тили, Панкарассор, Одынхан – кто сгинул без следа, кто едва держится под натиском нифели, от кого остались редкие, чудом уцелевшие куски.
Только Шуанди и Циваццер стояли нерушимо, и Клембог знал, почему. Обе земли находились близко к центру мира, близко к Колодцу.
Обе перехватывали Капли.
– А какова воля богов? – спросила Погибель.
– Об этом мало кто знает насчет людей, – сказал Ольбрум. – Но насчет Капель это давно известно. Капли всегда появляются в окраинных землях и, как струйки воды с края чаши бегут к ее центру, так и они стремятся к Колодцу.
– Значит, и я…
– И вы, – подтвердил старый цольмер.
Капля склонила голову.
Затем глаза ее, темно-светло-синие, гневно посмотрели на Ольбрума.
– Вы все выдумываете! Меня вовсе не тянет ни к какому колодцу! Я, может быть, здесь случайно. Или вы обманом…
– Нифель побери! – Клембог вытянул себя из кресла и подал Капле руку. – Хотите посмотреть, где вы очутились? Я покажу! Ну же!
– А я не боюсь, – щурясь, сказала Погибель и вложила свою ладонь.
Ладонь у нее оказалась мягкая и теплая. Совсем человеческая.
Боль вцепилась в плечо пастью выползня, но гауф, не обращая на нее внимания, поволок Погибель из комнаты. По коридору направо, к лестнице на самый верх, на площадку, врастающую в склон горы. Мелькнул, удивленно топорща усы, Хефнунг.
– Остановитесь, – попросила Капля.
– Почему это?
Клембог, не собираясь слушаться, пинком отворил угловую дверь.
– Потому что мне больно, – сказала Капля.
– Капле не может быть больно, – усмехнулся гауф. Он поддернул упирающуюся девушку к себе. – Вы же ничего о себе не помните.
– Но я чувствую.
Капля с неожиданной силой вывернула руку из захвата.
Они застыли друг против друга, Мрачный гауф, пытающийся удержать последнюю Башню Дилхейма, и Капля, игрой богов очутившаяся в его землях.
Прямой нос. Упрямо сжатые губы. Синь разозленная так и колет посверком его заросшее темным волосом лицо. Где вы, Тойстен Верный и Сародил Беспощадный? Что сказали бы на такое своеволие? Капля? Казнить! Четвертовать! Утопить в колодце!
Только ведь…
– Вы знаете, что бессмертны?
– Я? – Капля растерялась.
– Да, – Клембог развернулся и поставил ногу на ступеньку лестницы. – Поэтому, что вы там себе чувствуете, непонятно.
Хватаясь за веревки с боков, он добрался до наклонных створок и сбил с них щеколду. Затем здоровым плечом опрокинул створку наружу. Серый дневной свет снопом упал на ступеньки.
– Поднимайтесь, – сказал Клембог и выбрался на площадку первым.
Холодный ветер растрепал волосы.
Дрова для костра в небольшом углублении, несколько глиняных плошек, деревянный шит с упором.
Капля высунула голову.
– Подайте руку, – сердито попросила она.
Гауф наклонился.
– Пожалуйста.
Капля оказалась легкой, уцепилась за предплечье двумя руками, и Клембог почти без усилия вытянул ее на площадку. Босые ступни коснулись камня.
– Ой, холодно! – сказала Капля, пританцовывая.
– Вот, – Ольбрум снизу подал две серых накидки. – Кеюм, ты тоже надень.
– Спасибо.
Капля тут же закуталась в накидку, осторожно ступая, подошла к самым зубцам, перегнулась, посмотрела вниз. Передернула плечами – высоко. Серо-черная осыпь завивалась у подножия Башни, правее – излучина реки огибала высокий утес.
– Кеюм, – позвал Ольбрум.
– Что? – спросил гауф.
– Ты надел?
– Отстань.
– Не отстану.
Старый цольмер, покряхтывая, выполз наружу. Он вырвал из рук Клембога вторую накидку и, бурча под нос, упаковал гауфа в шерстяную ткань, стянув края накидки крючками. Клембог покосился, но промолчал.
– А если я прыгну, я не разобьюсь? – обернулась к ним Капля.
– Нет, – сказал Ольбрум.
– Все равно страшно.
– Ты лучше скажи, что за слово такое – «спасибо»?
– Спасибо? – Капля смущенно улыбнулась. – Не знаю. А вы как говорите?
– Мы говорим: «Живи долго» или «Живи счастливо».
– Наверное, откуда-то еще взяла, я не помню, – легкомысленно ответила Капля. – Кажется, это тоже пожелание. Чтобы вас спасли боги.
Клембог крякнул.
– Боги давно уже никого не могут спасти.
– Здесь красиво, – сказала Капля, выпрямляясь. – Ваш мир правда умирает?
– Смотри, – подступил к ней гауф и показал рукой. – Это были мои земли.
Под рукой Клембога, окаймленная с северо-запада горным кряжем, лежала долина, усыпанная домишками, веселыми квадратиками полей и неровными кудрями леса. На холме стояла небольшая крепость. Речные рукава, расходящиеся от излучины, двумя блескучими лентами бежали по краю, истыканные мостками и причалами.
И все было фиолетовое. Где больше, где меньше.
– И что? – спросила Капля.
– Ничего этого уже нет, – сказал Клембог. – Это останки, морок. Нифель.
– Нифель?
– Там, где совсем темно, видишь?
Гауф ткнул пальцем вглубь долины, в одетую фиолетовыми проблесками тьму. Она, как тень, лежала на склонах, поднявшись и застыв у горных вершин. Капля привстала на цыпочки и вытянула шею. Сморщила нос.
– Это что?
– Это и есть нифель. Тьма. Ничто. Конец.
– Раньше, – опускаясь на короткую лавку и пряча руки в рукавах, сказал Ольбрум, – там стояла Вторая Башня.
– Совсем темно, – сказала Капля.
– А вот здесь, – грубо развернул ее Клембог, – все, что у меня осталось.
Серая лента дороги петляла среди холмов. Несколько домиков жались к подножию скалы. Темнел лес, за лесом виднелась песчаная проплешина.
– Эта Башня – последняя, – сказал гауф. – Дальше – три городка и семь деревень. И все, Океан Безумия.
– А что это такое – Океан Безумия? – спросила Капля, приставив ладошку ко лбу. – Его почему-то не видно.
– Океан Безумия, Шанг-Лифей, окружает наш мир. Плыть по нему можно только в пределах береговой видимости. Несчастные, теряющие берег из виду, обратно не возвращаются.
– Или возвращаются сумасшедшими, – добавил старый цольмер.
– А он холодный, этот Океан?
Клембог хмыкнул, вспоминая.
– Он темно-синий, с прожилками и белой-белой пеной.
Когда-то давно, когда ему было четырнадцать и Башни стояли все, отец взял его в наградную поездку.
Год до выпуска. Легкий ветер качает душистый шанкорис, и от меняющегося узора пятнистых листьев рябит в глазах. Шанг-Лифей бьется о камни так, что земля подрагивает под ногами. И недостроенная Башня кажется наоборот разрушенной.
– Смотри, – говорит отец, – здесь кончается Дилхейм.
В нескольких ахатах от острых сапожных носков – пустота.
Отец как нарочно подталкивает молодого щенка Кеюма к самому краю, наклоняет так, что в лицо тому хлещет мокрый, полный брызг ветер.
Океан внизу, в тридцати шагах, распахивается навстречу, истекает жадной слюной, ворчит – сюда, сюда, мальчик!
Скрытые водой и пеной камни хищно показываются на какой-то миг.
– Старайся, – говорит отец, – чтобы у тебя впереди не было Шанг-Лифея. Шанг-Лифей должен быть за спиной, далеко за спиной. Ты понял?
– Понял, – шепчет щенок Кеюм.
Лист шанкориса прилипает к его щеке…
– Вы спите? – слова Капли вернули Клембога к действительности.
– Нет, – мотнул головой он. – Нет. Задумался.
– Пойдемте вниз, холодно на ветру, – сказал Ольбрум и первым полез обратно в Башню.
– Еще чуть-чуть, – сказала Капля, перебегая от одного зубца к другому. – Здесь высоко. Как же вы выберетесь, если снизу подступит нифель?
– Рядом скала, – показал Клембог. – Поставят мостки, и по ним все уцелевшие перейдут на скалу. Правда, смысла в этом уже не будет.
– А-а-а.
Капля подобралась к плоскому участку, в двух шагах от которого темнел скальный выступ. Он находился чуть ниже, чем башенная площадка. Край был помечен белой краской. За выступом уходила вниз гребенка кривых ступеней.
– А почему так? – спросила Капля, повисая ногой над пропастью. – Разве не разумнее делать выход внизу?
– Не надо, – сдернул ее с края Клембог и скривился от боли. – Внизу аззат всегда слабее. Поэтому и отступать можно только вверх.
– А что такое аззат?
Гауф повернулся и долго смотрел в темно-светло-синие глаза. Неужели ничего не понимает? Капля ждала, чуть приоткрыв рот.
– Давай спустимся.
Клембог принял ее руку. С четвертой ступеньки Капля сама спрыгнула вниз.
– Здорово!
Она схватилась за крякнувшего от неожиданности Ольбрума. Гауф, перебарывая ветер, захлопнул створку и вбил обратно в проушину вертлявую щеколду. Дневной свет растаял, и глаза какое-то время привыкали к полутьме и неверному свету факела у выводящей в коридор арки.
По пути обратно в комнату Капля извертелась, исфыркалась, накинула на цольмера капюшон, обстучала ладонью стены и несколько раз показала Клембогу язык.
Боги, он не думал, что будет так.
Как с ней договоришься? Забудет, рассмеется, распахнет глазища свои бессмысленные. Слабоумное существо.
– Стой, – захлопнув дверь, гауф поставил Каплю перед кроватью.
Капля кивнула.
– Стою. А мне должно быть холодно, да? Я появилась в этом платье? Оно уже вон, запачкалось. Я на самом деле бессмертная?
Ольбрум, качнув головой, прошаркал к окну.
– Помолчи, – Клембог взялся за кяфизы. Пять, шесть… нет седьмого. Как теперь без него? – Закрой глаза.
– Зачем?
– Мне не объяснить так про аззат. Его надо почувствовать.
– Да? – Капля подобралась и зачем-то расставила руки в стороны. – Я готова.
– Глаза, – повторил гауф.
– Ага. Все.
Капля зажмурилась.
– Вдохни, – сказал Клембог. – Вдохни и почувствуй комнату, камень, из которого сложены стены, тепло деревянных лавок, колкость соломенного топчана. Холод, смех, голоса, скрипы. Руки людей, поднявших эту Башню. Прошлое их и будущее. Почувствуй, как сверху вниз стекает обнимающий свет.
– Ну, наговорили… – Капля приоткрыла один глаз. – Не обманываете?
– Нет.
– Ну, смотрите.
Девушка надула щеки.
Ольбрум бесшумно прошел к резному креслу в изголовье кровати. Клембог нахмурился, заметив, как заострился у цольмера нос, а морщины, иссекая, углубились в кожу щек. Последние полгода тяжело дались старику.
– Видишь?
Капля пожала плечами.
– Ничего она не видит, – ворчливо произнес Ольбрум. – Не нашего мира, где уж ей.
– Вы всегда такой вредный? – спросила его Капля. – Я почти вот-вот увидела. Если бы вы сейчас меня не сбили…
Старик махнул рукой.
– Покажи ей, – обернулся к нему Клембог.
Капля шумно выдохнула.
– Да, я уже устала не дышать. Покажите.
– Что ж, – сказал Ольбрум и сложил знаком пальцы. – Это чуть подсветит аззат.
Тонкие желтые лучи прорезались сквозь каменный, перекрытый балками потолок и ушли в пол. Их было много. Целый лес золотых лезвий.
– Ой, и вы в них! – воскликнула Капля.
– Это и есть аззат, – сказал Клембог. – Сила места.
– Не сила, – поправил Ольбрум. – Скорее, чистота. Чем ярче аззат, тем сложнее нифели его одолеть. И тем безопасней в таком месте людям.
– А это везде? – спросила Капля.
Она ловила свет ладошками, но он протекал сквозь, рассыпая мягкие искры.
– Было везде, – со вздохом произнес старый цольмер. – Где люди были добрые, там аззат рос, где оказывались похуже, там тускнел. Намоленные места тоже светили ярко, дарили тепло телам и душам. По одной из легенд нифель появилась там, где люди совсем извели аззат.
– Это как? – отвлеклась от света Капля.
– Убивали, насиловали. Умножали скорби земные.
Вспомнив предков, Клембог стиснул кулаки и мысленно каждому пожелал нифели. И Сарадилу, и Тойвенсу, всем.
– Вот поэтому ты нам и нужна, – подошел он к Капле. – Ты можешь спасти наши земли.
– Я? – удивилась девушка.
– Ты, – гауф усадил ее на кровать. – Когда Капля падает в Колодец, тот край, знак которого она уносит с собой, очищается от нечисти.
– А какой знак?
– Этот, – Клембог снял одну из цепочек с кяфизом с шеи. – Как последняя воля, понимаешь?
Капля медленно кивнула.
Кяфиз опустился ей в ладони – небольшой железный кругляш с отверстиями.
– Как у вас все странно, – Капля склонилась над кяфизом. – И что, его нужно просто надеть?
– Да.
Капля посмотрела на цольмера.
– А у вас все с ними ходят?
– Все, – Ольбрум отвел бороду в сторону, показывая свои кяфизы.
– Ух ты! – обрадовалась Капля и принялась считать: – Один, два… четыре… шесть! Это имеет какое-то значение?
– Имеет, – кивнул Ольбрум.
– Как у всякого места есть аззат, – сказал Клембог, – у людей есть кяфизы. Первый кяфиз человек получает по рождению. Кто победней – бронзовый или медный, кто побогаче, – железный. Его надевают отец с матерью. Или повитуха. Или владетель земель. Считается, что с этих пор ребенок защищен от мелкой нечисти. Второй кяфиз вешают в двенадцать лет.