– Стоять! – прохрипел он.
Но торунги остановились и сами. Нифель сомкнулась вокруг них, будто трясина. Засветились мечи и кяфизы.
Монтребан цепко ощупывал глазами холмики и кусты, низинку с торчащими из нее верхушками молодых елок, гадая, откуда появится нечисть.
– Торунг на дорогу, – приказал он.
– Первый торунг! – скомандовал Хельгронд.
С закрепленными на спинах щитами воины первого торунга зашли в нифель и, разбрызгав дорожную глину, сравнялись с латниками второго и третьего отряда.
– Еще пять шагов!
– Пять шагов! – эхом отозвался сотник.
В тишине брякнуло железо.
Торунги слитно двинулись вглубь нифели, одним краем забираясь на небольшое возвышение, а другим по пояс утопая в колючем шкуйнике.
Монтребан поднялся.
– Копейщики.
Полусотня копейщиков с длинными, в два человеческих роста копьями нагнала застывшие строгой линией торунги.
Нифель осталась безучастной.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Коффа северянина, щурясь на безмолвный фиолетовый дорожный изгиб.
– Ловушка, – шевельнул челюстью Хельгронд.
– Ловушка… Ты считаешь, что у нифели достанет разума?
– Всякий хищник, охотясь, способен на хитрость, мой грольд, – сотник смело взглянул в глаза Монтребану.
– Мы противостоим судьбе, а не хищнику, – усмехнулся Коффа. – В этом-то все и дело.
Широким шагом, завалив меч на плечо, он принялся спускаться к дороге и ожидающим команд торунгам. Хельгронд и остальные двинулись за ним. Сбоку, прикрывая, возник Фральпин, улыбнулся, вытянув тонкий, изящный клинок, чем-то похожий на него самого.
– А еще дело в том, – добавил Монтребан, остановившись на границе нифели, – что с ней нельзя договориться.
Фиолетовый цвет, будто вода, омыл сапоги.
Монтребан незаметно набрал воздуха в грудь. Глупо, но ему каждый раз казалось, что в нифели нечем дышать.
Шаг.
Нифель ударила по глазам, вымарывая краски. Только латники и копейщики впереди сохранили свои цвета. Все остальное потускнело и вымерзло.
Глина захрустела под сапогами, будто он шел по сухим осенним листьям. Чужая земля, мертвая, ничья. Гибель мира.
Как это исправить, если это – судьба?
Монтребан скрипнул зубами. Хор-роший вопрос.
Воины расступились, и он вышел вперед. Завалившаяся набок телега оказалась совсем рядом. Чуть дальше темнела изгородь. На жердине висела позабытая рубаха, мела рукавом по спутанным травяным стеблям.
В гнусном фиолетовом свете все время хотелось узить глаза.
– М-да, – Фральпин, догнав, бесстрашно оседлал тележный борт, – мне кажется, граварон, нас боятся. – Он поболтал ногами. – Тихо, как в Альпиголе.
Монтребан невольно дернул уголком рта.
О, да, в Альпиголе до появления там Фральпина было действительно тихо. Затем сонный городок в две улицы хватил приступ.
– Ты бы спиной не поворачивался, – сказал Монтребан.
– Я осторожен, как сто старых дев, – Фральпин покрутил головой. – Это щекотливое чувство, граварон, должен вам сказать.
Коффа обернулся.
Лучники светлыми фигурками застыли у нифели. С правого краю разминала пальцы Тея, ученица знаменитого цольмера Аркаста Даккалана. Высокая, черноволосая, в колпаке, делающем ее еще выше.
– Еще пять шагов? – подступив, спросил Хельгронд.
– Погоди.
Монтребан сжал в перчатке кяфизы. Кяфизы молчали, будто нифель и впрямь была невинна и пуста. Только кто ж поверит?
– Шаг.
Латники и копейщики железной волной качнулись вперед.
Низкий утробный звук неожиданно прокатился над холмами и ушел в хмурое, фиолетово-черное, с редкими просветами небо. Порыв ветра потащил за собой травинки и мелкий сор. Дрогнула земля.
Фральпин соскочил с телеги.
– Наконец-то, граварон.
– Боевой порядок! – закричал Хельгронд.
Латники с лязгом, звоном кольчужных колец сомкнулись, присели за снятыми щитами на одно колено, оставляя прореху для руки с мечом. За ними, над ними, поверх их наплечников, выставили копья копейщики. Древки угнездились в специальных щитовых выемках.
Монтребан с Фральпином протиснулись внутрь боевого порядка, к десятку тилей, сектилей и гауфов, ожидающих битвы.
– Повелитель.
Монтребан кивнул им, встав рядом.
Конблом. Туан с сыновьями. Старый, кряжистый, бородатый Астриг. Хваргестен и Пенхуль. Кисмар. Вайтенг. Бледный Оран-Маймит.
Высоко над головами, в фиолетовую муть пролетели темные черточки стрел. В ползущей на отряд дымке кто-то взревел.
– Следить по сторонам! – Хельгронд наподдал замешкавшемуся копейщику и, приподняв, как щенка, поставил в строй. – Тесней!
Лучники дали еще один залп. Стрелы прошли ниже, за близкие холмы. На извив дороги выбросило первых тварей, полосатых, с вытянутыми мордами и мощными лапами.
Одна, понюхав воздух, завыла, другие подхватили вой.
Твари копились, щетинились, скалясь, подступали ближе, за ними маячили длиннорукие фигуры посмертий.
– Ну, – Монтребан вытянул над землей руку в перчатке, растопырил пальцы, – во славу Циваццера. И не бегите вперед. Наше дело другое. Здесь стоим.
– Циваццер! Коффа!
Перчатки сгрудившихся тилей, сектилей и гауфов, накладываясь, закрыли его руку. Не самый тяжелый груз.
– Будьте осторожны, – сказал Монтребан, и башня из ладоней распалась.
– Я слева, – бросил Астриг.
– А я справа, – показал топором Туан.
– Чую, граварон, – сказал Фральпин весело, – вся слава нам достанется.
Они разошлись широкой цепью, оставляя между собой пространство для того, чтобы не попасть под оружие соседа.
Монтребан сплюнул. Это забывшим их богам.
– Циваццер! Циваццер! – заорали латники, стуча мечами по щитам.
Новая порция стрел ушла в небо.
Нифельной нечисти становилось все больше. Злобной пеной она выхлестнула из низинки, растоптала луг, наползла на взгорки. От проломившейся сквозь избу четвероногой твари обрушилась стена. Глухо треснула оградка.
Тварь походила на дохлую лошадь с синим раздутым брюхом. Остатки боевой попоны хлопали ее по бокам. Уродливая голова с широкой пастью напоминала волчью. В спину твари намертво врос всадник. В глазах у закованного в дряхлое железо всадника прыгали злые искры.
Монтребану показалось, что тот, окинув взором людей, облизнул лицо длинным фиолетовым языком.
– Ах-ха!
Тварь встала на дыбы.
Это послужило сигналом. Снова раздался низкий призывный звук, словно гигантский рог протрубил начало сражения.
Порождения нифели, рыча и завывая, бросились на людей.
– Плотнее! – проорал Хельгронд.
Полосатые твари прыжками преодолели расстояние до построившихся торунгов.
Первая волна с размаху налетела на копья. Затрещало дерево. На шеях копейщиков вздулись жилы. Более трех десятков зверей, проткнутые, повисли на древках, клоня их к земле. Иные, раненые, дергались и скребли лапами, пытаясь отползти.
– Копья – прочь!
Вторую волну встретили латники. Она с визгом и скрежетом разбилась о щиты. Мечи, посверкивая, принялись пронзать жесткую плоть. Раз-два! Раз! Звенели кяфизы. Брызги черной крови летели на щиты и лица, превращая их в страшные маски.
– Руби! – командовал Хельгронд. – Принимай на щит! Руби!
Щелкали челюсти. Неутомимой злобой горели глаза.
Строй латников прогибался, но стоял. Когти драли дерево и железо. Несколько тварей перелетели через головы, и копейщики быстро закололи их короткими мечами-скифами. Монтребан не успел даже раз взмахнуть Сартвахом.
– Бей, бей, бей!
А впереди уже наплывала новая волна – из посмертий и высоких, длинноруких существ с острыми, узкими мордами.
– Торунгам – назад! – выкрикнул Монтребан, подгадав небольшой разрыв.
– Назад! – гаркнул Хельгронд.
Латники и копейщики попятились, ощетинившись жалами мечей. Черные от нифельной крови доспехи курились дымом.
Монтребан сквозь неплотный порядок шагнул вперед. За ним навстречу нечисти подались Астриг, Хваргестен и остальные эрье.
– На счет? – подмигнул оказавшийся рядом Фральпин.
– Шут! – фыркнул Коффа.
– На счет! – выкрикнул Фральпин, ускоряя шаг. – До пяти десятков!
– Ох-хо-хо! – громыхнул Астриг. – Я в игре!
– В игре! – крикнули одновременно Пенхуль и Вайтенг.
– Только без обмана! – рыкнул Конблом, переходя на бег.
– Мошенника оставим в нифели, – пообещал Монтребан, перешагнув через скорчившуюся на земле, все еще плюющую кровью тварь. – Набирать недостающее.
Хохот был ему ответом.
Они врезались в нечисть железными волноломами. Первым же ударом меча Монтребан отделил голову потянувшегося к нему посмертия, и синее, кое-где освежеванное тело в ошметках одежды, на мгновение застыв, рухнуло ему под ноги.
На счет что ли?
Как и следовало в одиночном бою против многочисленного противника, Монтребан не давал себе застояться. Он плыл по строгим линиям, вбитым в него долгими тренировками старым мечником Экивоны, и нечисть, наткнувшись на него, словно сама по себе теряла руки, лапы и головы или опрокидывалась, перерубленная пополам. Со стороны казалось, Коффа лишь текуче перемещается с места на место, зажав в перчатках Сартвах, а все остальное происходит само собой.
Меч-га-йюн не зря носил имя. В бою Монтребан часто чувствовал себя узкой, наточенной кромкой, взрезающей воздух, железным духом смерти, проникающим во врага и ломающим ему кости. Он замирал на кончике лезвия, ловя свет, и скатывался каплей по кровостоку.
Сартвах был продолжением руки, продолжением тела, продолжением мысли. Они взлетали и опускались вместе, смахивая черепа, круша костяные панцири и упиваясь черной, с фиолетовым отливом кровью.
Направо. Разворот. У кого-то слишком длинные руки. Укорот им. Теперь лучше. Пятка-носок. Навершием – в вонючую подмышку. Меч, защищая спину, щекочет впалый живот поднявшегося с корточек мертвеца. Рот того раскрывается в удивлении. Да, да, так и бывает.
Я? Не я? Монтребан? Или Сартвах?
Сапоги скользили по земле. Кяфизы звенели. Нечисть прыгала перед глазами, укорачиваясь, отшатываясь, двоясь. Возникали и пропадали кривые рожи, пасти, когти, шерсть, кто-то дышал, кто-то выл в ухо, кто-то пытался залить своей кровью его лицо.
Сартвах плясал. Плясал Коффа.
Как ни странно, краем глаза у него получалось выхватывать из пестрой картины сражения еще и бьющихся с нифелью друзей.
Фральпин. Шут. Золотоволосый мальчик! Он все еще мальчик для Монтребана, хотя и разменял третий десяток. Для него он почти как сын, которого никогда не было. Его атакуют четверо, со спины нависает пятый, а он, хохоча, в тонкой куртке, накинутой на кольчужную рубашку, и в обтягивающих, в полоску, штанах изящно исчезает из-под грозящих сомкнуться на его шее пальцев. Тонкий клинок, играя, чертит свои кривые по коже, шкурам и ржавым нагрудникам. О, да, проведенные линии кажутся не серьезными, но только до того момента, пока потроха сквозь них не начинают вываливаться наружу.
И игра, конечно, игра. Фральпин не забывает вести счет.
– Семь! – кричит он.
– Куда спешишь? – басит в ответ Астриг. – Восемь!
Бородач орудует клювастым молотом своих предков. Твари отлетают от него бездыханными сломанными куклами. Вой и рычание обрываются треском челюстей и позвонков. Монтребан, оглянувшись, застает мгновение, когда Астриг, чуть присев, принимает на плечо оплывшую фигуру с бугристой, жирной, полной шевелящихся червей спиной, подсекает ее и ударом молота вышибает глупые нифельные мозги.
– Девять!
– Шесть!
Это Туан с другого края. Монтребан успевает удивиться, что улавливает голос сквозь прочие, гораздо более громкие звуки. Туана не видно за наседающими на него тварями. Но видно высоко взлетающее топорище. Огненно-рыжие головы его сыновей мелькают среди неповоротливых фигур посмертий.
– Второй!
– Третий!
У Туановых отпрысков задорные мальчишеские голоса. В руках – маленькие, приспособленные под них топорики.
Хваргестен и Пенхуль по привычке сражаются парой. Сражаются молча, сосредоточенно и деловито, подстраховывая друг друга со спины. Монтребану открываются их лица, угрюмые, почти бесстрастные – так боги могли бы биться с нифелью.
Неизвестно, ведут ли Хваргестен и Пенхуль счет, но звериные головы так и катятся из-под их ног, пятная черным и без того черную землю.
– Ох-хо-хо! Двенадцать!
А это уже Конблом.
Секира в его руках сверкает стальной бабочкой. Ее влечет по кругу, она трепещет, она знакомится с чужой плотью, ныряя в нее и выныривая, рассыпая брызги знакомства. Ее трудно удержать, но Конблом справляется с тяжелым норовом, скалясь, утираясь тыльной стороной рукавицы и отправляя бабочку дальше от себя. Сверкай! Танцуй!
Ух!
Рядом с Монтребаном грохнул ржавый палаш. Он моргнул. Время сдвинулось, навалилось ощущением уходящих мгновений, мохнатая нога, увенчанная копытом, мелькнула перед глазами – и смотреть на товарищей стало некогда. Ых! Ах! Зазвенел меч.
Какое-то большеглазое, рогатое существо попыталось раскроить его надвое. Монтребан легко ушел влево и, уклонившись от свистящего взмаха, пропорол синеватый бок.
– Тринадцать!
Услышат ли?
Рогатая тварь рухнула на вывернутые колени, и Коффа без жалости снес ей голову.
Тряслись холмы. Гремело небо. Густел и полнился жуткими тенями нифельный туман, наползал, охватывая луга и дорогу. Вздохнул и осел в нем близкий холм, рассыпалась, теряя солому с крыши, хижина. Взвихрив клубы, на замену им появилась гигантская, с человека размером ладонь и, растопырив пальцы, уперлась в землю. За рукой всплыло лицо, пухлое, почти детское, обманчиво-добродушное, а за лицом – живот. Упругий, желто-фиолетовый.
Монтребан оценил размеры.
– Отступаем! Фральпин! Астриг!
Не забывая отмахиваться от наседающих тварей, он стал отступать сам. Сартвах рубил и жалил. Какая-то шустрая, перепончатая, похожая на летучую мышь мерзость попыталась спланировать ему на лицо, и он отсек ей крыло.
– Отступаем! – снова крикнул Монтребан. – Хельгронд! Всем за линию! Торунги – за линию!
Гигант между тем показался весь. Он выбросил вторую руку и, покачнувшись, встал на короткие толстые ноги. Глаза его удивленно расширились, затем лицо скомкалось, и великан взревел. Волна смрада ударила Монтребану в ноздри.
Гадство!
– Какой счет, граварон? – плечом в плечо толкнул его Фральпин.
Он был чумаз, забрызган черной кровью с головы до ног, но по-прежнему весел.
– Семнадцать, – прижимая перчатку к носу, отозвался Монтребан.
– Вас явно жалели, граварон. – Фральпин выбросил вперед руку и наколол на клинок худое посмертие. – Двадцать три!
Трупы вокруг курились нифельными дымками. Их, наверное, было за две сотни, не считая тех, что легли от лучников.
– Что, уходим? – возник слева Астриг с измочаленной, свернутой набок бородой.
– Да, – кивнул Монтребан.
Дрогнула земля – это гигант шагнул вслед за ними. Нифель закрутилась от него пышными рукавами.
– Граварон, – сказал Фральпин, – я буду не я, если это чудище в счете не идет за три.
– Даже не думай.
Повернув голову, Монтребан увидел, что Туан с сыновьями уже вышли за границы нифели. Хваргестену и Пенхулю оставался десяток шагов, Конблом отставал от них еще на пять. Оран-Маймит с Вайтенгом поднимали запнувшегося Кисмара. Продравшись сквозь шкуйник, они поравнялись с Конбломом.
Великан сделал еще шаг.
– Тея! – крикнул Монтребан.
Раздался тонкий звон, и волна посланного цольмером искристого воздуха прошла над Коффой, врезавшись в нифельный туман. Многие искры увязли в нем, но многие прожгли насквозь, рассыпаясь на бисер мелких огоньков-брызг.
Лучники дали новый залп.
Медлительного гиганта утыкало стрелами, и он взревел снова. Искры Теи заколыхались пологом, отсекая отставших эрье от порождений нифели и давая им время на то, чтобы выбраться наружу. Тварь, неосторожно решившая напрыгнуть на Кисмара, обожгла пасть и взвыла.