Отучился после армии Иван в семинарии и вернулся в деревенскую церквушку служить. Церковь эта была особенной. Ее белокаменные стены с осени до весны светились на закате. Видимо, место для нее мастер выбрал приметное – знал об этом. А весной, когда березки только распускали свои листья, всем казалось, что они, словно девушки, вокруг нее хороводы водят. Летом утопала церковь в зелени, и только крест, возвышаясь над зеленым морем густых садов, ярко горел в лучах солнца.
В трудные годы хотели эту церковь сломать, но люди отстояли ее. Нашли документы, доказали, что она историческую ценность представляет. Иван тогда больше всех старался, в Москву ездил.
Начал Иван служить, с годами возмужал. И так был крепким и высоким, а тут еще и бороду, как у богатыря, отпустил. Встретил хорошую, добрую девушку, женился на ней. Фрол тогда больше всех радовался. Он в это время в мастерской по дереву работал.
Это в молодости от них вся деревня охала, бабки ругались, а со временем пылу поубавилось. Часто вспоминали деревенские люди их забавы молодецкие, да и теперь посмеивались, особенно над Фролом. Он к старости еще чуднее стал. Но люди и тогда и теперь любили друзей, знали, что они хоть и силой горазды, но никого не трогают: сами по себе гуляют, сами песни поют и сами борьбу в капусте устраивают. Вот только будили они всех по утрам. Бывало, проснется батюшка Иоанн на рассвете, выйдет из своего дома на крыльцо и так это, басом, что за пару километров слышно:
– Фрол, айда на рыбалку!
А Фрол жил на другом конце деревни. Он с печи спрыгнет, окошко приоткроет и ему в ответ: – Не, я за грибами!
Вся деревня их слушала и смеялась. Все просыпались и только о них и говорили: вот мол, горлопаны, разбудили. Люди на работу шли с веселым настроением и с песнями. А если Фрола или Ивана встречали, смехом заливались.
С молодости Фрол плотницкое дело уважал. Всех удивлял. Бывало, начнет что-то веселое рассказывать, а в это время топориком стружку с бревна снимает. Стружка под его шутки пляшет, а топорик смеется. Придут незнакомцы, хвать за топор попробовать, а проиграть с ним не могут – тяжелый. Зато у Фрола в руках он, словно пушинка, летал. Ни одну избу он поставил, да и полки с табуретками всей деревни делал.
Многое им в жизни пережить пришлось, и мужики были на зависть всем, да вот только в старости одни остались. У Ивана жена умерла рано, сильно простудилась в поле, да и Фрол вслед за ним овдовел. Долго его жена в больнице лежала, трудно умирала. Сыновья настояли и похоронили мать в городе, чтобы ближе было за могилой ухаживать. Фрол спорить не стал, но предупредил, чтобы его в родной деревне оставили, рядом с матерью и отцом.
В старости Фрола тоска, что на душе всю жизнь болела, скрутила. Еще в молодости полюбил он девушку, но ее отец решил по-своему: отдал дочь за председателя. Люди жалели Фрола и Марусю, видели, что любовь у них настоящая. Но со временем забыли, а те, кто не забыл, не вспоминали, чтобы лишний раз не ранить их. Долго, тайно любил Фрол Марусю, никому об этом не говорил и виду не показывал. Повода не давал усомниться в ее порядочности. Когда понял, что не сможет оторвать ее от семьи и детей, сам женился. Воспитал с женой двух сыновей. Старший офицером стал, артиллерийское училище закончил, а младший – бухгалтером. Время прошло, сыновья женились и стали приезжать в гости с внуками и внучками: три девочки и два непоседы – мальчишки радовали старика. Фрол для них старался, игрушки из дерева делал.
У Ивана детей не было, но зато от братьев и сестер досталась целая орава внучатых племянников. Они досаждали добродушного деда. Пару раз Иван даже прятался от них у Фрола, но малыши его и там находили.
В последние годы Фрол часто Марусю вспоминал. Думал, что неправильно поступил, зря отдал ее другому, не настоял на своем, чувствовал вину. Видимо, не ушла любовь, да и Маруся за всю жизнь забыть его не смогла.
Последние годы жила она в поселке, а когда умерла, просьбу детям оставила, чтоб похоронили ее в родной деревне и чтобы крест на ее могилу обязательно Фрол сделал. Старик последнее желание исполнил. Сделал крест. Похоронили люди Марусю, помянули и стали жить дальше.
Заприметил однажды Иван странную вещь. На улице жара, лето, дождя месяц не было, а крест на могиле у Маруси мокрый. Решил он проследить. Всю ночь дежурил, думал, что Фрол совсем спятил, крест Святой водой поливает, прощение вымаливает за то, что оставил ее другому. Но Фрол на могиле не появился, а крест все равно мокрым остался. Решил Иван, что это утренняя роса, такое в деревне бывает. Весь день на жаре просидел, но все равно капли на кресте остались, не все высохли. Пришел он к другу рассказать об этом, а тот ему сам признался:
– Знаю, это душа ее плачет. За все годы слезы льет. Нужно мне покаяться, виноват я перед ней. Мог ведь уговорить ее развестись. Хотел, когда мужа ее с председателей сняли, но решил, что с ним ей лучше. Чего испугался? Наверное, остановило то, что у нее семья была, дети. А сам чувствовал, как тоскует она, по ночам меня вспоминает. Теперь, когда жизнь прожита, сделал ей крест честный, чтобы простила она меня – дурака. А слезы все равно льются. Как найти спасение? Чувствую, помереть спокойно не смогу, если прощения не вымолю.
Ушел в тот день Иван в церковь и долго думал, как помочь старому другу. Боль его унять.
– Это ж надо, как их души плачут?! Слезы на кресте у Маруси не высыхают, – мучился священник, долго думал и решил, что открыто сердце у Фрола для Бога. Человек он честный, за всю жизнь мухи не обидел, всем помогал, а вот за любовь свою постоять не смог. Пришел к другу и попросил сделать для церкви распятого на кресте Иисуса Христа. Сказал, чтобы постарался так, как чувствует. Убедил тем, что должны люди помнить, какой мастер в деревне жил и добавил:
– Господь, он все видит. Маруся тебя простит, и ты сам это почувствуешь и поймешь. Что ты такого в жизни сделал? В чем грешен? А то, что в любви не получилось, это не грех, а несчастье.
Фрол долго сомневался, боялся браться за такую работу: распятие строгать, но все же согласился. Не думал тогда он о прощении, считал, что не заслуживает его, а распятие делал так, чтобы люди Бога не забывали.
Однажды закрылся старик в сарае и начал строгать. Слезы на кресте у Маруси вскоре исчезли. Иван пришел к Фролу, рассказал об этом, но выводов делать не стал. Решил, что он сам все поймет.
Через месяц Фрол закончил работу. Никому не показывал, пригласил Ивана. Тот посмотрел, зубами заскрипел и за сердце схватился:
– Что же ты, старый, сжался? – стал ругать его Фрол. – Не нравится? Может, я в чем ошибся?
– Нет! Все сделал верно, – прохрипел Иван. – А боль скрутила, потому что правду увидел! Это ж надо так страдания и муки Господа передать. Не могу смотреть, сам эту боль чувствую. Мастер ты от Бога. Не оставит Он тебя с такой тяжестью. Простит тебя и Маруся. Уверен я в этом! А иначе и быть не может!
Но Фрол в тот день испугался, подумал, не поймут его люди, когда распятие увидят, сторониться станут. Понял, что не простой крест у него получился. Пока в сарае сидел да делал, привык, главного не заметил, а как со стороны посмотрел, почувствовал силу. Попросил он друга тайно распятие в церковь перевезти, чтобы никто не узнал о его работе.
Ночью Иван пригнал телегу. Замотали они крест в одеяло и в церковь отвезли. В воскресение, на службе, люди спрашивали у батюшки, откуда такое распятие необычное появилось, а тот отмалчивался, не говорил, но многие догадались. Да и как не догадаться! В деревне все на виду. Каждый знает, кто на такое способен. Стали бабки шушукаться, что крест этот Фрол смастерил – больше некому. Поговорили об этом, да и забыли, а перед Пасхой появились на кресте капельки, и в церкви черемухой запахло. Все собрались, из области священники приехали. Проверяли, исследовали, но так и не дознались, кто это распятие церкви подарил. Просили Ивана рассказать, убеждали, но батюшка просьбу друга выполнил: – Не могу назвать мастера, слово дал, – отвечал он всем.
Прошли дни, недели, зиму перезимовали. Весной к Фролу внук погостить приехал, да не один, а с невестой. Увидел дед девушку, и радость почувствовал. Вылитая Маруся, как оказалось, ее внучка. Порадовался старик за них, попросил внука не обижать девушку, а тот и сам признался, что влюблен в нее дальше некуда.
К концу лета счастливый Фрол так с улыбкой и помер. Съехалась родня Фрола и Маруси, вся деревня пришла проводить его. Друг Иван отпел его, как полагается, со всеми почестями. Понял, что ушел из жизни Фрол с чистым сердцем.
Похоронили люди мастера с матерью и отцом, но так получилось, что на маленьком деревенском кладбище могила Маруси рядом оказалась. Увидел Иван это и решил, что сошлись их души, а может, и не расставались. Через семь лет он и сам ушел из жизни, но все эти годы рассказывал людям, о том, как жить нужно и как ошибки не делать, которые к старости болеть начинают. А если есть грехи, то искренне прощения просить нужно.
До сих в деревне вспоминают о двух друзьях: мастере и священнике. Крест Фрола почитают. Перед смертью рассказал Иван, кто его сделал. Имя Фрола, как мастера, под крестом написали. Многим он помог, от болезней исцелил, потому что сделал его старик с душой и открытым к Богу сердцем, и за грехи свои искренне прощения попросил.
Живое небо-океан
Что такое небо? Это не просто воздух, или там атмосфера. Небо – это что-то большее. Мы видим его каждый день, но не осознаём, что рядом с нами огромный, живой океан. Да, конечно, плавают по этому небу-океану самолеты, в которых сидят спящие пассажиры, и, когда стюардесса с улыбкой называет небо – океаном, а пилота капитаном корабля, все даже и не догадываются, что она действительно говорит правду. А высота – это глубина. И чем выше самолёт, тем глубже океан, по которому «плывут» беспечные граждане по своим делам.
Однажды, в деревне присев на пушистую траву, около мелкой, в один прыжок речки, на дне которой виден жёлтый песок, и резвящиеся в одиноких травинках пескари, я заглянул в трепетную, чистую даль и задумался: «Неужели этот голубой океан безмолвен? Конечно нет! Он живой! И в данный момент, просто рвется в моё сознание своей лёгкостью и чистотой, говоря мне – откликнись».
Я медленно опустился на пушистую траву, стараясь не причинить ей боли своим весом, и закрыв глаза, взлетел в бескрайние просторы неба-океана.
Интересно, почему, закрыв глаза, я продолжал видеть небо, его чистый, манящий свет? Неожиданно, я почувствовал лёгкость в теле, и какие-то невидимые волны подхватили меня и понесли прямо к облакам. Я чувствовал, как набираю скорость, и мне даже стало немного страшно оттого, что я сейчас врежусь в облако и разобью его своим неуклюжим телом. Но облако не разлетелось на кусочки, а наоборот, обволокло меня, нарядив в небесный костюм путешественника. И я, воздушный медленно поплыл по небу-океану не в силах сдержать восторг, который прорвал плотину молчания и вырвался длинным криком. Этот крик, отражённый в небесных зеркалах, превратился в звонкую красивую песню, которая начала ласкать слух. Я даже забыл, что это мой крик, и небесное эхо, подхватив его, поёт вместе со мной.
А я летел, летел, летел… и мечтал одновременно. Огромные облака, похожие на корабли, проплывали мимо, и невидимые матросы приветствовали меня. Я видел их улыбки и отвечал им тем же. Невообразимая лёгкость продолжала жить во мне, и я, постепенно поднимаясь выше и выше, узнавал себя. Именно себя, только мальчишку, кувыркающегося в пушистых облаках, и, как птица, рассекающего небо-океан стремительным полётом. Потом падал, как орёл, вниз и ловил себя у самой земли. И оттуда, снова взлетал и с огромной скоростью врезался в облака. Ещё мгновение, и я вновь видел себя всё тем же мальчишкой, только спящим на пушистом облаке-перине. А вокруг летали неизвестные мне красивые существа, и каждое из них первым старалось рассказать о своём сказочном и фантастическом мире. Я погружался в сон с улыбкой. И облако-перина засыпало вместе со мной, замирая в небесном океане. И даже весёлый, лёгкий ветерок боялся побеспокоить меня. Покой растёкся по облаку и обволок его приятной, невидимой ленью.
Но ветерок, всё же решился разбудить меня, непоседу, и ласково погладил по лицу воздушным крылом. Его лёгкое дуновение проникло в меня и унесло сознание ещё дальше – в бесконечные просторы космоса, где я освобождаю таинственные миры и люблю. Именно люблю огромной чистой любовью всю эту красоту.
Первые капли дождя как-то легко, боясь обидеть, упали на лицо. И я, вернувшись из бескрайнего океана-неба, открыл глаза и увидел огромные волны-тучи, которые предупреждали – скоро начнётся гроза. Я поднялся и, несмотря на начавшийся дождь, медленно пошёл в деревню, где меня ждал горячий чай с мягкими пряниками и доброе домашнее тепло. А дождь провожал, и как бы стесняясь, извинялся, за то, что намочил меня, стараясь отвести в стороны свои нити, которых так заждалась уставшая от жары земля.
В этот момент я понял, что небо – живое и сегодня, оно поделилось со мной своей тайной.
Ночь, которой не было
Я мчался по трассе, пытаясь быстрее добраться домой. В салоне звучала музыка, и я сразу не заметил, что машина стала глохнуть. Свернув на грунтовую дорогу, остановился и вышел, чтобы заглянуть под капот и выяснить причину. Но, увидев окружающую природу, об автомобиле забыл.
Длинной, извилистой лентой протянулась сквозь пшеничное поле старая, ухабистая, почти заросшая дорога. Сделав несколько шагов в его глубину, я оказался в жёлтом качающемся море. Погладив рукой колоски, вдруг почувствовал, что именно в этих местах, я снова прикоснусь к тайне. Внутри что-то сжалось, и неведомое чувство опасности охватило напряжением всё тело. Но золотое море, переливаясь огромными волнами, ласкало и успокаивало. Я посмотрел в даль и заметил у горизонта несколько брошенных избушек. Поглаживая ланью колючие колоски, я продолжал стоять и смотреть. Вдруг, мне показалось, что это загадочное море живое. Оно плавно перерастало в тёмную синеву леса, и выглядело огромным существом, которое открыло пасть и показало, что внутри у него что-то есть. Стоит пройти по извилистой дороге и зайти в любую брошенную избу, как вдруг, эта пасть закроется и тот мир, к которому сейчас дорога открыта, станет полностью изолирован. И это огромное существо, будет держать в плену и неизвестно когда отпустит.
Любопытство взяло верх. Я, конечно, успокаивал себя, тем, что деревня обычная и тот ужас, который она на меня нагнетает, вызван простым отсутствием жизни. Люди покинули ее, и деревня стала страшной. Но я, всё же решился, и сев в машину, тихо поехал к полуразрушенным избам. Странно, но машина работала, как часы. Плавно качаясь, проезжая кочки, я что-то услышал. Заглушив двигатель, остановился и стал прислушиваться. Вокруг стояла тишина, пронизывающая всё живое, странная, глухая тишина. Ветер, который, совсем недавно развлекаясь, качал колосья, создавая неповторимую музыку шелеста, куда-то улетел. Огромное поле пшеницы замерло. Оно стояло не двигаясь, как нарисованное. Птичий перезвон умолк, и тишина, провела по дороге невидимую черту, наверное, проверяя меня, смогу ли я перешагнуть через неё и оказаться в тайне.
Я решился ехать дальше, но почему-то обернулся. По трассе, с которой я свернул, мчались машины, и мне показалось, что водители уже не видят меня. Я резко завёл мотор и включил заднюю скорость, но чей-то пристальный взгляд остановил меня и я снова посмотрел на деревню. Да, именно оттуда, я почувствовал этот взгляд. Я не мог разобрать кто это, но точно знал, что там меня ждут, и, связывая моё сознание тяжёлым взглядом, зовут к себе. Я стал внимательно всматриваться в дома, деревья, кусты, стараясь вычислить человека, или может быть зверя. Времени прошло много, а я всё смотрел, осознавая, что нахожусь на границе двух миров, понимая, что от меня ждут действия. Опустив голову, как бы прячась от этого навязчивого взгляда, я резко включил передачу и, сорвав с места, как настоящий гонщик, пролетел по дороге, остановив машину у первого дома. Огромное облако пыли догнало и окутало автомобиль. Подождав, пока пыль осядет, я вышел из машины и несколько минут стоял молча, рассматривая деревню. Я чувствовал чьё-то присутствие и поэтому крикнул в надежде, что кто-то отзовётся. Но тишина, проглотив мой крик, восстановила тяжесть молчания. Удивительно, но как только я оказался в деревне, страх исчез, и на смену ему в душе появились спокойствие и уверенность.