– Всем пока! Лука не расстраивайся, это только начало. Мы еще не раз вот так посидим за твой успех.
Стулья скрипят по полу, народ попарно расходится, укутываемый в дубленые шубы, прощаясь с другими. На улице толпа окончательно рассоединяется, подхватываемая ветром и уносимая в водовороте снежинок. Тияну провожает молчаливый Лука. Они беседуют мерно, дозированно и в основном об искусстве. В этом силен Лука, эта тема интересна Тияне, а других точек соприкосновений, Лука как ни старается, найти не в силах. Славица уходит, сопровождаемая целым выводком парней, пляшущим вокруг нее – не смешно только Милошу, который никак не дождется, когда Кристиян, Йожин и Яков разойдутся по своим домам, оставив их наедине. Последними на крыльцо выходят Талэйта с Вукашиным.
– Домой? – спрашивает он.
– Может, погуляем еще?
– А ты не замерзнешь?
– А сам не проголодаешься? В Савиндан опасно с голодными волками гулять25.
И они убегают вниз по улице, скользя по гололеду, а при торможении хватаются за стволы деревьев и фонарные столбы. Потом, добежав до парка, обессиленные, падают прямо на землю и лежат, всматриваясь, как снежинки опускаются сверху на их лица и ресницы. Потом, вдоволь набросавшись в друг друга снежками, как два снеговика они бредут по освещенным улицам Белграда домой.
– Здорово, что ты поддержала Луку, – признается Вукашин. – Ему очень важно было услышать слова похвалы. Ты же знаешь, как он переживает по этому поводу.
– Я действительно за него рада – он такой молодец! – отвечает Талэйта, не поднимая головы.
– Тебе, правда, понравилось?
– Ну да, а что?
– Нет, так… просто интересуюсь, – в голосе Вукашина слышится металл. – На мой взгляд, размыто все-таки. Пожалуй, соглашусь с Кристияном.
– Лука – демиург, ваятель, а Кристиян исполнитель, причем не очень утонченный, как мы все знаем. Его мнение можно учитывать, но не как единственно существующее.
– Погоди, ты действительно считаешь, что Лука у нас творец? Тебе нравятся его пьесы?
– Не все, разумеется. Но он творец. Он занимается тем, что ему нравится, что приносит ему удовольствие. Он творит. Он в творчестве. Он и сейчас, пока идет с Тияной, небось, об этом же и судачит – об искусстве и других мирах, которые он создает. Конечно, он творец.
Талэйта задумывается о чем-то своем, и выпускает из виду молчание Вукашина. Оно напряженное, невыраженное, явственное нависает над ними.
– Я вот так не смогла бы, – добавляет Талэйта. – Я люблю воспроизводить красоту мира в красках, на холсте. Но я воспроизвожу мир. Я не могу нарисовать то, чего нет в природе, сделать это красиво, придумать. Я могу постараться лишь как можно ближе повторить красоту. И от этого я иногда хочу забросить кисточки. А тебе и Луке я завидую даже.
– Мне? – изумляется Вукашин.
– Ты ведь тоже писатель.
Вукашин снова надувается, не успев оттаять от предыдущей обиды.
«Тоже»!
Вукашин задумывается. По большому счету, за все месяцы, проведенные в коллективе, он так и не стал ближе к дописанию своей поэмы, но почти об этом не распространяется. Талэйта помнит об этом с самого начала, с того момента, когда все и началось. Вукашин внутренне улыбается.
«Нужно как-нибудь сесть дописать».
– Ты что сердишься на что-то, Вук? – спрашивает Талэйта?
– С чего ты взяла?
– На лице видно же. Голодный, что ли?
– А ты замерзла – вон щеки все красные. Тоже все видать.
Под ее домом в общине Земун – большим, двухэтажным, вы привычно стоите подолгу.
– Зайдем? – зовет Талэйта.
– Нет, поздно уже.
– Тем более, все спят. Поешь.
– Нет, пойду я.
– Осторожно иди.
– Ага.
Неловкое молчание, пауза.
– Что-то руки озябли, дай обниму тебя, что ли – говорит Вукашин и приближается к Талэйте. Та улыбается, но не отвечает на его объятия, и отступает на шаг.
– Ты чего это?
– Страшно мне в канун Савиндана с волком обниматься.
– А-а-а… – Вукашин окончательно краснеет. – Ну, тогда я зарядку сделаю.
И принялся с распростертыми руками приседать и наклоны делать. Талэйта с интересом наблюдает, а потом и сама пускается в легкий пляс.
– Мы как сумасшедшие, да? – спрашивает она, через время.
– А кто нас видит? Только звезды? – отвечает запыхавшийся Вукашин. Он заканчивает упражнения, Талэйта тоже останавливается.
– Ладно, что я – волк, разобрали. А твое имя что значит?
– Талэйта с цыганского – означает «маленькая девочка».
– Ты серьезно?
– Нет. Просто хочется, чтобы ты так думал.
– Ладно. Пусть «маленькая девочка». Тогда до встречи в доме отца Милоша. Доброй тебе ночи!
– И тебе, серый волк.
**** **** ****
Дом отца Милоша огромен – это поистине особняк. Расположенный в Бела Црква26, он стоит в гуще леса, так напоминающий Вукашину его родную Шумадию.
Приехав накануне, в пятницу, все гости Милоша устраиваются в большой гостевой комнате. В ней, расставив по углам ненужную мебель, большая компания, устилая всеми собранными с комнат коврами пол, усаживается прямо у большого камина.
– Продолжение сочельника, – объявляет Яков, а в его глазах пляшут огоньки пламени.
– Давайте погадаем, – предлагает Славица.
– На что? Жениха тебе искать снова? – шутит Йожин. Все смеются, кроме Милоша. Он по-хозяйски предлагает всем друзьям редкие экземпляры алкогольных запасов своего отца.
– Говорят, в Савиндан знамения случаются, так что давайте знак у Вселенной спросим какой-нибудь? – продолжает Славица. – Только это должно быть что-то, что нас всех объединяет, не то знак будет непоказательный.
– Нас всех многое объединяет, – отвечает Кристиян, – одним делом занимаемся.
– Давайте погадаем, что нас ждет театральное в этом году?
– Это гадать не нужно – достаточно прижать Луку к стене.
Компания смеется, а Лука парирует:
– Меня-то что, тискать? Я четыре пьесы подготовил, но репертуар-то у нас, Джура выбирает согласно зрительской конъюнктуре.
– Чего? – отвечает Йожин. – Девушки закройте уши, а ты, Милош, Луке больше не наливай. Он ругается.
Насмеявшись, Джура продолжает.
– Вы-то сами, что думаете играть? Что вам нравится самим?
– Сценический спектакль. Лучше всего драму! – первой выпаливает Тияна, и ее щеки заходятся румянцем.
– А мне наоборот, уличное что-нибудь, с постановкой сражений, темповое, историческое, наподобие наших героев – возражает Кристиян.
– Я тоже за сцену, вообще-то. Зря мы ее, что ли у палилульцев отвоевывали, – замечает Яков. – Хотя и от улицы не откажусь, но не раньше конца весны и не позже сентября.
– Ага, а еще на этот раз без ходулей.
– Да, а еще лучше в зрительском ряду!
Все снова смеются, разглядывая камин. Наступает тишина, в которой каждый думает о своем.
– А я бы за границей хотела… – произносит негромко, но четко Славица.
– Недурно!
Все невольно оборачиваются на Славицу.
– Что-то мы за тобой таких амбиций не замечали, – замечает Джура. – Что это тебя на иностранного зрителя потянуло?
– А что? – отпивая, объясняет Славица. – Ролей на сцене у меня немного, и почти все они второстепенные, а иногда и вовсе без реплик. Чем же я рискую? А уличные постановки – они у нас полностью немые! Какая разница, на площади какого города какой столицы какой страны нам с вами выступать? Мы коленки сшибаем о Скадарлийскую брусчатку, за наши югославсике динары мерзнем на холодной земле, а можем ведь и на Марсовом поле, или там Трафальгар Сквере? Разве нет? Или у британцев не такое восприятие прекрасного, как у наших белградцев? Что скажешь, Джура?
Славица снова отпивает, под всеобщее молчание. Джура внимательно смотрит на ее раскрасневшееся лицо, выдыхает и последний отводит взгляд. Все остальные чувствуют себя немного лишними.
– Кто еще думает так же, как Славица?
– Насчет ролей?
– И их тоже.
– Роли действительно не всегда с репликами, – робко начинает Милош, стараясь разбавить всеобщее молчание. Он говорит, прерываясь, и посекундно смотрит то на Славицу, то на ребят, то на бокал с ракией, – я к тому, что… в этом плане… тем, кто не владеет, так сказать, … языками. Было бы проще. Но мне все равно. Я могу и здесь выступать… – заканчивает он. – Кто-нибудь хочет еще ракии?
– Ты можешь и здесь выступать? – переспрашивает Джура? – А где еще ты мог бы выступать?
– Нет, ты не правильно его понял, Джура, – приходит на помощь Талэйта, – Милош имел в виду, что ему нравится наш белградский зритель. Так ведь?
– Именно это я и имел в виду. Подлить тебе? Я сейчас! – Милош поспешно ретировался на кухню за новой порцией алкогольных напитков.
– Ребята, вы должны понимать, что театр – это сложный механизм, в котором все винтики важны, и большие шестеренки приводятся в действие маленькими. И самый незначительный эпизод может быть ярче и запоминающейся, чем главная роль, если его правильно сыграть. Неужели вы этого не поняли до сих пор?
– С этим вопросов нет – отвечает Славица, раскрасневшись.
– А с чем есть? – снова оборачивается к ней Джура.
– Что делать с амбициями?
– Какими? Актерскими?
– Нет, повидать другие места, и себя другим показать.
– А разве не интересно сначала здесь чего-то добиться? Создать свое что-то.
– А мы разве уже не добились? Не создали?
Славица не отступает. Джуре становится тяжело выдерживать перепалку, под немым недоумением остальных. Милош, подоспев обратно, оценивает расклад сил, но памятуя о своем недавнем вмешательстве, решает пока повременить с подмогой.
– Что еще мы можем дать Белграду? Что сыграть? Как выступить? Мы хотели сцену – мы ее получили! Это наша сцена, и теперь к нам ходит наш зритель. У нас есть наша улица, нас узнают. Но за пределами этих домов, и этих стен, мы с вами ничего не знаем. И не узнаем. Это стагнация, мы не развиваемся. И не станем лучше никогда, пока не выпрыгнем из гнезда. Мы должны летать, а не сидеть в клетке, если уж мы такие артисты.
– Подожди, Славица, ты сейчас клеткой Скадарлию называешь? Мы же ее «дети», «Дети Скадарлии», мы так называемся, помнишь?
– Помню. Я – то помню! А вот кто еще кроме нас об этом знает? Не рассказать ли об этом миру?
– Что мы «дети Скадарлии»?
– Да! Конечно!
– А зачем? Мы любим ее, Скадарлию, или любим об этом кричать на весь мир?
– Я тебя не понимаю, Джура! Даже дети рано или поздно должны уходить из дома, и жить в большом мире. Это не говорит о том, что они разлюбили родителей и свою детскую комнату.
Славица отворачивается на этих словах. Милош незаметно подходит и забирает у нее стакан. Вукашин мрачно хмурит брови.
– Пойдемте на улицу? А то уже винные пары в воздухе висят, – предлагает кто-то.
Все выходят. В доме остается Милош, суетливо прибирающий стаканы, и Джура, одиноко сидящий все так же у камина. Он смотрит в окно, через стекло на Славицу, и задается вопросом, как он это все не замечал в ней раньше. Затем Джура приглядывается и замечает, что, несмотря на то, что Милош в доме, Славица не одна. Сначала к ней близко подходит Яков, скрестив руки на груди. Затем он полуповорачивается, закрывая их от остальных. Через время к ним присоединяется Кристиян, и кладет руку на плечо Славице. Та кивает.
Джура улыбается и переводит взгляд. Тияна, Вукашин, и Лука стоят разрозненно, словно незнакомы друг с другом. Очевидно, они переваривают услышанное. Талэйты не видно нигде. Первым в дом возвращается Йожин.
– На улице дубак, в доме Сахара… Тут предлагают запустить китайский фонарь в небо. Талэйта прихватила с собой. Пойдем?
– Валяйте, – хмуро отвечает Джура.
– А ты?
– Я останусь. Милошу помогу убрать.
– Так потом уберемся все вместе. И его, кстати, сейчас заберем. Милош! Пойдемте все.
И раздетые, в одних свитерах, десять человек запускают на поляне красный огонек, в глубокое синее небо. Джура больше не предлагает загадать одно на всех пожелание. И устремленный вверх фонарь, сопровождаемый десятком разноцветных взглядов, небо внезапно встречает могущественным содроганием.
Примечания
1
Область в центральной части Сербии. Название происходит от слова «лес» по-сербски Шума (Šuma).
2
Каркасный дом, традиционное жилище сербов
3
Рождество
4
здесь и далее, слова из песни Шарля Азнавура «Богема» – Я расскажу вам о временах, которые не застали те, кому нет двадцати
5
Головной убор из валяной шерсти, который носили крестьяне, преимущественно в Шумадии
6
В Монмартре в то время цвела сирень, прямо под нашими окнами
7
Заведение, типа бистро, где подают алкоголь, кофе, легкие закуски, нередко присутствует живая музыка и разрешены азартные игры.
8
Районы (общины) Белграда
9
Денежная единица в Югославии
10
Богемная улица в Белграде, расположенная в старинном квартале
11
Сливовая ракия
12
Название знаменитого кафана на Скадарской улице
13
И хоть скромная комнатушка, служившая нам гнездышком, была неказистой, именно в ней мы повстречались
14
«Богема» – значит «мы счастливы»
15
Мы были теми, кто жаждал славы
16
Народный танец
17
Площадь, возникшая после освобождения от Белграда от турков
18
Площадь, возникшая после освобождения Белграда от турков
19
Улицы и перекрестки, ведущие к Скадарлийской улице
20
сын султана
21
Ссылка на постановку битвы на Косовом поле – важном историческом и фольклорном событии в жизни сербов, как символа национального самоопределения
22
Район (община) в Белграде. Традиционно считается промышленным округом
23
И когда в каких-то бистро, у нас брали картины, за горячий обед, мы читали стихи, собравшись у камина, и забывали о зиме
24
День святого Саввы – праздник православных сербов, связанный со многими символичными обычаями
25
Считалось, что в канун дня святого Саввы следует остерегаться встреч с волками и избегать острых предметов. Вукашин в переводе с сербского означает волк
26
Город в Сербии, на границе с Румынией, окруженный горами.