Берия разобрался, кто стоит за смертью Сталина, и 5 апреля 1953 года инициировал опрос среди членов ЦК КПСС. По итогам этого опроса «за допущенные товарищем Игнатьевым серьёзные ошибки в руководстве МГБ СССР», 28 апреля 1953 года он был выведен из состава ЦК КПСС, дальше следовало ожидать исключения из партии, арест, следствие и суд. Игнатьев понял, что Берия докопался до причин смерти Сталина, и запаниковал. Хрущёв принялся срочно «зачищать концы». Стали убирать исполнителей из охраны Сталина и тех следователей, кто вёл «дело врачей». Срочно арестовали Рюмина и тут же расстреляли во «внутренней тюрьме» на Лубянке. Однако Никита Хрущёв прекрасно осознавал, что Берия всё равно выйдет на него, как на руководителя заговора, стоит только арестовать Игнатьева, тот его сдаст. Убить Игнатьева «по-тихому», нельзя, тот подстраховался и написал собственноручное признание в заговоре, где во всём обвинял Хрущёва. Где эти бумаги, неизвестно, и в случае смерти Игнатьева, они всплывут. Обдумав всё, понял Никита Сергеевич, что времени у него, что бы убрать Берию, от силы два месяца. В тандеме Маленков-Берия, именно Лаврентий был ведущей силой. Без него Маленков слаб и не опасен. Кто его враг, Никита Сергеевич Хрущёв знал. Следовало решить, где искать друга, точнее союзника, ибо друзей у таких натур как Хрущёв быть не могло. Дружба предполагает верность при любых обстоятельствах, а Никита Сергеевич всегда мог предать, и люди видели это. Значит, нужен союзник в этой смертельной схватке с Берией. А где найти такого?
В Президиум ЦК КПСС тогда входили: Георгий Маленков (он был Председателем Совета Министров и фактически являлся главой государства), Лаврентий Берия, Вячеслав Молотов и Никита Хрущёв (после смерти Сталина он исполнял обязанности Первого секретаря ЦК КПСС), Никита Булганин (с 15 марта 1953 года он был назначен министром обороны СССР) и Лазарь Каганович. Из четверых, лишь Берия был опасен Хрущёву, и он озаботился поисками союзника. Им оказался «маршал Победы» Георгий Жуков – человек амбициозный, самовлюблённый, которого советская пропаганда возносила до небес во время Великой Отечественной войны, а ныне он вынужден «прозябать» в должности командующего Уральским военным округом. Жуков был популярен в войсках, и именно на армию решил сделать ставку в государственном перевороте Никита Сергеевич.
Хрущёв быстро столковался с Жуковым, пообещав ему должность министра обороны. После чего «маршал Победы» стал подбирать себе сторонников среди верных ему генералов. К июню 1953 года план заговора был составлен. Никита Хрущёв не планировал арестовывать Берию, поскольку живым он был крайне опасен. Его люди в МВД, зная, что он жив, могут поднять внутренние войска, а в подельниках у Никиты Сергеевича только Жуков с кучкой генералов. Потому власть можно захватить путём стремительно проведённой операции, тогда Маленков, Каганович и Молотов не успеют договориться. В случае малейшего промедления, заговор Хрущёва «посыплется» и тогда крах. Значит, Лаврентий Берия жить не должен.
26 июня 1953 года он был убит в своём особняке на Малой Никитской, когда приехал на обед. Власть была захвачена, и всех людей Берии в МВД, по-тихому арестовали и расстреляли. Интересно, что в «подельники Берии» угодил и Всеволод Меркулов, заваривший всю кашу с «делом врачей». Хотя Меркулов и давал нужные показания против Берии, в живых его Хрущёв оставлять не захотел. Расстреляли так же и Виктора Абакумова, за то что, несмотря на пытки, не согласился давать показания против Берии.
Впоследствии Георгий Жуков, генералы Москаленко и Батицкий в своих мемуарах описывали, как они арестовывали Лаврентия Берию, но в воспоминаниях их было много нестыковок, потому-что никакого ареста не было. Это уже потом инсценировали спектакль с судом над мнимым Берией, при этом судебное заседание было скорым и тайным. Хрущёв инкриминировал Берии то, что он планировал захватить власть и уничтожить членов Президиума ЦК КПСС. Никаких доказательств не приводилось, да они и не требовались – переворот удался. Маленков, Молотов и Каганович были растеряны, и, опасаясь за свои жизни, присмирели. Никита Сергеевич понимал, что вскоре эта троица отойдёт от шока, и начнёт борьбу против него, но это уже были аппаратные игры, а в них он был большой мастер.
В июле 1953 года Комитет государственной безопасности был выведен из состава МВД. Теперь КГБ пребывал в статусе ведомства при правительстве СССР. Во главе этого ведомства Хрущёв поставил своего верного человека Ивана Серова. Тот должен был проверить архивы КГБ, и уничтожить все «расстрельные» списки с подписями Хрущёва. Свою задачу Серов выполнил, а сотрудникам КГБ он запомнился как заносчивый и недалёкий человек. Он привёл с собой кучу людей, которые до этого работали в партийных структурах. Специалистами партаппаратчики оказались плохими, они развели в «конторе» дрязги, мешающие работать. В КГБ начались случаи предательства – сотрудники «сливали» информацию ЦРУ и MI-646 за это Серов лишился поста Председателя КГБ, на его место был назначен бывший секретарь ЦК КПСС Александр Шелепин. Он хоть и являлся «партаппаратчиком», но в отличие от Серова был умным, и при нём КГБ заработало в полную силу. Однако Шелепин в то время замыслил заговор против Хрущёва, потому работа в КГБ ему мешала, отнимая время. В 1961 году он добился от Никиты Сергеевича возвращения на должность секретаря ЦК КПСС. Новым Председателем КГБ был назначен тридцатисемилетний Владимир Семичастный – бывший секретарь ЦК ВЛКСМ47.
«Контора» замерла в ожидании, сейчас это комсомолец начнёт куролесить. Но страхи были напрасными, Семичастный оказался неглупым человеком, он понимал, что ничего не смыслит в разведке, потому всегда слушался профессионалов. Владимир Семичастный руководил КГБ с 1961 по 1967 годы, и это были далеко не худшие годы для Комитета. Всем был хорош Семичастный, но был у него один «бзик» – он считал, что в центральном аппарате разведки должен быть хоть один руководитель с родины организатора ВЧК Феликса Эдмундовича Дзержинского. Так в 1967 году заместителем начальника ПГУ КГБ СССР оказался литовец Альфонас Рандакявичус. Он хоть и перевёлся в Москву с поста Председателя КГБ Литовской ССР, но всю жизнь прослужил в политорганах армии. Рандакявичус прикрасно понимал, что для руководителя службы внешней разведки он не пригоден, не знает ни одного иностранного языка, он и по-русски-то говорил с сильным акцентом, совершенно не разбирался в вопросах оперативной работы. Сильно страдал Рандакявичус от сознания своей ненужности.
Никита Сергеевич считал Семичастного своим ставленником и целиком доверял ему. Глуп был Хрущёв, потому и не видел, что страной он управлять не может. Однако это прекрасно понимали все члены Президиума ЦК КПСС, они и составили заговор против Хрущёва. Председатель КГБ Семичастный примкнул к нему. 12 октября 1964 года Хрущёв прилетел в Москву из Пицунды. Он поехал на заседание Президиума ЦК К КПСС, где его ожидал сюрприз – ему было предложено уйти в отставку. Он всех «достал» своей глупостью, так что почти все члены Президиума были единогласны. Только осторожный Анастас Микоян сказал несколько добрых слов в адрес Хрущёва.
Генеральным секретарём ЦК КПСС, а, следовательно, и главой государства стал Леонид Ильич Брежнев, в аппаратной борьбе он смог оттеснить Шелепина. Брежнев не доверял Семичастному, считая его слишком сильной фигурой, и в 1967 году сместил с поста Председателя КГБ, направив в Киев заместителем Председателя Совета министров Украинской ССР. На пост Председателя КГБ СССР был назначен Юрий Владимирович Андропов. Тот имел некоторые представления о разведке – с 1953 по 1957 года работал послом в Венгрии. Знал специфику агентурной работы, в годы войны готовил партизан для заброски в тыл на Карельском перешейке. Ну а если к этому прибавить большой ум и порядочность, то понятно, что с назначением Андропова на пост председателя КГБ СССР Брежнев не прогадал.
Комитет мог спокойно работать, одна беда, бывшие партаппаратчики которые пришли ещё с Серовым, за десять с лишним лет пересидев несколько председателей КГБ, стали считать себя опытными чекистами, и лезли в оперативные дела. Особенно много таких «спецов» окопалось в Инспекции при председателе КГБ СССР. Один из них, по фамилии Белозёров занялся имуществом Управления «С». Его заинтересовала дача Управления «С» в подмосковном посёлке Кратово. Генерал Абердин пытался доказать Белозёрову что дача управлению нужна для негласной встречи с агентурой.
– Вся ваша агентура Виталий Александрович за кордоном, – хмурил свой морщинистый лоб Белозёров. Он брил голову и морщины со лба, плавно переходили выше на череп, казалось, что это мозговые извилины проступают наружу.
– Нельзя так упрощённо трактовать деятельность нелегальной разведки Всеволод Андреевич, – усмехнулся Абердин, – мы не можем все узлы операций прорабатывать сидя в кабинетах на площади Дзержинского. Большинство наших контактов негласные, они проходят за стенами учреждения.
– Вот словно для вас Виталий Александрович слова из доклада Генерального секретаря КПСС Леонида Ильича Брежнева на двадцать третьем съезде партии, – улыбнулся Белозёров. Он перелистнул настольный календарь и стал читать: – Хотелось бы предостеречь работников министерств от попытки возрождения узковедомственного подхода к делу.
«Видать, я у тебя не первый, раз цитату из речи Брежнева на календаре записал, что б всегда под рукой была, – подумал Абердин. Он усмехнулся про себя: – Интересно, много у тебя таких цитаток, или одна на все случаи жизни, и ты всегда это лыко в строку суёшь?»
– Между тем Виталий Александрович, – продолжал Белозёров, – был опрошен персонал на даче вашего управления в Кратово, они пояснили, что за истёкшие пять месяцев на даче никто не проживал.
– Вы что же, заявились на дачу, сверкая корочками КГБ?! – вскинулся Абердин.
Дача управления «С» в Кратово была оформлена как гостевой дом института Моспроэктстройиндустрия. Через отдел кадров этого института были наняты супруги Ивановы. Муж Николай был дворником, а его жена Елена, экономкой и горничной. О том, что дача принадлежит КГБ, супруги Ивановы не догадывались.
– Вы меня Виталий Александрович за идиота-то не держите, – собрал в кучу морщины на черепе Белозёров, – сотрудники нашей инспекции посетили дачу под видом пожарного надзора. Провели разведбеседу с супругами Ивановыми, они ни о чём не догадались.
– И на том спасибо, – вздохнул Абердин.
– На основании рапорта моих сотрудников, я сделал заключение, что дача в Кратово вам особо и не нужна, – продолжал Белозёров, – на балансе первого и второго главных управлений в Московской области числится порядка пятнадцати дач. Можно свести этот дачный фонд в единую систему. Первое и второе управления будут пользоваться дачами по мере необходимости. От лишних дач мы избавимся. Нужно работать по-новому товарищ Абердин, именно этому нас учит партия!
«Тяжело спорить с дураками, особенно если не изучал материалы съездов коммунистической партии, – вздыхал про себя Абердин, шагая по коридорам здания. Он вдруг остановился: – А почему я собственно должен с ним спорить?! С аппаратчиком должен разговаривать только аппаратчик».
Виталий Абердин направился в кабинет первого заместителя ПГУ КГБ СССР Рандакявичуса. Тот в молодости был активистом муниципального комитета комсомола в литовском Каунасе. Когда началась война, стал комсоргом дивизии. После войны остался в политорганах. Когда пришёл к власти Хрущёв, он стал тащить в КГБ партийцев, и этим ветром Рандакявичуса занесло в Комитет. Сначала он служил в Особом отделе, затем его назначили председателем КГБ Литовской ССР.
«Недобрая рука» Семичастного переметнула беднягу Альфонаса Бернгардовича в кресло первого заместителя ПГУ КГБ, от чего Рандакявичус совсем растерялся. Дурак в таком положении, что бы доказать свою значимость, грызёт коллектив. Рандакявичус был умным и порядочным, страдая от своей ненужности, он занялся «самоедством», и так загрыз себя, что с инфарктом угодил в больницу. В тот день, когда Абердин вздумал поговорить с ним, был первым днём выхода на службу Рандакявичуса.
– Как вы себя чувствуете Альфонас Бернгардович? – спросил Абердин, здороваясь с первым заместителем управления. Сев на стул, он продолжил: – Выручайте Альфонас Бернгардович, без вас полный завал в работе.
Рандакявичус подозрительно посмотрел на Абердина и медленно сказал:
– Я вас слушаю Виталий Александрович.
Абердин рассказал о разговоре с Белозеровым, и о даче управления «С» в Кратово, упомянув, как тот ловко «срезал» его цитатой из речи Брежнева.
– Я всё понял, – оживился Рандакявичус, – вопрос с нашими дачами, мы решим в нашу же пользу.
Едва Абердин вошёл в свой кабинет, зазвонил телефон.
– Здравствуй Виталий Александрович, некто Саломатин тебя беспокоит, – услышал Абердин в трубке неторопливый голос заместителя начальника ПГУ, – что ж ты у Альфонаса Бернгардовича был, а ко мне, в соседнюю дверь не соизволил зайти. Оно конечно понятно, Рандакявичус первый заместитель управления, а я всего лишь заместитель, однако Александр Михайлович48 курировать операцию по разработке Коня поручил мне, так что хочешь, не хочешь, Виталий Александрович, а встретить нам придётся.
– Я всегда готов Борис Александрович. Когда?
– Чего тянуть, заходи сейчас.
Злые языки в «конторе» поговаривали, что взлётом своей карьеры Соломатин обязан стечению обстоятельств: в мае 1967 года председателем КГБ стал Андропов, а в августе этого же года в Советское посольство в Вашингтоне обратился уорен-офицер ВМС США Джон Энтони Уокер. Он предложил шифры ВМС США. Встретился с Уокером резидент КГБ в Вашингтоне Соломатин, он быстро оценил потенциал того как агента, и предложил ему за шифры три тысячи долларов, чего Уокер явно не ожидал, (он думал получить за них не более семисот долларов). Таким образом, Джон Уокер стал первым агентом, завербованным КГБ в период руководства Юрия Андропова, а Соломатин из резидента, «влетел» в кресло заместителя ПГУ КГБ. Однако, как известно, удача – это постоянная готовность использовать выпавший шанс. Борис Соломатин был прекрасным оперативником-агентуристом, способным видеть перспективу.
Когда Абердин вошёл в кабинет Соломатина, там уже находились генерал-майор Кострин – начальник управления «Р» (оперативное планирование и анализ операций). Полковник Зимин – заместитель начальника Службы «А» (служба активных операций).
– Владимир Михайлович, пока не начали совещание, позвольте поздравить вас с успешной защитой кандидатской диссертации, – сказал Соломатин.
– Дай бог не последняя, – вставил Абердин, пожимая руку Кострину.
Генерал Кострин до этого в МГИМО защитил кандидатскую диссертацию по проблеме проникновения американских корпораций в страны Африки, теперь вот кандидатская диссертация по психологии в МГУ.
– Эта последняя, – рассмеялся Кострин, – Сахаровский сказал, что пока он начальник первого управления, больше защищать кандидатские дисертации мне не даст. Выбирай, говорит, либо практика, либо теория.
– Хорошо, – кивнул Соломатин, – перейдём к практике.
– Ну что ж, начнём разговор о деле, – согласился Кострин. Он достал из своей папки три машинописных листа и положил на стол: – Мы проанализировали всю имеющуюся у нас информацию на Коня, просмотрели всё сведения по базе ВВС США в Вито деи Нормани. Вот наши рекомендации.
Кострин протянул листы бумаги Соломатину, тот бегло их прочитал: