Вивьен с благодарностью положил другу руку на плечо.
– Я знаю, – кивнул он. – И понимаю, что ты хочешь сказать. Ренар, я ничего не забыл, нам обоим тогда крепко досталось. Я тоже держу ухо востро, и если бы Элиза была так же опасна, я и говорить бы ничего не стал, а сделал бы все, как должно. Но, поверь, тут другое дело. Позволь мне в нем разобраться, ладно?
Ренар недовольно махнул рукой.
– Ладно. Если от меня требуется просто не говорить об этом с епископом, я могу этого не делать. – Он посмотрел на друга и осклабился. – А ты смотри, не перетрудись, пока будешь обучать ее катехизису.
– Ради всего святого, я ведь серьезно! – воскликнул Вивьен, перебрав четки в руках. Лишь теперь Ренар обратил на них внимание.
– Постой, у тебя ведь были другие четки.
– Да, – пожал плечами Вивьен. – Свои я отдал Элизе.
– Начал обучать катехизису с подарка? – усмехнулся Ренар.
Вивьен предпочел не реагировать на колкость и снова перебрал четки в руке.
– Судя по людской молве, она уже не первый год живет одна в лесу, в небольшом доме. И даже не думай вот сейчас иронизировать! – Он угрожающе взглянул на Ренара, и тот сдержал улыбку.
– Как скажешь, мой друг, как скажешь. Что же дальше? Наведаешься к ней с визитом? Будешь рассказывать основы католической веры?
– Для начала, – Вивьен чуть прищурился, – посмотрю, чем она занимается и что это за травничество. А дальше, – он передернул плечами, – сориентируюсь.
– Не сомневаюсь, – снова усмехнулся Ренар, и Вивьен предпочел пропустить мимо ушей сальный намек, прозвучавший в его интонации.
‡ 3 ‡
Небольшой деревянный домик с каменным фундаментом – на удивление ухоженный и крепко сбитый – стоял на небольшой поляне посреди леса Румар, соседствующего с Руаном. Недалеко от деревянного крыльца с помощью камней было выложено место для костра, от которого сейчас остались только угли. Вокруг, словно планомерно обступая дом, возвышался смешанный лес, так и не решившийся отвоевать себе хоть кусочек этой небольшой поляны.
Подходя к дому, Вивьен с удивлением отметил, что трава аккуратно скошена. На поляне стояло несколько грубых срубов деревьев, образовывавших подобие табуретов, на которых, как показалось Вивьену, можно было запросто расположиться с комфортом. Не очень внушительная, но достаточно большая стопка дров лежала под навесом крыльца слева от входной двери.
«Неужели сама рубила дрова и косила траву?» – промелькнул в голове Вивьена вопрос, заставивший его едва заметно ухмыльнуться. Внешне же он оставался нарочито серьезным, приближаясь к жилищу лесной отшельницы.
Настойчивый стук в дверь не сразу снискал ответ, однако Вивьен услышал, что в доме стало подозрительно тихо. Не став тратить время на ожидание, он постучал еще раз, решив, что со следующей попыткой может применить грубую силу.
Стоило подумать об этом, как дверь приоткрылась, и лицо, в котором смешивались поцелуи солнца и нордическая красота, появилось в дверном проеме с выражением искреннего удивления.
Миновало четыре дня с момента их знакомства, и Вивьен даже на миг подумал, что Элиза успела позабыть о нем, стерев из памяти весь тот день, полный ужаса перед возможным допросом инквизиции. Однако эта мысль растаяла, как утренний туман, когда Вивьен обратил внимание на ухватившуюся за дверной косяк руку девушки: на ее тоненькое запястье были намотаны подаренные им четки с черными бусинами и чуть обтесанным от времени простым серебряным крестом.
– О… это вы, – смущенно пробормотала она. Вивьен не сумел понять, что услышал в ее интонациях, но ему показалось, что Элиза не была рада вновь увидеть его. Тем не менее, она качнула головой и смиренно отступила от двери, приглашая его внутрь.
Он беззастенчиво шагнул через порог, тут же оглядев небольшое помещение, заставленное разнообразной домашней утварью и глиняной посудой. У самого окна стояла грубая деревянная столешница, а к стене была прибита коряга, на которой, как на крючьях, висела накидка. В воздухе витал горьковатый запах растений. Источник этого запаха было легко обнаружить: то были висящие на балках пучки сушащихся трав. Комната словно была поделена на несколько зон. В углу, недалеко от каменного очага стояла кровать, над которой висели украшения странного вида – часть из них состояла из камней, нитей и перьев, часть из каких-то бусин, часть из стекляшек и скорлупок, причудливо связанных между собой шнурками. Был здесь и угол, где стоял довольно громоздкий, но крепко сделанный сундук – как рассудил Вивьен, в нем Элиза хранила свою одежду. Небольшой вычищенный деревянный чан, служивший для омовения, стоял в противоположном от окна углу комнаты. Создавалось впечатление, что многие предметы обихода здесь были сделаны с любовью своими руками, а не куплены на рыночной площади. Единственным явно купленным предметом было висевшее на стене зеркало – редкая роскошь, особенно для лесной отшельницы. Вивьен даже догадывался, какой мастер занимался его изготовлением. Ему бросилось в глаза еще несколько элементов, которые странно было видеть в доме крестьянки: стеклянные бутыли и склянки, металлический кубок с изящной гравировкой, притаившийся меж простых глиняных мисок и лоскутное покрывало на кровати, сшитое из нескольких кусков ткани ярких, дорогих цветов с вышитыми узорами. На столе было небрежно брошено веретено, с которого свисала спряденная нить, а рядом с ним лежала светлая, чистая, хорошо вычесанная овечья шерсть.
Вивьен не мог взять в толк, откуда у Элизы нашлись средства на такие вещи, но эту загадку пришлось отложить: от изучения помещения его почти мгновенно отвлекла одна деталь.
На небольшой скамье подле столешницы сидел перепуганного вида мужчина лет сорока на вид, держа в руке небольшую бутыль из мутного стекла, с каким-то отваром, в котором плавали листья растения, определить которое Вивьен сходу не смог.
– Это… та самая проверка, о которой вы говорили? – спросила Элиза, вновь обращая на себя внимание инквизитора. Он повернулся к ней через плечо и отметил ее робость и смятение. Сейчас Элиза напоминала гостью в собственном доме.
Неприятно удивленный тем, что не застал ее одну, Вивьен предпочел сосредоточить все свое внимание на посетителе отшельницы. Тот вскочил со своего места и выпрямился. Глаза его испуганно забегали.
– Да. И, насколько вижу, я явился вовремя, – не сводя взгляда с мужчины, отозвался Вивьен. Далее голос его зазвучал ощутимо строже и громче. Словно отчеканенные на монетном дворе слова инквизитора были обращены к перепуганному горожанину: – Имя и цель визита.
От льдистой холодности его тона мужчина чуть побледнел и заметно вздрогнул, прижав к себе бутыль так, словно она была живым существом – крайне нежным и ранимым.
– Прошу вас соображать быстрее, мой друг, – ухмыльнулся Вивьен, чуть смягчив тон, но нисколько не уменьшив угрозы в голосе, – я очень не люблю повторять.
Сглотнув, мужчина наконец заговорил:
– Г-господин инквизитор… отче… я тут просто… я…
– Имя, – не скрывая раздражения, перебил Вивьен, – и цель визита.
– Я… Мое имя Жан-Жак, господин инквизитор. Я пришел, чтобы…
– Вивьен, – вдруг обратилась Элиза. В голосе ее прозвучало осуждение, скрыть которое она то ли не смогла, то ли не захотела.
Вивьен замер – отчего-то собственное имя, произнесенное этой странной девушкой, подействовало на него сильнее, чем он мог предположить. Элиза тем временем приблизилась и внушительно посмотрела на него, стойко выдержав его строгий взгляд.
– Этот человек пришел ко мне за настойкой, которая поможет ему спать. Прошу, не волнуйте его, ему и так приходится несладко. Он ни в чем не провинился перед вами, просто болен. Позвольте ему отправиться домой. Вы пришли с проверкой ко мне, и я готова рассказать вам все, что пожелаете.
Несколько мгновений Вивьен молчал, и молчание это казалось Жан-Жаку почти требовательным.
– Господин инквизитор, я просто плохо сплю! Я молюсь, молюсь истово, отче, я клянусь, но…
Вивьен резко отвел взгляд и сделал вид, что изучает окружающее пространство, будто Жан-Жак внезапно совсем перестал его интересовать.
– Иди, – холодно перебил он.
Посетителя не пришлось упрашивать дважды. Он сорвался с места и бросился к двери так, будто за ним гналась свора адских псов. Вивьен опустил взгляд, и отвлекся от своих размышлений, лишь когда вновь услышал голос Элизы:
– Спасибо, – произнесла она, и в ее интонации не было и намека на елейную неискренность, которую Вивьен обычно чуял даже издали. Лишь благодарность и облегчение.
Несколько мгновений она внимательно изучала его выражение лица, затем чуть склонила голову и вопрошающе кивнула.
– Вы… тоже плохо спите? – спросила она, заставив его напрячься. – Поэтому отпустили Жан-Жака?
– С чего ты взяла?
– По вашему лицу. Когда он сказал о том, что не может уснуть, вы перестали на него смотреть и помрачнели.
Он ожег ее взглядом, ядовито прищурившись.
– Я не испытываю трудностей со сном, – солгал он. – Кроме, разве что, нехватки времени на него.
Элиза понимающе кивнула, и Вивьен был уверен, что она ему не поверила. Борясь с нахлынувшим смятением, он сосредоточил взгляд на переносице девушки, избегая таким образом смотреть ей в глаза, но сохраняя иллюзию зрительного контакта.
Элиза суетливо положила руки на столешницу, затем, словно не зная, куда их деть, заложила за спину и неловко улыбнулась.
– Итак, желаете осмотреться?
– Для начала желаю узнать, почему этот человек пришел за настойкой против своего недуга к тебе, а не отправился к городскому лекарю или не попытался загладить молитвой свои грехи, чтобы совесть не болела, а спалось лучше?
Элиза несколько мгновений смотрела на него в недоумении. Затем ответила:
– Он пришел ко мне, потому что я не пытаюсь никого обмануть своими отварами. Не подкрашиваю воду, чтобы продать ее на рынке, а проделываю настоящую работу.
– Это какую же? – прищурился Вивьен, сложив руки на груди. Элиза, напротив, развела руками, тут же разгладив сюрко.
– Если пойдете со мной, могу показать.
Первым делом Вивьен хотел отказаться. Он опасался того, что может увидеть и не хотел сталкиваться ни с чем, что могло бы отправить Элизу обратно в тюрьму, будь то колдовские ритуалы или языческие обряды. Теперь слова Ренара о том, что он проявляет тревожное участие к этой девушке, уже не казались ему надуманными и ненужными придирками.
«Неужто жизнь меня вообще ничему не учит?» – внутренне укорил себя Вивьен.
– И куда ты собираешься идти? – нахмурился он.
– В лес, – пожала плечами Элиза, тут же пояснив: – Травы ведь сами себя не соберут. Хотя иногда жаль, что этого не происходит. – Она вздохнула. – Что бы ни сказал про меня тот проповедник, на деле никаких магических сил у меня нет. Я владею только знаниями, которые достались мне от матери.
Вивьен чуть приподнял подбородок и, продолжая смотреть на нее нарочито безразлично, спросил:
– И где твоя мать сейчас?
– Вестимо, странствует, – ответила Элиза. – Несколько лет назад, обучив меня всему, что знала, матушка сказала, что отправится путешествовать. На тот момент я уже вполне могла позаботиться о своем благополучии, посему она за меня не волновалась. Я знаю, что и она не пропадет в своем странствии. – Улыбка Элизы вдруг стала печальной, хотя в ней и сохранилась легкая мечтательность. – Так как? Вы со мной пойдете, Вивьен? Поверьте, если и проводить где-то проверку, то делать это стоит в лесу, где я собираю травы. А еще, помнится, вы обещали рассказать мне о ваших духах, поэтому я бы с удовольствием послушала вас по дороге.
Вивьен склонил голову.
– О духах?
– Да. О тех, что обитают в ваших храмах, – кивнула Элиза. – Мы говорили о них, когда вы подарили мне вот это. – Она демонстративно приподняла руку, на которую были намотаны четки, и любовно перебрала несколько бусин другой рукой. – Они очень красивые.
Вивьен, как ни старался, не сумел сдержать улыбку, и Элиза мгновенно ответила ему тем же. Она будто ловила каждый миг, когда с его лица спадала маска напряженности, и пыталась прочесть его искреннее отношение к ней.
– Если уж так, то мы не называем наших святых духами. По крайней мере, явно не в том понимании, в котором это говоришь ты, – сказал Вивьен.
– А разве святой дух, о котором вы говорите, не то же самое?
Вивьен встряхнул головой. Его обезоруживала и изумляла искренняя непосредственность, с которой Элиза задавала эти вопросы – и не кому-нибудь, а инквизитору.
– Не совсем. Святой Дух – это одна из трех ипостасей Господа.
– А святые – это люди, – кивнула Элиза. – Я помню, вы так сказали.
Вивьен улыбнулся.
– Это были пророки, апостолы, мученики, святители, преподобные… – Он пожал плечами, замечая, что Элиза, хоть и внимательно вслушивается, начинает путаться. – Пожалуй, о них я расскажу тебе как-нибудь в другой раз. Это долгие рассказы, – нарочито важно проговорил он, добавив про себя: «и далеко не всегда интересные». Рассказы о житии святых во времена обучения в Сент-Уэне зачастую нагоняли на него скуку и сонливость, за что он получил не одну епитимью.
– Что ж, если так, – Элиза чуть поджала губы, но тут же снова улыбнулась и направилась к выходу из дома, – тогда буду ждать вашего рассказа в следующий раз. Вы не ответили: отправитесь со мной в лес?
Вивьен вздохнул и молча последовал за Элизой. Она уверенно вошла в чащу, двигаясь по ней так, словно знала здесь каждый росток, и периодически с удивительной нежностью прикасалась к стволам деревьев, будто они могли обнять ее в ответ.
– Только будьте здесь осторожнее. Лучше идите по моим следам, – сказала она. Вивьен следовал за ней мрачной тенью, зарисовывая в своей памяти каждое движение девушки.
– Вы смотрите на меня так пристально, что я ощущаю ваш взгляд затылком.
Слова Элизы заставили Вивьена вздрогнуть. Она повернулась и настороженно посмотрела на него.
– Вы меня в чем-то подозреваете?
– Я предпочитаю не подозревать без повода, – ответил он.
Элиза шагнула к нему.
– Тогда почему вы держитесь так, будто в каждом моем движении видите повод вернуть меня в тюрьму? – требовательно и с осуждением спросила она. – Если вы явились за этим, зачем было выпускать меня?
Вивьен терпеливо вздохнул.
«Попади ты на допрос к Ренару, он бы за такой норов и такие высказывания заставил палачей тебя измучить», – с горечью подумал он, вновь остро ощутив желание не допустить ничего подобного.
– Чего вы хотите добиться этой проверкой? – спросила Элиза.
– Правды, – кивнул Вивьен. – Я инквизитор, Элиза, мое дело – находить истину. За этим я и здесь.
– Какую истину?
– Не опасна ли ты.
Последние слова он отчеканил холодно, взгляд его ничего не выражал. Глаза Элизы будто запали, как только она почувствовала реальную угрозу.
– Чем я могу быть опасна? – тихо спросила она.
– Ты сама сказала, что ненавидишь ересь, – напомнил Вивьен. – Но при этом у твоей кровати развешены украшения, больше всего напоминающие языческие амулеты. Что ты об этом скажешь?
– Амулеты напоминают мне о матери, не больше! – возмутилась Элиза. – К тому же они никому не причинили вреда. А ересь может затуманить разум и погубить человека…
Вивьен пристально вгляделся в ее помрачневшее лицо. Она явно имела в виду какую-то историю из прошлого, причинявшую ей боль. Вероятно, кто-то, кто был ей дорог, попал в руки инквизиции из-за ереси. Отсюда ее личная опаска перед Святым Официумом и ненависть к тому, что погубило ее близкого. Однако собственные воззрения Элиза ересью, похоже, не считала. Или не хотела считать.
– Ты говоришь, что ересь опасна и губительна. Но язычество тоже к ней причисляют. Ты знала это?