– Я рад быть вам полезным, – покорно склонился Катилин. Почаще приезжайте к нам, у вас легкая рука.
– Пойдем малыш, – сказал Валерьяныч, и они покинули контору.
* * *
Машина остановилась у ворот высокого бетонного ограды, из-за которого виднелись верхушки голубых елей. Валерьяныч нажал клаксон, ворота автоматически распахнулись.
У двери помпезного двухэтажного особняка явно сталинской постройки, их встретила худенькая девушка в длинном строгом платье и белом переднике, увидев Валерьяныча, она сделала книксен. Они обменялись несколькими фразами, затем на лифте поднялись на второй этаж. На встречу им из-за стола встал молодой человек лет двадцати пяти.
– Привет, малыш, – сказал Валерьяныч. – Что здесь требовалось этой старой обезьяне Торбину?
– Он хотел продать одну идею.
– Я уже по горло сыт его идеями. Больше не пускай его на порог, понял?
– Слушаюсь.
– Кстати, познакомься с Максом.
– К вашим услугам, – юноша поклонился.
– Очень приятно, – сказал Максим.
– Сообрази один горячий обед для Макса, бутылку бурбона и пару банок пива. И распорядись насчет одежды для нашего нового друга.
– Ну как тебе здесь? – спросил он, когда они вошли в его кабинет.
– Эрмитаж… – с одобрением сказал Максим.
– Некоторые из этих вещиц сделали бы честь любому частному и государственному собранию.
Комната и впрямь напоминала музей. На стенах были развешаны античные амфоры вперемежку с древним оружием и доспехами. За стеклянными полками шкафов были аккуратно разложены камеи, монеты, наконечники стрел и копий.
– Древний Рим – слабость нашего хозяина, – сказал Валерьяныч, плюхнувшись в кресло. – Садись, садись, не стесняйся. Поистине поразительная эпоха, расцвет науки, культуры, искусства, театра и музыки, поэзии и прозы. Ты слышал чего-нибудь про древний Рим?
– Так… – Максим пожал плечами, попытавшись выудить из памяти остатки школьного курса.
– Да, жаль… А ведь достаточно было бы человечеству изучить уроки истории и оно давно бы избавилось от многих катаклизмов. Хлеба и зрелищ требовала толпа, и императоры дарили ей то и другое с избытком. И как результат, Рим почти не знал социальных противоречий. Перевороты конечно случались, но чтобы кто-нибудь там вдруг потребовал низложить рабство и в срочном порядке ввести феодализм, или даже минуя его установить буржуазную демократию? Никогда! Бог мой, кому это, бишь, принадлежат слова о том, что единственный урок истории состоит в том, что из нее не извлекают никаких уроков? А ведь это и в самом деле так. Печальный урок расцвета и гибели великого Рима ничему нас не научил. И история жестоко отплатила нам за это. «Третий Рим» погиб, как и все предыдущие. Проанализировав древнейшую историю и сопоставив ее с новейшей, наши социологи пришли к малоутешительному выводу. Промышленный подъем конца ХIХ начала ХХ века, а также экономический бум после второй мировой войны мы испытали, идя почти в точности по канонам древнеримской истории. Политика «разделяй и влавствуй», «палка и морковка», создание буферных государств, установление в соседних странах угодных нам режимов – все это в точности повторяет политику Рима двухтысячелетней давности. Стоило же нам потерять истинно римский дух, пойти на поводу у демагогов, начать заигрывать с Европой и Америкой, как Рим с Аттилой, ослабить вожжи и наплодить безработных, допустить десяток региональных революций, как наш национальный престиж покатился к нулю и мы оказались у разбитого корыта, ну а теперь… теперь настала пора собирать разбросанные отцами камни. То, в чем мы предлагаем вам принять участие, друг мой – это не что иное, как смелый социальный эксперимент, попытка возродить в нашем народе истинный дух древних поколений. Вы были в Риме?
Максим отрицательно помотал головой.
– Но вы хоть знаете, что такое Колизей?
– Это такой… – Максим развел руками.
– Вот именно, такой большой стадион, где в древности происходили представления. Публики было там навалом. Представления пользовались огромной популярностью в народе и от того, на сколько пышными они были, зависело, насколько народ будет любить своего императора. Гвоздем программы были гладиаторские бои. Слышали о таких?
– Это когда люди друг с другом дрались?
– Не только друг с другом, но и со львами, тиграми, леопардами, крокодилами…
Максим медленно поднялся с кресла.
– Но-но, успокойтесь. Не делайте глупостей. Помните, вы подписали контракт. Сядьте! и без глупостей. А то я могу вызвать и полицию.
– Зачем? – настороженно спросил Максим.
– Значит вы опасаетесь и полиции тоже?
– С чего вы взяли?
– Или выложите мне полмиллиона неустойки?
Максим сел и тупо уставился в пол.
– Значит будем работать?
– Послушайте! – воскликнул Максим. – Когда я шел сюда, я был готов ко всему. Но то, что вы предлагаете мне – это самоубийство! На этот вид казни я согласия не даю!
– Значит вы выбираете долговую тюрьму? Тоже нет? Видимо потому, что в полиции попросят вас сыграть на клавесине и сличив ваши отпечатки пальцев, могут выйти на след давно разыскиваемого ими… ну? договаривайте!
– Не ваше дело, – буркнул Максим.
– Совершенно верно. Не мое. Меня и не интересует ваше прошлое. Мне нужно знать, будете ли вы участвовать в нашем деле.
– Этого не разрешат сделать ни в одной стране. Разве что тайком.
– А в этом вы, милый мой, жестоко ошибаетесь. Убийство и самоубийство – грех, безусловно. Но мало ли вокруг нас встречается безумцев, готовых безо всякого веского повода рисковать жизнью? Тем более, когда дело касается профессионального спорта. Автогонщики рискуют жизнью в каждом заезде, как, впрочем, и горнолыжники и парашютисты. Поистине, даже в таком безобидном виде спорта, как лаун-теннис, прошлогоднего чемпиона угораздило сломать лодыжку. Что же говорить о прогулках на мотоцикле через горящие автобусы? Это ли не чистое самоубийство? Кетч и профессиональный бокс так же зачастую кончаются увечиями. Наша же фирма разработала и внедряет сейчас новый вид спорта «фит-файтинг» – групповое и индивидуальное фехтование боевым оружием. С соблюдением, разумеется, спортивной этики и всех необходимых мер безопасности. Безусловно, определенный риск все же остается. Но немногим больший, чем в официально признанных видах спорта. Существует, естественно, и коммерческий риск, но вас это не должно волновать. Наши юристы уже раскопали несколько любопытных законов, которые делают наш аттракцион вполне почетным и уважаемым бизнесом. Публика будет в восторге от столь новой и неожиданной концепции публичной казни. Мы догола разденем телекомпании. А к тому времени, когда «демократическая общественность» поднимет вой, а она поднимет, от этого никуда не деться, мы уже положим в карман кругленькую сумму. И вы тоже. Если, разумеется, выживете.
Уперев руки в колени, Максим сидел, тупо уставившись в пол. Потом он глухо проговорил:
– Итак – самоубийство…
– Нет, малыш, – негромко, но убедительно возразил ему Валерьяныч. – Не самоубийство, а казнь. Та самая «высшая мера пролетарской защиты», которой вы вполне заслуживаете, как и почти все прочие наши… гм… спортсмены. Наше гуманное государство позволило вам, подонкам, избрать себе вид казни. И отчего-то мало кто предпочитает пулю или наркоз. Остальные изощряются в попытках подороже продать свой труп. Так вот, наша фирма предлагает вам самую высокую цену, и самую достойную для мужчины смерть – в бою. Ну, думайте поживее, дорогой мой висельник, а то моя рука так и тянется к телефону… Вы согласны?
Максим прикоснулся рукой к груди. Медальон ответил теплым покалыванием. Что же, наверное, это его единственный выход – продолжать идти предначертанным судьбою путем. Он кивнул и сказал:
– У меня родственники в Калуге. Могу я послать им часть денег?
– Разумеется, – добродушно согласился Валерьяныч. – В конце месяца вы получите зарплату и можете распорядиться ею как вам вздумается.
– Хорошо.
– Тогда вы свободны. Горничная проводит вас в комнату. Там вас ожидает горячий обед и хорошее виски, для отдыха – книги, телевизор и магнитофон. Может, немного травки?
– Не стоит. Я не так давно с трудом отделался от этой дряни.
– Это хорошо, что вы не наркоман. И еще ценнее то, что вы со мной откровенны. Я и сам не очень-то поощряю подобные увлечения, но по закону фирмы, сегодня я могу выполнить любое ваше пожелание, даже самое… изысканное.
– Благодарю, – буркнул он. – Обойдусь.
– Перед тем как уйти, сядьте и ответьте на вопросы вот этой анкеты, и постарайтесь по возможности подробнее. Это в ваших же интересах.
Анкета содержала свыше сотни самых разнообразных вопросов, от простецких, автобиографических до самых заумных, над которыми действительно стоило поломать голову. Однако Максиму было лень стараться, и он стал писать что Бог на душу положит.
* * *
Комната, в которую его поместили, вполне соответствовала мечтам небогатого коммивояжера, разъезжающего по мелким городкам с образчиками продукции и остановившегося в самом дешевом из более или менее приличных отелей.
Она была хорошо прибрана и невелика по размеру. Единственная кровать с хрустящими простынями, стол, стул, кресло, в углу стояла приставка далеко не последней модели, но снабженная эффектом стереофонии и стереоскопии. Две полки, одна с книгами, другая с кассетами.
Максим включил телевизор и принялся за обед, время от времени поглядывая на экран. Транслировали баскетбольный матч.
Обед был хорош. Однако он ел без аппетита.
Потом он придвинул кресло к телевизору, долго выбирал программу, но опять натыкался то на детектив, то на резню, минуты две поглядел на шоу, послушал предвыборную речь кандидата от либералов, посмотрел новости и уже не обращая внимания на экранные страсти, сидел, уставившись в одну точку, время от времени прикладываясь к бокалу. Со стороны могло бы показаться, что он, размышляя, подводит итоги, но это впечатление было обманчивым. Он вообще ни о чем не думал. Им овладела какая-то странная томительная грусть, временами переходящая в пронзительную тоску. Его мучила неизвестность завтрашнего дня. Он понимал, что подслащенная пилюля, которую ему сегодня подсунули, явление преходящее, что возможно завтра она сменится страданиями и ужасом, и никак не мог освободиться от мысли о том, что этот вечер последний в его жизни.
Выступление депутата на экране сменилось изображением лощеного красавца в смокинге на фоне лазурных волн. Он затянулся длинной тонкой сигарой и выпустил дым, клубы которого образовали слово Л-О-Т-О-С.
– Сигары «Лотос«! – интимно прошептал бархатный голос. – Они украшают настоящих мужчин, делая их совершенно неотразимыми в глазах женщин. Изысканный аромат и полное отсутствие никотина!
Камера въехала в густую толпу людей, собравшихся вокруг постамента, затянутого красной тканью, испещренную названиями фирм. На постаменте стояло странное неказистое сооружение из темного дерева.
Вам, дорогие телезрители, предстоит уникальная возможность присутствовать при явлении, как нельзя лучше характеризующем всю гибкость нашей социальной системы, все права и свободы, которые она предоставляет человеку. реально осуществляется суверенное право каждой личности не только жить, но и умереть так, как ей захочется. Смертная казнь, некогда осужденная клерикальной и мелкобуржуазной моралью, в наше время стала символом неотъемлемого права индивидуума на самовыражение. Нынче каждый осужденный к этой исключительной мере наказания имеет право избрать себе любой вид смерти, кроме, хе-хе, вполне естественной смерти от старости. Рафаэль Арбузов, сорока шести лет, бывший служащий Госстраха приговорен к смертной казни за зверское убийство жены и расчленение ее трупа. Что поделаешь, им обоим не повезло в жизненной лотерее. Как он сам признается в интервью, мысль о казни зрела у него уже давно, но окончательно сформировалась, когда он увидел по телевизору выбросившегося из самолета Амбарцума Гюльбекяна, до последней секунды своей жизни рекламировавшего запонки кооператива «Шик-Блеск».
Тогда же в нем созрело решение предложить свои услуги фирме «Лотос». Каково ваше последнее желание, Рафаэль?
Пожилой лысоватый мужчина растерянно посмотрел в объектив, потом его кто-то толкнул под руку, и он, заученно улыбаясь, сказал:
– Мое последнее желание в этой жизни – выкурить сигару фирмы «Лотос».
Си-га-ры-ло-о-ото-о-ос! – запел мелодичный девичий хор. – Прекрасен вкус и аромат, их курят, курят все-е-еподряд! Лотос!
Фирма исполнит ваше последнее желание. Больше того, фирма берет на себя все расходы по обучению вашей старейшей дочери в институте, а младшей – в частном пансионате. Позже она получит место горничной в мотеле, принадлежащем фирме. Не забудьте, 32-й километр, мотель «Лотос»!
Самоубийцу подвели к помосту. Священник в черном одеянии дал ему последнее напутствие. Только сейчас Максим понял, что представляло собой деревянное сооружение.
– Без сомнения, Рафаэль избрал самый оригинальный способ самоказни. По заказу фирмы «Денди табл», славящейся своей добротной и модной мебелью, была изготовлена эта гильотина, точная копия тех, которые хорошо поработали во времена великой французской революции. Рафаэль Арбузов решил разделить участь Робеспьера, Дантона и Людовика ХVI. Что же, это не самая плохая компания.
Когда убийце сжали руки и шею в колодках, Максим услышал за спиной звяканье посуды. Давешняя горничная неторопливо убирала со стола.
С экрана донесся сдавленный крик и тупой удар. И снова запел хорал.
Девушка мельком взглянула на экран.
– Хочешь выпить? – спросил Максим.
Ничего не ответив, она покатила столик к двери.
Он негромко свистнул.
– Что вам угодно?
– Мне угодно, чтобы ты выпила со мной.
– К этому вы не можете меня принудить, – с неожиданной твердостью произнесла она.
– Прости… – он пожал плечами и жалко улыбнулся, – мне просто показалось…
– … что в этой конторе все должны продаваться? – с горечью завершила она. – И ты не ошибся. Но есть ведь в мире вещи, которые не так-то легко купить, верно? Так вот, мое человеческое достоинство – одна из таких вещей.
– Извини… – Максим растерялся, – я не хотел ничего дурного. Мне вдруг стало так тошно и страшно жить здесь… сейчас… Скажи мне, куда, зачем, к какому страшному концу катится этот мир?
– Его кончину мы уже пережили, – с грустью произнесла девушка. – Гибель угрожала миру, когда две супердержавы и их сателлиты стали друг напротив друга, сжимая самое страшное оружие. Теперь противостояние кончилось. Мир миновал нужную фазу, и теперь стремительно катится к регрессу. Мы возносились к Богу 2000 лет. Теперь столько же будем катиться к дьяволу.
Она снова взялась за поднос.
– Побудь со мною, – взмолился он. – Хоть недолго.
– Но ведь не сейчас же… Мне необходимо убрать, и потом…
– Да, да потом, – с жаром согласился он, – все это будет потом… А сейчас – дай мне немного тепла, поделись со мной своей душевной чистотой, добротой, нежностью… мне всю жизнь так этого не хватало…
Он обнял ее и почувствовал, как напряглось ее тело и вновь расслабилось, ощутив его поцелуи. Он ощутил, как участилось ее дыхание, как заколыхалась упругая грудь, как пальцы ее с крохотными острыми ноготочками быстро и деловито расстегнули его рубашку и брюки.
* * *
Это было дьявольски забавно и даже слегка противно – заниматься любовью с профессионалкой, которая поначалу строила из себя скромницу и пуританку. Вдруг она начала плакать и уверять, что у нее есть любимый муж, который ей этого не простит. Затем уверяла, что он ее второй мужчина и после этого ей будет стыдно смотреть в глаза ребенку. И даже ощутив в своем заботливо подбритом лоне (не иначе, она предпочитает круто вырезанные спереди купальники, подумал Максим) трепещущую и напряженную мужскую плоть, она не переставала обливаться слезами и молить, чтобы он был с нею поделикатнее. И лишь когда он прижал ее колени к груди и подверг изощреннейшей сладостной пытке, которую подсмотрел у папуасов, то расширяя ее плоть, то защипывая пальцами, то подчеркнуто щедро лаская ее, то покрывая нагое тело укусами и щипками, она наконец впала в неистовство и они сплелись в клубок, как два дерущихся леопарда и с победными или отчаянными криками подбадривали и возбуждали друг друга, как будто знаменуя этим победу над давним, коварным и опытным врагом.