Во сне было столько всего, что у Родиона не хватило бы и жизни, чтобы рассказать бабушке и маме обо всём увиденном. Взять хотя бы эти странные штуки, которые не являлись частью природы, а были созданы чьими-то руками. Они двигались по земле, плавали по морю, не боясь опасных морских чудовищ, они летали в небе, прям как рассказывал дед-самогонщик. И ещё чего только не было в этих чужих снах, которые обрушивались на сознание ребёнка и как будто пытались что-то рассказать, но он так и не понимал ни слова.
Он не знал, сколько проспал – час или год. Но когда сны внезапно погасли, и Родион открыл глаза, то он обнаружил, что по-прежнему лежит на полу радиолокационного маяка, а капельницы с медрастворами и датчики уже отсоединились от тела и теперь сворачивались, возвращаясь в автоматизированный медотсек. Голова раскалывалась. Пожалуй, она не болела так сильно никогда в жизни, даже когда он съел отравленного слизня. А ещё в голове происходило что-то странное. Родион с изумлением осознал, что в его голове протекает полноценный мыслительный процесс, основанный на огромной понятийной базе, которую в него загрузил обучающий компьютер маяка. Но как же он жил раньше, не имея всего этого в голове?! Он и сам удивился этому, а затем поразился, неутешительно определяя свой прежний интеллект как предельно низкий. Ведь он же был даже глупее кретина! Или идиота! Да просто на уровне домашнего животного!
Родион сел и застонал. Голова кружилась от невероятного объёма знаний, которые были внедрены в мозг обучающей программой. Наверно, ни один человек в мире никогда не знал сразу так много, как он сейчас. Но компьютер маяка настолько одичал от одиночества, что не смог остановиться, пока не запихнул в него всё, что только содержалось в его квантовом кристаллическом хранилище.
Без преувеличения можно было сказать, что сейчас Родион знал всё, что до него знали бесчисленные миллиарды людей.
Он встал, держась за стену и пошатываясь.
– Как чувствуешь себя? – с искренней заботой поинтересовался компьютер, выпуская камеру.
– Ты перестарался, – ответил Родион, теперь общаясь с искусственным интеллектом как с давно знакомым человеком. Причём, он сам этого не замечал, потому что для него стало совершенно естественным беседовать с компьютером, сконструированным лучшими учёными прошлого. – Ведь обучающий курс можно было бы и разделить на несколько заходов. Ты напряг мои синапсы до предела, как бы не случился сбой.
– А ты разве пришёл бы сюда ещё раз, если бы я остановился на четверти? – с сомнением проговорил компьютер, отлично имитируя заложенные в него человеческие эмоции.
– Ну, конечно! – раздражённо воскликнул Родион, уставившись на стену. Он пытался сфокусировать взгляд, но глаза ему не подчинялись, отчего всё расплывалось и искажалось.
– Я не мог рисковать, – сварливо попытался защитить себя компьютер. – Человечество на грани, и следующей возможности уже могло и не представиться. Никто ни разу не возвращался.
– Человечество уже давно пересекло ту грань, – Родион закрыл веки и осторожно помассировал виски́, потому что боль разливалась внутри головы, заполняя весь перегруженный мозг.
– Я должен пытаться снова и снова, чтобы осветить колодец, – настаивал на своём компьютер.
– Какой колодец? – не понял Родион.
– Внешний мир, это тёмный колодец, – принялся объяснять компьютер. – Ну, так я себе придумал. Свет знаний и разума в нём давно погас. Каждый пришедший сюда человек это спичка, которую я зажигаю, чтобы бросить в этот колодец. Чтобы горящая спичка долетела до нефти на его дне и зажгла новый свет человеческой цивилизации. Но все спички гаснут слишком быстро, так и не долетев до дна, так и не передав свою искру всему оставшемуся человечеству.
– У меня другое сравнение, – Родион поморщился от боли. – Ты это маяк, который освещает своим лучом знаний темноту невежества и дикости окружающего мира. Это было бы весьма символично. Сначала этот маяк предупреждал корабли об опасности, рассекая ночь световым лучом. Потом он стал издавать радиосигналы, помогая кораблям и самолётам находить правильный путь. А теперь он, фигурально выражаясь, освещает тьму невежества, призывая к себе последних людей, чтобы они могли возродить былое величие человеческой расы…
– Интересный образ… – задумался компьютер. – Я подумаю об этом в свободное время… Побудешь ещё со мной?
– Нет, мне надо идти.
Родион услышал, как открылась дверь, и сразу запахло пылью, солью и гниющими водорослями с берега. Невнятный гул, который он слышал после пробуждения, резко превратился в рокот бушующих морских волн. Родион приоткрыл глаза и зашагал к двери, желая поскорее оказаться под открытым небом умирающего мира. Он сделал шаг и растворился в темноте глубокой ночи.
– Вернётся ли он? – с сомнением спросил компьютер, затворяя дверь и гася освещение в помещении.
– Вряд ли, – ответил он сам себе. – Самая главная проблема состоит в том, что все индивидуумы с внедрёнными знаниями почему-то очень быстро погибали. Слишком быстро, чтобы они успели внести хоть какие-то позитивные перемены в окружающий мир.
– Но почему такое каждый раз происходит? – голос компьютера отражался от пустых каменных стен и уносился на верхние этажи.
– Если бы я только знал, – вздохнул компьютер. – Может, на этот раз станет понятно? В этого я тоже внедрил датчик жизнедеятельности. И он пока живой.
– Надолго ли… А так хочется осветить тьму и спасти их…
– Они приходят всё реже. Когда-нибудь наступит день, когда они перестанут приходить. А кому нужен маяк, который светит лишь сам для себя…
Родион шагал по бетонной дорожке и дрожал. Но на этот раз не от страха. Он дрожал от того, что мир, в котором он жил с самого рождения, вдруг стал непривычным. Мир стал чужим.
Родион ощущал себя так, как будто глаза его вдруг открылись по-настоящему, уши наконец-то стали различать звуки, а с кожи сняли омертвевший грубый слой. Он ощущал дуновение сильного колючего ветра со стороны Балтийского моря. Гудели мёртвые волны, отравленные химикатами и радиацией, в которых обитали лишь несколько видов водорослей. На чёрном звёздном небе с искажёнными от времени созвездиями ярким поясом светились четырнадцать осколков Луны, уничтоженной одной из противоборствующих сторон во время последнего великого военного противостояния. Стерильный песок мягко светился в темноте, насыщенный смертью, которая очень медленно смывалась отравленными кислотными дождями в море. Не было видно и слышно ни птиц, ни животных, потому что давно перестали существовать и те, и другие.
Все три лёгких Родиона горели от радиоактивной пыли, поднимающейся в воздух, а пять глаз слезились, отчего ему иногда приходилось вытирать слёзы рукавом рубахи – грязной примитивно изготовленной тканью из волокон дерева, в которое превратилась крапива, еле пережившая ядерную бомбардировку и последующую ядерную зиму. Третья нога Родиона почему-то мешала ему, он спотыкался и иногда падал, потому что то и дело начинал идти на двух ногах, забывая про равновесную придаточную. Всё тело вдруг начало казаться ему неправильным, неудобным, чужим.
Да что там тело. Сам мир вокруг вдруг стал неуютным и пугающим. Он перестал быть родным. Воздух теперь наполняли новые чужие запахи, запахи полностью поменявшегося мира, в котором почти не осталось ничего из того, что о нём знал Родион. Стоило только ему подумать о том, что человечества больше нет, и весь огромный мир пуст и тих, Родиону стало так одиноко, что он охватил себя руками и почти побежал по дорожке, ведущей к условно обитаемой зоне, где находилось поселение его соплеменников. Ему захотелось поскорее оказаться рядом с любимой мамой, с доброй бабушкой и строгим дедушкой, которые всю жизнь заботились о нём и растили. Да что там, он даже сестре сейчас обрадовался бы.
Но вокруг него была только чужая тревожная ночь, плотная и тёмная. Родион скорее угадывал направление и то и дело падал на песок или сухую траву, когда дорожка резко поворачивала в сторону, обходя очередной холм. Над морем сверкнула молния, заставив Родиона вздрогнуть и вскрикнуть от неожиданности. Подумать только, ещё несколько часов назад он искренне считал, что молнии это наказание богов за плохие мысли. При воспоминании о том, как они всей семьёй во время грозы панически спускались в яму, вырытую под домом, и сидели там, даже когда их по голову заливала вода, он почувствовал жгучий стыд. И ведь дедушка при этом ругал их, обвиняя в том, что они все плохо старались работать и много думали неположенного.
Спустя полчаса песчаные дюны закончились. Мальчик тут же удивился тому, как мог жить раньше, не ощущая течения времени. Родион оглянулся и посмотрел в сторону маяка, который подарил ему эту непосильную ношу знаний и осознания. Он не видел отсюда последней попытки учёных прошлого сохранить для гибнущего человечества искорку разума. Но мысленно он очень хорошо представлял себе миниатюрный ядерный реактор в подземном отсеке и кристаллический процессор обучающего компьютера, исправно несущие службу эти семьсот тридцать пять лет, которые миновали после того, как последние бомбы взорвались на земле, в воде и в воздухе, стирая человеческую цивилизацию.
Очередная вспышка молнии вырвала его из раздумий и заставила поторопиться. Усилившийся ветер теперь швырял в лицо прохладные капли, нужно было поспешить, потому что начавшийся дождь грозил переполнить речное русло, надолго отрезав мальчика от дома. Родион углубился в густой лес ядовитого борщевика, эволюционировавшего в квази-деревья, быстро пробежал его насквозь и чуть не упал в тёмную реку, в которой плескалось что-то крупное и опасное. Он потратил много времени на поиски мёртвой сосны, потому что опасался лезть в воду. И не столько из-за прибывающей радиоактивной воды, сколько из-за того, что боялся неизвестных обитателей водоёма.
Он вихрем промчался мимо затопленного водой торгового центра, с омерзением содрогаясь от мысли, что так называемые «голуби» на самом деле были ничем иным, как крупными слизняками-мутантами, а вовсе никакими не птицами. И ведь он ел их всю жизнь и считал самой вкусной вещью на свете! Какой ужас!
Родион выскочил из-за поворота и резко остановился, уставившись на примитивные соломенные хижины, покрытые большими непромокаемыми листьями хищной капусты. Но куда подевался его любимый городок? Где знакомые улицы и дома? Куда это всё делось?
Внезапно он осознал, что городок никуда не делся. Их маленькая деревня всё так же робко прижималась к реке на краю бескрайнего крапивного леса. Сам Родион изменился. Теперь он знал, какими на самом деле должны быть человеческие дома. Теперь он смотрел на окружающий мир через призму тех знаний и того опыта, которыми его наградил маяк. Его взгляд тщетно искал уютные дома, а находил лишь убогие шалаши – покосившиеся и качающиеся от ветра, насквозь продуваемые и промокаемые ненадёжные сооружения, в которых последние люди на Земле влачили жалкое существование.
Он медленно шёл по улицам, которые ещё сегодня казались ему широкими и просторными, а теперь оказывались просто протоптанными тропинками между крапивными деревьями. Тропинки сходились в центре деревни, где стояла самая крупная хижина, укреплённая палками, в которой проживал их вождь, осуществляющий в одном лице законодательную, исполнительную и судебную власть. А заодно ещё и функцию главы их религиозного культа, который хоть как-то помогал ослаблять их огромное чувство незащищённости перед лицом безграничного неизведанного мира.
Родион подошёл к своему дому и отворил дверь, сделанную из нескольких поперечно связанных палок. Внутри было пусто и тихо. Вода капала сквозь щели между кожистыми листьями плотоядной капусты. В маленькой глиняной лампадке трепыхался небольшой огонёк – его родные так внезапно решили спуститься в яму, напуганные молниями, что даже не погасили горение драгоценного грибного масла, которое дедушка выжимал своими руками каждую осень. Родион взял лампадку, подошёл к крышке погреба и приподнял её.
И закричал от ужаса и отвращения, когда снизу на него посмотрели четверо уродливых существ. На крупных бесформенных лицах горели по пять глаз, а редкая шерсть на макушках реяла вокруг головы словно пух. Серо-бурая бугристая грубая кожа дополняла омерзительную картину.
– Нет! – закричал Родион, роняя лампадку и отпрянув от ямы так, как будто в ней скрывались самые опасные хищники, а не его родные. – Вы просто уроды! Вы страшные мутанты! Вы не люди! Вы не можете быть моими родными, потому что вы не люди! Страшные выродки, вы жалкие остатки человеческой расы, которая сама себя уничтожила в самоубийственном порыве!
Метнувшись в панике на улицу, он проломил неуклюжим телом хлипкую стенку хижины и помчался по скользкой тропинке, не разбирая дороги. Где-то позади него какое-то время ещё кричала мама, но быстро отстала. Родион бежал через посёлок, объятый ужасом и отвращением одновременно.
– Вы не люди! – выкрикивал он иногда, вспоминая уродливые нечеловеческие лица и мерзкие кривые конечности, которые мама тянула к нему. – Не люди!
Родион быстро покинул деревню и углубился в густой крапивный лес, в котором гладкие стволы деревьев стояли друг к другу значительно ближе, а нижний ярус занимал пышный ядовитый мох. Здесь было гораздо опаснее, потому что огромные насекомые, разросшиеся из-за радиации в десятки раз, вот-вот могли вылезти из своих подземных нор, привлечённые его криками и шумом. Но ему было наплевать на насекомых, потому что он был поражён страшным неприятным открытием, что и он сам, и все его соплеменники не являются настоящими людьми.
– Мы лишь жалкие подобия! – кричал он, убегая всё дальше в опасный дикий мир, наполненный смертью. – Уродливые мутанты! Не человеки больше! Примитивные животные! Уроды! Не люди!
У берега большой реки, бурно несущей отравленные воды в сторону моря, он запнулся о корень и со всего маху упал, ломая стеклянный мох и поднимая тучу светящейся пыли от повреждённых грибов, устилающих землю. Он покатился кубарем и остановился только в двух шагах от реки. В темноте чужого леса шумно плескались какие-то очень крупные животные, и Родион сжался в комок, представив себе их огромные пасти с сотнями зубов.
Тихо плача, он осторожно отполз вверх по берегу, по привычке умоляя богов, в которых больше не верил, чтобы они отвели от него глаза хищников. Несмотря на проливной дождь, кожа горела, а глаза слезились от споров грибов и яда мха.
Родион забился в небольшую яму и затих. Дрожащей неуклюжей рукой он ощупывал уродливое лицо и тихонько скулил.
– Нет, только не это… Я тоже урод… Я не человек…
Закрыв все пять глаз сразу, он ощупал каждый из них, дивясь тому, насколько хаотично и бессистемно они оказались раскиданы на лице, деформированном радиацией. Да и шестой палец на каждой руке. И третья нога! И многие другие отклонения, которые никак не назовёшь нормальными! Всё его тело перекручено и извращено бесчисленными мутациями, на которые пошёл организм, чтобы хоть как-то выжить после страшной войны. Чужое уродливое тело!
Он больше не мог терпеть ужас своего открытия.
Вскинув голову и истошно крича от боли и ужаса, он принялся раздирать вены на руках острыми звериными когтями, стремясь поразить свою плоть как можно глубже. Он хотел только одного – чтобы смерть пришла к нему как можно скорее.