Собственно самое первое, что я в ней заметил – огромной величины выразительные серые глаза. Я тогда был уставшим и голодным, хотел перекусить на скорую руку, а тут эти искрящиеся удивительно доброй энергией открытые омуты. Вдобавок обворожительный голос и милая улыбка, словно индивидуально предназначенная именно мне.
Помнится, в первый раз я слегка раздражённо подумал, – кто ты такая, чтобы носить столь роскошные глаза!
Стоит тут, приманивает показной невинностью, а сама, небось…
Впрочем, неважно, что я подумал именно тогда. Во мне прочно сидело раздражение по поводу вероломной жены, бросившей меня и детей на произвол судьбы в частности, и женщин вообще, как классических представительниц этого коварного племени.
Тогда ещё меня невозможно было очаровать даже такой сладкой приманкой.
Пока я ел горячий хот-дог с горчичным соусом, мысли от беспричинной неприязни и осуждения совершили кругосветное путешествие, успев за короткое время поменять полюса восприятия.
Мне показалось, что это не просто симпатия, что это любовь с первого взгляда.
Глаза… да, они были необыкновенные, бесподобные.
Руки… мне казалось, что разглядел их внимательно. Оказалось – нет. Это были изящные руки-крылья, как у танцовщицы. Она могла разговаривать ими без слов.
Наверно будет изумительно приятно, если меня обнимут эти трепетно-нежные, изящные, с прозрачным мраморным узором кровеносных сосудов, просвечивающих сквозь тонкую кожу ручки.
Да, приблизительно так и подумал. Я ведь её на свидание пригласил, а не на детский утренник. Конечно, мечтал прижать девочку к себе, чувствовал наяву вкус медового поцелуя, и не только.
О чём я говорю! Мы же не воспитанники интерната благородных мальчиков.
Я мечтал о большем, обо всём, чем природа предопределила заниматься взрослым особям обоего пола, когда они объединяют помыслы, когда глядят друг на друга не просто с вожделением – с любовью и верой.
Строя серьёзные планы на дальнейшую жизнь, конечно же, с ней под одной крышей, ведь я человек сугубо семейный, потому заниматься баловством не с руки, пришлось мечтать на годы вперёд.
Элина жила на съёмной квартире одна, совсем одна. Это обнадёживало.
Она вышла из вагончика, приветливо помахала ручкой, изобразила жестом необходимость немного обождать, затем развернулась, наклонилась к замочной скважине.
Фигура её в красивом лёгком платьице была бесподобна. Фантастически стройный силуэт, осиная талия, аппетитный зад. Господи, я и это успел отметить!
Мне стало немножко не по себе, оттого, что буквально через минуту надо начать общаться на несколько ином уровне.
Эти соблазнительные ямочки под коленками, белоснежная кожа элегантных маленьких ножек, заманчиво уходящих куда-то вглубь расклешённой юбчонки. Я невольно загляделся, мечтательно приоткрыв рот. Голова закружилась, поползла куда-то вбок и вниз.
Я покраснел. Элина могла заметить мой плотоядный взгляд, моё недвусмысленное состояние.
Она повернулась, метнула на меня окончательно парализующий волю взгляд. Её руки выше локтя, грудь и плечи неожиданно покрылись мурашками. Я даже почувствовал физически, как они нагло вскакивают на нежной коже.
– Ты замёрзла, моя фея, тебе холодно!
– Рядом с таким горячим мужчиной! Вовсе нет. Просто ты так посмотрел, я проследила – куда именно.
– Извини, не хотел тебя смутить. Просто ты такая… необыкновенная.
– Знаю, – женщина энергично покрутилась, давая рассмотреть себя со всех сторон, – я всех очаровываю. Куда пойдём?
– Куда бы ты хотела?
– Ну, для начала… для начала можно в кино. Или на танцы. Ты танцуешь? Я ужасно люблю танцевать, особенно танго, фокстрот, вальс. Я училась в школе танцев, даже выступала какое-то время.
– Не могу похвастаться тем же. Умею топтаться под музыку, в обнимку, только и всего.
– Тогда кино.
Элина увлечённо смотрела фильм, переживала за героев, я видел только её лицо, её руки, светящиеся в мерцающем свете, её круглые коленки. Моя физиономия пылала, словно сидел на полке в раскалённой сауне. Руки тряслись от желания прикоснуться, но это казалось неслыханной дерзостью.
Кажется, я слегка вывихнул глаза. Бороться с наваждением и вожделением одновременно было довольно сложно, поэтому я затаил дыхание и всё-таки взял Элину за руку.
Девушка посмотрела на меня, задержав взгляд немного дольше, чем следовало, и ободряюще улыбнулась.
Первый этап пройден, ура!
Дальше было проще. Где-то в конце фильма мы уже потихоньку целовались.
У Элины оказалась такая чувствительная, такая волшебно-бархатистая, такая нежная и желанная кожа. Она так страстно позволяла себя целовать, что я не выдержал напряжения.
Время остановилось, но настойчиво тикало в мозгу и намного ниже. Казалось, что оно бесцеремонно подглядывает, как я глажу её голую коленку, как стараюсь незаметно прижаться к груди, как незаметно, буквально по миллиметру, рука проскальзывала под лёгкую ткань платья.
Кино мы так и не досмотрели. Видимо её мысли тоже крутились вокруг и около интимного общения.
По дороге домой, было уже довольно темно, мы целовались и обнимались, останавливаясь у каждого препятствия. Такой сладости, такого концентрированного терпко-медово-фруктового вкуса поцелуев я никогда ещё не пробовал.
Потом она неожиданно остановилась и спокойно, совсем без эмоций, сказала, – до завтра, было приятно познакомиться.
Я понуро побрёл домой, где меня с нетерпением ждали дети. Они уже поели. Ужин был приготовлено заранее. Они просто хотели увидеть меня, удостовериться, что с папой всё в полном порядке.
Это было так мило, особенно после того, что я только что испытал. Я едва не заплакал от умиления. И принялся ждать завтра, которое обещала Эля.
Что я себе воображал, о чём грезил! О, разве такое волшебное состояние можно описать словами?
Нет, нет и нет… таких слов ещё не придумали.
А ещё думал о том, чего конкретно могу ей дать, чем поразить восприимчивое к чудесам девичье воображение.
Наверно это было самое главное.
Похоже, я абсолютно потерял голову.
На следующий день мы долго гуляли в парке, потом у пруда, говорили, говорили, говорили.
Совершенно не помню о чём.
Я не слушал и не слышал, просто чувствовал. Ощущал её слова и фразы как прикосновения.
Да, мы держались за руки. Я был предельно счастлив.
Не хватало лишь одного, но очень важного аспекта взаимного единения. После пятнадцати лет брака о горизонтальном интимном общении невозможно не думать, особенно если не обнимал женщину, имея в виду полное слияние, год или около того.
Я дождался темноты и предложил… выпить чая. Конечно же, чая, с пирожными и конфетами, совместно с детьми.
Элина уже знала, что у меня двое детей. Я тоже знал, откуда она приехала, о том, что она замужем и имеет дочку, но с мужем давно не живёт, потому, что, – потому, что это неважно.
Элина не ответила, почему, – так надо, я бы не хотела… это настолько личное, болезненное, не до конца прочувствованное. Давай не будем возвращаться к этой теме… хорошо!?
Дети приняли её спокойно. Попили чай и ушли в свою комнату.
Мы опять беседовали. Точнее, говорила Элина, я путешествовал руками и глазами… везде, где было дозволено. О том, чего нельзя, можно было догадаться по перемене интонации, по напряжению мимики и мышц.
Не представляете, как приятно было медленно узнавать друг друга.
Столько всего интересного было сосредоточено в этой маленькой фее, что я предложил остаться, но словно выстрела в голову опасался, ожидал отказа.
– Тогда я в душ, – запросто сказала Элина, – дай полотенце. И халат… если есть.
– Неужели так просто, – удивился я, – это потому, что мы выросли, стали взрослыми?
Я был потрясён и очарован открытиями. Это была моя женщина. Такого как с ней я не испытывал даже на первом в жизни свидании.
Чем дальше, тем сильнее и глубже я сходил с ума.
Мы вытворяли такое, чего даже в самых дерзких видениях не мог себе представить. С Элиной было легко, беззаботно, светло и радостно.
Мимо неё невозможно было пройти просто так. Эта женщина возбуждала меня даже напоминанием о любой из букв, из которых состояло её имя, не говоря уже про оттенки интимных запахов, про вкус поцелуя, ощущения от прикосновений.
Каждый день я узнавал что-то новое и не мог понять, где она скрывает свои самые сокровенные тайны. Вроде вчера обследовал каждый миллиметр её тела губами, руками, а сегодня Элина опять предъявляла нечто такое, отчего впору тронуться умом.
Не поверите, я мог испытать настоящий оргазм, просто пристально вглядываясь в её удивительные глаза, даже не прикасаясь вовсе.
Глядя на Элину, я забывал обо всём на свете.
До и после слияния мы обязательно танцевали. Оказалось, что я неплохо умею это делать, просто никогда не практиковался. Наверно всегда умел, но не знал об этом.
– У тебя природная способность импровизировать, слышать музыку и ритм, – удивлялась Эля.
Мы могли беситься до самого утра, только тихо, чтобы не разбудить ребятишек. То пили чай, то танцевали, то вновь прыгали в постель.
Потом Элина неожиданно, вдруг, затосковала. Во всяком случае, что-то в нашем общении резко изменилось.
– Мне нужно ехать домой, – сказала она.
– Ты же потом приедешь? Я не успел сказать, точнее, стеснялся, всё время оставлял этот разговор на потом. Прости, может быть сейчас это не очень кстати, выходи за меня… я тебя так полюбил.
– Ты забыл, я замужем.
– Разведись, забери дочь. Мы справимся. Нам будет хорошо, вот увидишь.
Мы обо всём договорились, всё решили. Я, Элина, мои дети, её дочка будем жить вместе. Немного подождать и станем полноценной семьёй.
Нет, не так, позже выяснилось, что это я решил, а не она.
Я ждал Элину, спал в обнимку с платьями, сохраняющими энергию и божественные запахи её тела. Она даже сумочку оставила у меня.
Вот только адреса, где живёт там, в Киеве, я не знал. Может быть в сумочке!
Там была старая косметичка с почти использованной парфюмерией, початая пачка сигарет и несколько коротких писем без конвертов.
“Я вычислил, где ты прячешься. От меня не скроешься, из-под земли достану. Как видишь, знаю твой адрес. И не только. Люська, твоя лучшая подружка, по чьему паспорту ты устроилась работать, я её немного пощекотал пёрышком, кое-чем ещё расшевелил, она и призналась. Письма твои показала. Мы их потом вместе почитаем. Увлекательное чтиво. Антон твой пусть пока живёт, про тебя пока не знаю – не решил. Как вести себя будешь. Короче приезжай, разбираться будем. И не вздумай свинтить, у нас дочь – не забывай. Со мной шутки плохи – сама знаешь, любовь моя”
Сказать, что я испытал шок – ничего не сказать. Меня опустили в воду, утопили, потом долго отжимали уже не вполне живого, затем сделали искусственное дыхание и без наркоза содрали шкуру.
Но я выжил, чего нельзя сказать о ней.
Элину я искал почти год, это оказалось совсем непросто.
И вот я здесь, рядом с ней.
– Наконец-то мы встретились, любимая. Как долго я тебя искал, сколько слёз пролил. Да, мужчины тоже плачут. Ты об этом не знала! Я каждый день думал о тебе, о том, где ты, как ты… Эти страшные письма. Я читал их до тех пор, пока не выучил наизусть. Запомнил каждое слово. Мы его найдём, обязательно найдём, и накажем. Такое не прощают.
Слёзы отчаяния стекали по моему лицу.
Элина смотрела на меня огромными серыми глазами и улыбалась с холодного гранитного памятника.
Такая же, как тогда.
На что способен страх
Хлипкий, убогий мир, состоящий из мягких стен, –
Только в них и стучат, когда ты по корки выжат…
Быть может, только странный душевный теплообмен –
Это и есть здесь единственный способ выжить
Екатерина Ермолина
В северной деревне жизнь без привычки удручающе скудная и скучная.
Чтобы долго не рассказывать, что и как, скажу лишь, что радио и телевидение до тех мест, в которых происходили события, о которых идёт речь в этом повествовании, так и не добрались.
Естественно, что людям, живущим в российской глубинке, не до моды: что одежда, что обувь – без излишеств. Главное, чтобы удобно было носить: тепло, сухо и не жалко испачкать, потому, что дорог там нет и в помине.
Стоит пройти дождю, как короткое путешествие даже по центральной улице становится опасным предприятием.
Основные детали сельского гардероба – резиновые сапоги и ватник.
Но иногда мы выезжаем “в свет” – направляемся по разным причинам на автобусе в посёлок, и тогда приходится прихорашиваться. Правда, в парадной одежде мы выглядим тоже своеобразно: возможности деревенского быта весьма ограничены.
Недавно мы отправились в вояж по магазинам за мелкой хозяйственной надобностью.
Лизе, моей девушке с недавнего времени, в магазинной толчее неловко наступили на сапог, у которого сразу отлетел каблук и подмётка целиком.
В сапожной мастерской нам сказали, что случай безнадёжный.
Печально. На новую обувь денег не хватило.
Мы ещё только учились жить самостоятельно, накоплений не имели.
Я – начинающий зоотехник, она – продавец-практикант. Наши зарплаты больше похожи на пособие по безработице, чем на средства, позволяющие что-то необходимое приобретать.
Пришлось завязать сапог куском ткани и ковылять в таком непрезентабельном виде.
За неимением сменной обуви – неприятность серьёзная.
Деньги на новые сапоги для подружки я занял, но среди недели организовать поездку не получилось. Ждали выходной.
Обулись в резиновые сапоги: не хотел лишний раз огорчать подругу. В принципе ничего особенного – никто внимания не обратил. Во всяком случае, косых взглядов я не заметил.
Переполненный до отказа проходящий мимо деревни автобус пришёл с опозданием. Мы с трудом втиснулись на заднюю площадку ПАЗика и подпрыгивали всю дорогу на каждой кочке.
На севере нет дорог, только направления движения.
Мы с Лизой тряслись в ужасно неудобных позах, время от времени врезались в низкий потолок салона, хотя росту оба невысокого.
Лицом к нам впритирку стояла худенькая рыжая девчонка лет пятнадцати.
Огненная грива распущенных волос рассыпалась по её плечам чуть не до пояса. Белоснежная кожа, усеянная сплошь конопухами, пухлые детские губки и настороженный отчего-то, совсем не детский взгляд.
Ребёнок как-то странно жался к нам с Лизой.
Возможно, в тесноте так казалось, но притиралась девчушка настолько плотно, что я чувствовал тепло её тела и запах женственности.
Ничего, потерпим: привычные.
Наверно упасть боится, хотя в такой давке провалиться проблематично.
Девочка нервничала, маневрировала, пыталась пробраться к нам за спину .
Через некоторое время я начинаю понимать, почему: два взрослых мужика за её спиной похоже рукоблудят.
Присмотрелся внимательно к этим попутчикам: мрачные типы, жутковатые, зловещие.
Удивительно неприятные субъекты однозначно и явно из породы лагерных сидельцев: на всех пальцах наколки с перстнями, рты блестят золочёными фиксами, наглый блуждающий взгляд обшаривает силуэты пассажиров.
У одного из них рваный шрам через всю щёку, у другого отсутствовала нижняя часть уха. Оба на голову выше девчонки, хотя та нормального для её лет среднего роста.
Блатные перешёптывались, хищно скалились, возбуждённо гоготали, отпуская в адрес девочки вульгарные скабрёзности, и нахально лапали за грудь, вызывая у той безотчетный страх и паническую растерянность.
Ребёнок взглядом просил взять себя под защиту, но пассажиры, в том числе и я, безмолвствовали, застенчиво отворачивая взгляды. Казалось, что невольные зрители даже дышат через раз.