Странно, что Джесс исчезает посреди банкета. Люди только начали танцевать. А ведь еще нужно бросать букет и хоккейную защиту для паха (по крайней мере, я на это надеюсь, хотя кое-кто, думаю, отказался и от этой идеи).
Опустив бокал на поднос проходящего мимо официанта, я направляюсь к каменной лестнице. Добравшись до нее, как раз успеваю заметить вспышку фиолетового всполоха у тропы.
Я перешагиваю через две ступеньки, да и мои ноги длиннее ног Джесс раза в два. К пруду я подхожу как раз в тот момент, когда Джесс валится на каменную скамью на противоположной стороне.
Это, мать твою, вечеринка или показ «Дневника памяти»?
– Уходи, – выдавливает девушка, замечая меня.
Ага, конечно. Я подхожу и сажусь рядом.
– Я сказала «уходи», – рычит она.
Стараюсь скрыть улыбку. Вот это меня как раз и заводит: женщина, которой на хрен сдался хоккеист Блейк Райли. Женщина, которая скорее меня прогонит, чем будет стараться впечатлить. Это… как глоток свежего воздуха.
Я удивлен, что вдоль тропы или у пруда нет никакого освещения. Мы сидим в тени, и выражение ее лица сложно различить. Хотя мне это и не надо. Если она плачет, уверен, что на ее лице не солнце и радуга.
– Ох, детка, почему ты плачешь? – угрюмо спрашиваю я. – Больше так не делай.
Я слышу сдавленное всхлипывание.
– Почему нет?
– Потому что мне это не нравится. Хочется ударить твоего обидчика.
– Побить мою маму ты не можешь. – Она слабо смеется.
– Это сделала Синди? – Я удивлен. Мама Джесс – милейшая дама на планете. Никогда не слышал ни единого плохого слова из ее уст.
Джесс делает длинный, судорожный вдох.
– Она сказала, что гордится мной.
Я ахаю.
– Хватило же наглости!
Мой ангел даже не пытается улыбнуться. Шутки не помогают? Видимо, все совсем плохо.
– Она сказала, что я организовала лучшую свадьбу, на которой она только была, – шепчет Джесс.
– Опять же, не вижу никакой проблемы.
– Ты не понимаешь. – Она энергично качает головой, и прядь волос выпадает из высокой прически на глаза.
Я заправляю ее за ухо, и девушка меня не останавливает. Да, все хреново, если она разрешает до себя дотронуться. В последнее время она злилась, даже когда я просто улыбался. Не знаю почему. Я же перевернул весной весь ее мир. Мы оба это знаем.
– Это нечасто происходит, – продолжает она. – Я не тот человек, который получает от семьи много комплиментов. Наоборот, во всем лажаю. Тамми суперумная и отклонила миллион стипендий. Скотт мечтал стать копом с пяти лет. Джейми влюбился в спорт, как только начал им заниматься. Я же даже не знаю, в скольких профессиях попробовала себя и облажалась.
– В этом ты не облажалась. – Я указываю рукой по направлению к месту вечеринки.
– Не облажалась. – Она закусывает губу.
Я хочу быть тем, кто кусает эту губу. В марте я осуществил это желание. Впрочем, меня она тоже кусала, причем и за другие части тела.
Боже, одного раза с ней мне точно не хватило. Я не был монахом все эти четыре месяца с тех пор, как мы переспали, но это не означает, что я не думал о Джесс.
Даже наоборот, я думаю о ней слишком много. Обычно, когда обхватываю ладонью свой член. Она, наверное, дала бы пощечину, если бы узнала.
– Но я вот-вот это сделаю, – говорит она.
Я хмурюсь.
– Ты вот-вот облажаешься?
– Типа того. То есть… Мама стояла и говорила, как она мой гордится. Я же могла думать только о том, как, черт возьми, разочарую их тем, что… – Она замолкает.
– Чем?
– Что я больше не хочу быть организатором праздников, – стремительно выпаливает девушка.
Блин, и из-за этого она плачет?
– Кто-то держит у твоей головы пистолет и заставляет организовывать праздники?
– Нет. – У нее отчаянно вспыхивают глаза. – Вот видишь, я же говорила, что ты не поймешь. Это считается провалом, ясно? Я пошла по очередному карьерному пути и снова бросаю. Поверь, моей семье это будет не по нраву.
Я пожимаю плечами.
– Просто поиск суперсилы занимает у тебя много времени. И все.
– Моей… ты о чем?
– В чем твоя суперсила?
Она фыркает.
– Я заставляю исчезать вино. И деньги.
– Не-а. Не наговаривай на мою Джесс. – Я сжимаю ее ладонь. – У каждого есть что-то, что делает его лучшим.
– У тебя это хоккей? – спрашивает она, шмыгая носом.
– Не совсем. Талантливых хоккеистов больше, чем ты можешь вообразить. Мое достоинство – высокий болевой порог.
Теперь она внимательно слушает, пожирая большими карими глазами.
– А вдруг я никогда не найду свою особенность?
– Найдешь. Просто надо продолжать искать.
– Иногда это так сложно.
Она стонет от отчаяния. Мой член напрягается: он помнит этот гортанный звук. Он слышал его много раз той ночью в Торонто.
Джесс Каннинг производит много шума в постели. Или, точнее, в кресле. Мне это нравится, потому что я тоже шумный.
– Организация этой свадьбы была сущим кошмаром, – признается она. – Я ненавидела каждую секунду: составление списков, звонки, отслеживание ответов на приглашения. Я надрывала задницу, Блейк. И хочешь узнать, что самое ироничное? Единственная причина, по которой все получилось, – это ты!
Я моргаю.
– Не-а.
– Да, – твердо говорит она. А потом опять стонет. Пора перестать это делать, потому что мой член в замешательстве. – Я организовала цветы, еду и список гостей, но ты… – В ее голосе появляются нотки раздражения. – Ты позаботился о самом важном. Нашел фотографии Уэса, привел его маму на церемонию. Я так хотела, чтобы эта свадьба была про них обоих. Однако не могла это сделать, потому что с семьей Уэса охренеть как сложно. Но для тебя это не составило труда.
– Не могу понять, злишься ты или счастлива, что я это все сделал.
– И то и другое! – Она поднимает руки и начинает вытаскивать из волос шпильки, давая золотистым прядям упасть на плечи.
О господи, на ее ресницах снова слезы.
– Не начинай опять плакать, – предупреждаю я.
– Или что? – Она издает звук, похожий на что-то среднее между всхлипыванием и смехом.
– Или придется предпринять крайние меры.
– Например? – Она бросает мне вызов.
Я смотрю на ее рот и розовую помаду. Обычно я предпочитаю красную: так сексуальнее, когда на головке члена остается кольцо. Хрен с ним. Хоть мне и нравится катание вокруг да около, мне давно пора ударить по воротам.
Я целую ее.
Серьезный случай синдрома дефицита внимания
Джесс
Блейк меня целует. Как, черт возьми, это случилось? И почему я его не останавливаю?
Ладно, я знаю почему. Потому что это так приятно.
Учитывая его телосложение и серьезный случай синдрома дефицита внимания, можно было бы ожидать, что он целуется небрежно. Но нет. Блейк действует с поразительной нежностью. Его губы теплые и мягкие, и он всегда усердно работает языком. Помню это с нашего прошлого раза.
И эффект все такой же мощный.
Он накрывает ладонью мой затылок и углубляет поцелуй. Мужчина проводит горячую линию по нижней губе. Открыв глаза, я вижу, что он зажмурился. На его прекрасном лице выражение сосредоточенности, и это вызывает у меня улыбку. Язык проскальзывает между губами и касается кончиком моего. Разряд электричества пробегает по позвоночнику.
Между бедрами жар скручивается спиралью. Все так быстро и неожиданно, что я отскакиваю.
– Ну уж нет. Говорила же, ничего не будет.
Он открывает свои зеленые глаза, в них горит желание.
– Но я хочу повторить.
– Нельзя всегда получать то, что хочешь, парень.
– Ты так со мной жестока.
– Кто-то должен таким с тобой быть. – Я стараюсь успокоить дыхание. Сердце бьется слишком быстро, и, черт, почему я не надела нижнее белье? Я не хотела, чтобы было видно очертания трусов, но сейчас вполне уверена, что по шкале унижения мокрое пятно намного ужаснее.
– В Торонто ты не была со мной жестока…
Нет, не была. И посмотрите, к чему это привело: я скакала на члене Блейка, как на пружине, пока брат чуть не умер в другой комнате.
Блейк более проницателен, чем я думала. Или, может быть, он просто читает мысли.
– Ты не виновата, что у Бомбы Джея в ту ночь был жар. У него была пневмония. Если бы мы смотрели телевизор в одежде, это ничего бы не изменило.
Головой я это понимаю. Но если я не сосредоточусь на чувстве вины, то могу начать думать о чем-то другом… Например, как приятно было чувствовать под собой мускулистое тело Блейка, какой полноценной я была с ним внутри себя.
Он не мой типаж. Даже наоборот, его противоположность. Он крупный, наглый… качок. Мне нужен кто-то интеллигентный, с кем я смогу вести серьезный разговор, а не тот, кто говорит «хоспади» и другую ерунду в стиле студента из братства.
Секс на одну ночь – ладно. У меня он был. Но нет смысла повторять это еще раз, если я знаю, что с этим парнем нет будущего.
Блейк, однако, не был бы собой, если бы не стоял на своем.
– Той ночью мы здорово повеселились, малышка Джей. Давай еще раз.
– Нет, спасибо.
– Ты всегда такая упрямая?
– Ты всегда такой назойливый?
– Конечно, ясен пень. – Он ухмыляется. – А может, так? Мы не будем трахаться. Я просто хочу еще один поцелуй.
Я закатываю глаза.
– А может… нет?
Взрослый мужчина дуется, и это должно выглядеть нелепо, но меня вновь привлекает сексуальный изгиб губ, и… а-а! Нет. Я больше не буду его целовать.
– Один поцелуй, – настаивает он.
– А потом что? – настороженно спрашиваю я.
– А потом вернемся на вечеринку, и, может быть, ты пару раз поколбасишься со мной на танцполе. Или нет. Ты многое упустишь, если откажешься: я неплохо двигаюсь, Джесси. Но я не давлю.
«Ясен пень». «Поколбасишься». Этот мужчина не глубже лужи.
Я опять смотрю на его рот.
Почему я задумываюсь об этом?
– Ладно. Еще один поцелуй, – говорю я сдержанным тоном. – Но только чтобы ты от меня отстал. – Ха. Какая же я щедрая. Ведь это никак не связано с тем, что губы покалывает от предвкушения.
Он расплывается в широкой улыбке. Потирает ладони и щелкает суставами, словно готовится не к поцелую, а к драке.
– Я не могу тут сидеть всю ночь, приятель. Хочешь поцелуй – действуй. А то… – Слова застревают в горле, когда он опускается передо мной на колени. – Что ты делаешь?! – визжу я.
Большие теплые ладони проскальзывают под низ моего платья, медленно подтягивая сатиновую ткань вверх.
– О чем ты? – невинно спрашивает он.
От удивления у меня учащается пульс.
– Где мой поцелуй?
Не обращая на меня внимания, он поднимает платье до самой талии и стонет так громко, что я испуганно оглядываюсь. Но никого с лужайки отсюда не видно, а значит, и гостям нас тоже.
– Без трусов? – выдавливает он. – Серьезно? Мы шли до алтаря, а на тебе не было трусов? Ты хочешь меня убить?
Я все еще слишком ошеломлена тем, что он у меня между ног, чтобы ответить.
Блейк рвано вздыхает. Его лицо так близко к моей плоти, что я ощущаю теплое дыхание на клиторе. Я дрожу от желания и проклинаю себя за это.
– Вставай, извращенец, – ворчу я, пытаясь опустить платье.
Он сжимает мои ладони одной своей.
– Сначала я получу свой поцелуй. – В его глазах появляется озорной проблеск.
– Мои губы тут, козел.
Он еще больше изгибает губы, и его улыбка становится все похотливее.
– Ты сказала «поцелуй», милая. Но не уточнила куда.
А потом этот грязный рот касается моей ноющей плоти, и поганый язык лениво и тягуче ее облизывает.
Господи. Боже. Мой.
Ошеломляющая волна удовольствия прокатывается от клитора до груди и до… ну, до всего. Я ощущаю движение языка каждым сантиметром тела. Это так приятно, что мне не хватает сил оттолкнуть мужчину. Я даже делаю обратное: хватаю его за затылок и притягиваю ближе, а предательские ноги раздвигаются шире.
– Да, это и нужно, – бормочет Блейк в мою чувствительную плоть. – Раскройся мне, милая.
Я его ненавижу.
Ненавижу теплые губы и умелый язык.
Ненавижу, как ладони жалят внутреннюю поверхность бедер, а грубый кончик пальца касается моего отверстия.
Ненавижу…
Нет. Я обожаю это – все, что он со мной делает. Каждое движение языка по клитору, любой стон. Но от этого нет никакого освобождения. Нет никакого лекарства от этого узла напряжения, который стягивается внизу моего живота.
– Мне надо кончить. – Я почти вою.
Между ногами вибрирует его смех – мужской, хриплый, самодовольный. Он опять лижет меня языком и одновременно двигается пальцем ниже, проскальзывая внутрь.
Это все, что нужно. Я ахаю, когда оргазм разрывает меня на части, пульсируя в крови и заставляя дрожать колени. Я сжимаю волосы Блейка в кулак.
Когда я, наконец, успокаиваюсь, он поднимает голову и вытирает запястьем рот.
– Обожаю тебя целовать, – торжественно говорит он.
Мозг стал слишком медленным от пресыщения, чтобы ему ответить. Однако, несмотря на туман удовольствия в голове, я хотела его ударить.
С твердостью скалы
Джесс
Пусть пару часов назад между мной и Блейком произошло что-то сумасшедшее, покой нам только снится. Вечеринка крутится вокруг меня. Джейми и Уэс уже отчалили: в полночь лимузин отвез их в родительский дом, чтобы они могли немного поспать (или побыть наедине) перед медовым месяцем. А я начала уборку. Всю тяжелую работу сделают официанты, а мне надо забрать украшения, вернуть одолженные вещи, дать чаевые диджеям и вызвать такси.
Я слишком занята, чтобы думать о Блейке или искать его в толпе. Нет времени думать, что произойдет позже ночью в моей кровати…
– Джесс, можно тебя на минутку?
Стул, который я в этот момент складывала, валится на землю, потому что я слишком торопливо повернулась к маме.
– Эм, конечно. – Я выгляжу виноватой? Мама – женщина с лучшей интуицией в мире. Она поняла, что мой куст патрулировал шафер?
Но она только улыбается и дает маленькое лимонное печенье с тарелочки, которое предлагает всем.
– Я хочу попросить тебя о небольшом одолжении. Не могла бы ты проводить своего брата и Уэса в аэропорт в пять утра? Я думала, что сама займусь этим, но это будет за два часа до нашего отъезда. А бабушка ожидает горячий завтрак в шесть тридцать утра. Я не справляюсь с ней, когда сама буду зомби.
– Конечно, – быстро соглашаюсь я, наклоняясь вниз, чтобы опять расположить стул вертикально. Боже, надеюсь, на платье у меня нет мокрого пятна. – Я все сделаю.
Мать кладет руку мне на плечо.
– Я очень тебе благодарна. Ты прошла через все это с твердостью скалы. Любой, кто наймет тебя для организации праздника, будет счастлив.
Я содрогаюсь, когда она это говорит. Организовать чужую свадьбу легче, но у меня все равно нет желания делать это еще раз.
– Что такое, солнышко? – спрашивает мать, что-то заметив.
Может быть, дело в шампанском, но я говорю правду:
– Организация свадеб – не совсем мое.
Ее реакция следует незамедлительно, и это именно то, что я ожидала: она бледнеет.
– Слушай, – торопливо говорю я, – это не из-за того, что я не могу с этим справиться или мне скучно. Но я должна заниматься чем-то важным. Чем-то, что дает миру больше, чем выбор цветовых схем.
Мама вздыхает, и этот звук режет слух. Я именно тот ребенок, для которого она копит вздохи.
– Но прошло три месяца с тех пор, как ты объявила, что это твое будущее.
– Четыре, – поправляю я, хотя это не поможет. – И я бы продолжила этим заниматься. Я хороший организатор праздников. Это не похоже на дизайн египетских украшений, мам! Но, когда болел Джейми, я все поняла. Понадобилась пара месяцев, чтобы все обдумать, но я наконец-то в себе разобралась.
Мама сует в рот печенье. Понимаю, что вывела ее из себя. Обычно она избегает белую муку и сахар.
– Так расскажи мне. – Она кивает, призывая с этим покончить.
– Я хочу пойти в медицинскую школу. Знаю, что будет сложно, но я очень хочу этим заняться.
Она жует. Сглатывает.
Она сует в рот еще одно печенье.
Ох.
Наконец она берет меня за руку.
– Учиться в медшколе дорого, солнышко. И сложно. Если ты начнешь, то должна закончить.
– Закончу, – настаиваю я. – Уже подала заявки в четыре школы.
У нее расширяются глаза.
– Это много.
– Они, эм, дорогие, как ты и сказала. И там большой конкурс. Но я справлюсь. У меня «четыре» по органической химии. Для них это важно. Я достаточно умна, чтобы поступить.
– Я никогда в этом не сомневалась. – Она гладит меня по запястью. – Ты можешь справиться со всем, за что возьмешься. Но вот со старательностью проблемы: ты сдаешься, когда становится сложно.