Потом, когда жили в Кинешме, проработав 9 месяцев на 2-й фабрике, опять пошел – к начальнику кинешемской милиции на прием. А в кабинете сидит… тот же Солдатенков ! Что скажешь: судьба! Он меня узнал, объяснил, что его перевели на службу в Кинешму. И вот 22 апреля 1980 года я уже был сотрудником уголовного розыска. Как сказал Остап Бендер в фильме «Золотой теленок»: «сбылась мечта идиота».
Кабинет, куда меня определили, был предназначен для четверых, как чуть позже стали их называть – оперуполномоченных. Старшим был Миша Мухин, крутой такой опер о которых говорят, что ему сам черт не брат. Обслуживали мы рабочие районы – 2-й, 1-й фабрик и «Красной Ветки». Криминальная обстановка в них была довольно сложной, к тому же милицию, это уже по традиции, – здесь не очень уважали; помогать обычно никто не хотел. А нетрезвые мужики в микрорайонах этих фабрик легко могли побить и самих милиционеров, даже одетых в форму.
…О правильности решения идти работать в уголовный розыск, даже тщательно взвесив все аргументы я, сидя в следственном изоляторе, сделать однозначный вывод так и не смог. Во-первых, из обыкновенного скромного парня из рабочей семьи, который мог иногда прихвастнуть, получился довольно самоуверенный, если не сказать, наглый оперативник. Во-вторых, я узнал о жизни такое, что никогда бы не хотел знать. В-третьих, общаться приходилось с людьми, которых по хорошему-то надо было обходить стороной, включая и некоторых своих новых коллег. В-четвертых, именно здесь я приучился употреблять алкоголь. В-пятых, такого разочарования в органах власти, конкретно милиции, правда, после увольнения из ее рядов испытать я не пожелал бы никому. А положительным во всем этом были реально интересная работа и возможность с помощью Закона бороться со злом, ощущая за спиной поддержку и мощь государства. Впрочем, в моих понятиях зла, о причинах его вездесущности, а также в методах борьбы с ним, у меня произошли большие изменения. Глубокие и неторопливые размышления на эту тему, чтение соответствующей литературы, жизненный опыт приводят, как правило, к выводам далеким от очевидности. В жизни все гораздо сложнее и запутаннее, чем мы привыкли думать и идеализировать….
Хорошо запомнилось первое суточное дежурство вместе со старшим, – а им оказался Мухин, который должен был научить меня работать. В районе его все знали и побаивались – он мог постоять за себя, а это здесь приветствовалось. А вот и первый вызов: сосед громко и непрерывно стучался в дверь женщины, чем нарушал заслуженный ею покой. Это была довольно бойкая разбитная бабенка, она знала многих сотрудников милиции и уж, конечно – Михаила. Мухин вкратце объяснил мне, что я как представитель власти мог вломиться в любую квартиру, избить нарушителей порядка, и даже посадить человека в тюрьму. В общем, инструктаж был, как говорится, что надо.
Поднялись на последний, четвертый этаж, а там, на лестничной площадке, стоял здоровый и сильно пьяный рыжий мужик. Он своим литым резиновым сапогом методично бил в дверь, какой- то квартиры. Моего учителя он, видимо знал и явно боялся, так что сразу успокоился, пообещав уйти на свою жилую площадь – как раз напротив той, которую он хотел, так сказать, посетить. Удовлетворенные, мы спустились к машине и уселись в нее. Но в эту же минуту заработала наша рация. Дежурный сообщил, что опять звонила та же гражданка и жаловалась на агрессивные действия соседа по лестничной площадке.
Мухину подниматься второй раз было лень, и он отдал мне странноватый приказ: «Иди, дай ему в морду в воспитательных целях».
Я понял его буквально и вновь стал подниматься наверх. Но уже один и в гражданской одежде, форму-то мне еще не выдали…. А тот рыжий хулиган видно, не запомнил меня в лицо и вместо двери попытался пнуть ногой меня. От его удара я увернулся, одновременно зацепив крюком справа, его распаленную физиономию. Приземление дебошира возле двери своей квартиры было жестким. Но в квартире оказался еще и его отец, который открыл дверь и закричал: «Сына убивают!». Это заставило меня быстро успокоиться.
Через два дня я уже сидел в кабинете заместителя прокурора Кинешмы Черноглазова. Он очень сильно заикался, и его речь прозвучала примерно так: «Если ты та…так начинаешь, то к мо…моей пенсии у…уже из тю…тюрьмы освободишься». Надо же: как в воду смотрел работник прокуратуры! И ведь сбылось его гневное предсказание! Правда, через много лет….
…В очередной раз улыбнулся своим воспоминаниям. Действительно, то предсказание почти сбылось, ведь я в данный момент находился на жесткой деревянной кровати без матраца. И от милицейских аксессуаров у меня остались только блокнот и ручка. Ну, еще и память…. Но успел-таки двенадцать с лишним лет отработать в милиции. Между тем сам Черноглазов давно уже умер и гораздо раньше, чем я уволился из органов. Кстати сказать, мужик-то был неплохой, с хорошим чувством юмора. Много позже этого случая я еще раз к кому-то на улице приложился неудачно. За дело, конечно, но что-то сломал – то ли зубы, то ли всю челюсть. Так Черноглазов сказал моему начальнику В.А.Бурлакову, что минимум ящик водки может загладить мою вину. Так и покупал Василий Андреевич на свои кровные эту водку проклятую. Правда, пили они ее вдвоем с прокурорским работником….
Лично за мной был закреплен район 2-й фабрики, где я собственно, и жил. Он включал в себя собственно текстильную фабрику и прилежащий жилой район. Это был в основном частный сектор из одноэтажных рубленых домов. Но были и пятиэтажки, построенные, кстати, на средства этой же фабрики. Да и проживали здесь в основном рабочие этого предприятия. Можно сказать, что вся жизнь микрорайона была связана с текстильной мануфактурой.
В мои обязанности входило – раскрывать все преступления, то есть устанавливать лиц их совершивших, и собирать доказательства вины всех соучастников. При этом я должен был обладать информацией обо всех людях, не желавших жить по Закону. А для этого у меня должна быть агентурная сеть, или как говорят в народе, «стукачи». Они на тайных встречах должны сообщать мне обо всех преступлениях, ставших им известными и лицах, их совершивших. По сути, многие «стукачи» сами были преступниками, но с ними был заключен своего рода договор: им прощалось ранее содеянное, но взамен они должны длительное время сообщать оперу, то есть мне, интересующую меня информацию. Все было просто и придумано до нас. За хорошую информацию «стукачам» платили деньги, и многие из них настолько были увлечены подобным заработком, что могли «продать» и мать, и отца, и тем более друзей.
Естественно, в начале своей работы я подобных секретов не знал, и никаких агентов у меня тогда не было. Деньги, выделенные на работу с таким контингентом, должны были ежемесячно тратиться, иначе сумму сокращали. Не удивительно, что в конце месяца начальник уголовного розыска Борис Константинович Гладышев, человек всецело преданный работе, буквально навязывал всем опытным операм деньги.
И вот представьте такую картину – идет оперативка в кабинете начальника. Присутствуют все оперуполномоченные и опытные, и не очень, и совсем «зеленые», как я. Кто-то просит у Гладышева шестьдесят рублей, кто- то – пятьдесят или тридцать. И он им дает…наличными. Я же сидел, не понимая, что за премии раздают и почему мне не предлагают, ведь моя зарплата на тот период была около ста рублей. Уже потом, когда мне присвоили звание старшего лейтенанта милиции, она немного увеличилась. Кстати, присвоение сразу «старшего» произошло потому, что по запасу в военкомате у меня именно такое звание и было.
Когда все прекратили просить деньги, начальник спросил: «Может, еще кому надо?», я не удержался и произнес: «Товарищ майор, а можно и мне рублей тридцать, а то зарплата уж очень маленькая».
Взрыв смеха двух десятков человек, был слышен, наверное, даже на улице. Я сидел красный от обиды и смущения, не понимая, чем так всех рассмешил. Когда же мне объяснили, на что должны расходоваться эти деньги, мне стало стыдно. Но прошло немного времени, и я научился сам вербовать агентуру и работать с ней не хуже, чем опытные сыщики. Да и шестидесяти рублей в месяц для поощрения всех моих негласных помощников было мало.
…Примерно так же чувствовали себя мои вновь прибывшие сокамерники, когда у них возникал очередной тюремный конфуз перед опытными «сидельцами» и сотрудниками изолятора. О тюремных розыгрышах расскажу чуть позже. Все они основаны на обычной людской психологии, вреда физического не приносят, а однообразную жизнь в изоляторе немного скрашивают. Правда, порой встречаются такие находчивые сидельцы, да с хорошим чувством юмора, что любой прикол обращают в свою пользу….
На вверенном мне участке стоял винный магазин № 145. Это было одноэтажное каменное здание, расположенное на улице Соревнования в одном ряду с жилыми домами. Имело оно два входа и два отдела – продовольственный и винный. И вот у последнего в теплое время года всегда у входа толпились нетрезвые люди. Постоянно происходили драки с поножовщиной, порой со смертельным исходом. Где-то в мае 1980 года было совершено умышленное убийство….
Неизвестный ударил жертву ножом на глазах у нескольких свидетелей. Причиной послужил внезапно возникший конфликт на почве неприязненных отношений. Так обычно пишут в милицейских протоколах. Потерпевший умер до приезда «Скорой помощи». К несчастью для меня все очевидцы конфликта были ранее судимые. Милицию они, естественно, не любили, «стукачей» – тем более. К этой категории такие люди причисляли даже тех, кто просто рассказал правду о случившемся сотрудникам правоохранительных органов.
В помощь нам для раскрытия убийства из УВД города Иваново был направлен старший оперуполномоченный уголовного розыска Юрий Дмитриевич Бушуев. Внешне он сильно напоминал Эркуля Пуаро, всемирно известного сыщика, литературного героя произведений Агаты Кристи. Он был невысокого роста, с маленькими усиками под носом, очень умный, хороший аналитик и мастер делать правильные выводы. У приезжего опера был пронзительно ироничный взгляд, уравновешенный характер и спокойная речь.
Мы с Мухиным были приданы ему в помощь. В наши обязанности входило привозить подозреваемых – из тех, кого наметил Бушуев, и предварительно опрашивать их. В реалии это выглядело так: мы с Михаилом задерживали очевидца, привозили его в наш кабинет, старший при этом просил всех выйти в коридор, включая и меня. Но при этом я успевал заметить, что он засучивает рукава своей рубашки…. Потом из кабинета долго слышались глухие удары и крики подозреваемого. Когда я заходил, тот обычно уже писал явку с повинной. Причем утверждал, что именно он и есть убийца, а остальные просто стояли рядом. Хотелось бы обозначить свое отношение к рукоприкладству в кабинетах дознавателей. Оно однозначно отрицательное.
Забегая вперед, отмечу, что когда я стал начальником уголовного розыска, то безжалостно выгонял всякого, кто именно так пытался раскрывать преступления. «Жертвой» моей принципиальности стал даже мой друг, в общем-то, неплохой сыщик Женя Малиновский. Однажды, зайдя к нему в кабинет, я увидел человека на полу, которого он ударил ногой. Сразу отобрал у него удостоверение и отнес его вместе с рапортом начальнику милиции. Евгения уволили из органов внутренних дел.
Но – вернемся, как говорится, к «нашим баранам». После написания подозреваемым явки с повинной, Мухин вел его к Бушуеву, тот через постановление следователя прокуратуры задерживал его в изоляторе временного содержания. В фильмах обычно показывают, как лично следователи раскрывают дела, а опера беспрекословно выполняют их указания. Но это, мягко говоря, неправда. Следователь редкий раз активно трудится по «темному делу». Вот когда сыщик приводит к нему преступника, уже успевшего признаться во всем, то действительно наступает его работа: юридически грамотно оформить то, что уже проделано опером. В результате нашей с Мухиным активной деятельности, в камере сидели по подозрению в убийстве три человека. Все при этом утверждали, что нож был именно у него, и именно – он убийца.
В наш кабинет вошел озадаченный Бушуев с извечным вопросом: «Ну и что будем делать?».
Вот когда я понял, что опыт работы Мухина далеко не лучший и тем более, небезгрешный, что так делать нельзя, ни при каких обстоятельствах. Юрий Дмитриевич все – таки вычислил настоящего убийцу среди троих подозреваемых. Именно тот показал, где бросил окровавленный нож, на котором, к тому же оказались отпечатки его пальцев.
…Невольно стал «примерять» метод выколачивания показаний на себя и своих подельников. А если бы и к нам были применены такие недопустимые методы дознания и следствия? Все бы выдержали? Не наговорили бы друг на друга откровенную ложь, которая уже была в обвинениях каждого? Смогли бы мы выстроить хотя бы какую-то защиту, гарантированную Конституцией и другими Законами? Как все-таки хорошо, что сам никогда в своей работе не шел на такие нарушения, от осознания всего этого на душе стало спокойнее. Как говорится, я не бил и меня не бьют. По большому счету, даже в карцере отношение со стороны сотрудников нейтрально вежливое….
Буквально вскоре после описанных мною событий на вверенном мне участке была совершена квартирная кража. Надо заметить, что так называемые неочевидные преступления совершались почти каждые три дня. Если по горячим следам их не удавалось раскрыть, они откладывались до лучших времен или до поступления какой-то конкретной информации от агентуры. Конечно, тяжкие преступления, вроде убийств, изнасилований, разбоев были в приоритете – их раскрытием приходилось заниматься несмотря ни на какую занятость.
Однако вернусь к тому хищению. Неустановленный преступник залез в частный дом на улице Энергетической. Улочка в принципе тихая – состоит из одноэтажных рубленых домов в два ряда. По ней ходят куры и гуси, пощипывая траву и издавая характерные звуки. Иногда где-то залает заскучавшая дворняга на цепи. Редкий раз по улице пройдет прохожий или проедет машина. О способе проникновения «домушник» сильно беспокоиться не стал – фомкой сломал навесной замок среди бела дня и оказался внутри. При этом украл все, что смог унести. В основном, это была одежда и среди нее – малиновый пиджак. Но тогда время « малиновых пиджаков» еще не наступило, и они в обиходе встречались крайне редко.
Осмотр места происшествия почти ничего не дал, кроме не очень четкого отпечатка обуви. Как меня и учил старший оперуполномоченный Мухин, розыск я начал с подворного обхода – опрашивал жителей домов, которые располагались рядом с домом потерпевших. Никакой полезной информации в первые два дня получить не удалось, но я расширял и расширял круг поиска, отходя все дальше от места, где было совершено преступление. Негласных помощников-агентов у меня тогда еще не было, приходилось рассчитывать только на свое упорство и…везение.
И вдруг – повезло: один из жителей, проживавший примерно в километре от места кражи, рассказал, что к нему в интересующее меня время заходил незнакомый мужчина и предлагал купить малиновый пиджак. Свидетель от покупки отказался, а вот приметы неизвестного дал достаточно подробные: средних лет, невысокий, коренастый, лысоватый мужчина, на руках – тюремные наколки. Фоторобот тогда мы делать еще не умели, но информация для размышления была уже неплохая. По-видимому, мы имели дело с ранее судимым злоумышленником, уже отсидевшим срок за подобное преступление.