– Хорошо, Маш, как скажешь, я сейчас поищу анонимные варианты.
На этих словах она прервала разговор, который перешел все рамки загадочности и маскировки. Хоть парень и произнес очень подозрительное для любой прослушки слово в конце разговора, хоть и вызывал раздражение и недовольство своей глупостью и скромностью поведения, однако Мария не разозлилась. Было в Саше что-то природно-притягивающее, магнетическое нутро, к коему легко было подключиться и питаться его уникальной энергией, которой оставались лишены многие рожденные люди и абсолютно все искусственно выращенные создания. Девушке так казалось на основании личного опыта общения с представителями этих новоявленных каст.
Она вернула телефон на запястье, минуты вновь побежали, гонимые стрелками на циферблате, показывая почти три часа дня. Органайзер надрывался напоминаниями о важной поездке на открытие выставки вместе с отцом, от которой нельзя было отвертеться, так же как нельзя было ускользнуть от внимания сотен журналистов и телекамер в процессе этого посещения. Мария упорно игнорировала все мысли о грядущем мероприятии, полностью погрузившись в раздумья о Сашиной задаче и его ответном сообщении в течение дня, которого она так сильно ждала. Со стороны дальних ворот главного въезда в поместье раздался механический грохот затвора, затем абсолютно бесшумно заехал ее личный автомобиль. Девушка его не слышала, но всегда чувствовала на уровне подсознания. Она быстро побежала наверх надевать самое эффектное вечернее платье из всего великого множества скромных нарядов, одобренных семейным стилистом.
Редкие птицы, уже успевшие вернуться с югов, порхали меж веток качавшихся на ветру деревьев. Их зеленая листва колыхалась плавными узорами на майском ленивом ветру, в их хаотичном, беспорядочном движении ощущалась гармония и красота. Птицы садились только на настоящие ветки живых, спокойно растущих деревьев, игнорируя искусственные насаждения модифицированных быстрорастущих пород. Под сладкозвучные трели жаворонков Мария выбежала из дома, одетая в шелковое светло-зеленое платье со стразами, изящными бантовыми складами ниже пояса, вырезом «лодочка» на плечах и большим ремнем с пряжкой, затянутым на талии поверх всего остального. Платье по современным меркам было очень длинным, почти полностью закрывая колени. На ногах сверкали черные туфли-лодочки на высокой платформе с серебристыми вставками. Под распущенными пышной массой каштановыми волосами блестели сережки, похожие на две капли белого золота с бриллиантами. Углерода в них хватило бы на собственного домашнего питомца, завести которого Мария давно мечтала, но никак не находила достаточно времени. Она спорхнула по лестнице, выбежала в открытую дверь и угнездилась в ожидавшей машине. В руках была ее любимая сумочка с очень важными вещами, на губах – несмываемая розовая помада, а в голове бессчетные мысли, как уместить в один вечер все свои планы.
Мягкое пассажирское кресло заботливо приняло девушку в свои ласковые объятия, заставив испытать нечеловеческое наслаждение от комфорта. Водитель сидел в переднем ряду для прислуги и не мешал назойливой болтовней, просто следил за дорогой, делая вид, что любуется ею, что понимает красоту настоящей природы. Даже не шевелился на своем кресле, с задумчивым лицом в тысячный раз осматривая уже приевшиеся пейзажи, грубой, нескладной мимикой изображая нечто среднее между комичным образом дурачка и мыслителем Огюста Родена. В любой другой день Мария обязательно бы подколола его щедрой порцией купеческого сарказма, на который так легко велась вся прислуга, но теперь девушку одолевали куда более серьезные мысли, зацикленные в круговороте несходящихся планов и тяжелых размышлений. Она переставала видеть смысл в привычных ей мелочах жизни, казавшихся прежде забавными. Постепенно теряла себя на поверхности слишком сильно изменившейся обстановки.
Дороги мелькали одна за другой, плавно исчезая в дали боковых зеркал, словно пассажирский самолет рассекал тонкую гладь нарисованных улиц. Поездка проходила комфортно и очень быстро, платные выделенные полосы творили настоящие чудеса с вечно пропадающим московским временем. Девушка подумала, что могла бы прихорашиваться еще добрые полчаса, когда они буквально через считанные минуты заехали на большую правительственную парковку в Останкино через специально построенный съезд от удобной дорожной развязки. Отгороженная от остального мира, она принимала только автомобили крупных шишек и слуг от народа, с двух сторон упираясь в зеленые деревья одноименного парка, чьи высокие кроны практически закрывали обзор на высоченные неоновые небоскребы с яркой рекламой на каждом купленном для этого этаже. С другой стороны, вплотную прилегали административные здания городских служб. Через всю парковку, заставленную ездящим и летающим транспортом, пролегала большая черная тень Останкинской телебашни.
Машина проехала несколько рядов и остановилась возле скопища таких же лакированных, защищенных от любого воздействия лимузинов цвета черной дыры, полностью поглощавших видимый свет. Машина девушки, в отличие от этих современных моделей, была из обычных материалов, отражающих радиоволны. Считалась устаревшей, но очень нравилась Марии, падкой до старомодной классики. Автомобиль остановился возле другого своего, более совершенного, собрата, приветственно открыл широкую дверь, выпуская девушку на свободу из своих непреодолимых комфортных объятий. Она переметнулась в машину к отцу, едва успев схватить сумку с покинутого заднего кресла. Обняла его и поцеловала в колючую щеку. Сергей Александрович приветственно улыбнулся и оглядел свою дочь с ног до головы. Он думал только о том, как Маша будет смотреться перед сотнями видеокамер, забыв поцеловать любимую дочь.
– Что ты меня так оцениваешь? – спросила она вместо приветственных слов.
– Прости дорогая. – Он улыбнулся, сняв с себя очки и порядочный уровень напряжения. – Сейчас очень важный период, все должно выглядеть идеально.
– А я разве могу выглядеть иначе?
В ответ отец засмеялся и поцеловал ее в теплый румяный лоб, задев губами несколько отбившихся от пряди волос. Девушка забавлялась его попытками вынуть изо рта прилипшие кончики каштановых завитков, еще сильнее покраснев от веселья. Теперь она стала одного цвета с его красным галстуком.
– Я все понимаю, пап, – сказала она, смеясь, и свободной рукой помогла отцу в его нелегкой задаче вытащить волосы изо рта.
– Ну хорошо, не говори им ничего, просто держись рядом. И если можешь, улыбайся, они это любят. – Он посмотрел на веселую, готовую разразиться смехом, как томат, красную физиономию дочери. – Только не смейся там слишком громко.
На этих словах она перестала сдерживаться и громко, во весь голос захохотала. Такие приступы неописуемого восторга всегда происходили именно в те моменты, когда Марию просили быть максимально спокойной и невозмутимой. Отец это понимал и, не обращая внимания на безудержный смех дочери, скомандовал водителю ехать. Девушка еще некоторое время хихикала на плече у отца, потом взяла себя в руки и вытерла проступившие слезы.
– Все в порядке, не говори больше так серьезно.
– Хорошо, милая, – сказал он равнодушно, важнее всего теперь было ее успокоить и не смешить. – Кстати, там будут Филевы.
– Эти два напыщенных мажора? – Она скривила лицо, мгновенно переставшее быть красивым.
– Да, и их отец тоже там будет, мы вместе открываем эту выставку. Он ее спонсор. Меценат, любитель прекрасного.
– Но мне же не обязательно с ними общаться?
Машина незаметно для пассажиров тронулась с места и уже выезжала на улицу Академика Королева.
– Мне бы хотелось, чтоб вы поладили, Маш, – аккуратно сказал отец. – В руках их отца, возможно, моя будущая карьера, а значит счастье нашей с тобой семьи.
– А разве счастье не заключается в общении с тем, кто мне нравится? И избегании людей, которые мне противны?
– Конечно, это сложный вопрос. Но я уверен, они смогут тебе понравиться. Вам всем просто надо сделать несколько шагов навстречу друг другу. Это ради всеобщего блага.
Мария озадаченно смотрела в окно, убеждая себя, что ничего дельного из этой затеи не выйдет.
– Ты можешь пообещать мне, что постараешься сделать все возможное? – не унимался сосредоточенный на успехе отец.
– Сделаю что-нибудь, пап, – пообещала она, лишь бы его успокоить.
– Вот и славно, дорогая. Если окажетесь рядом, поддержи беседу, ты же у меня умница.
Машина плавно скользила по улице, минуя кислотные вывески телецентра, кричащие об очередных сезонах полюбившихся публике шоу. Обольстительные афиши танцев, песен, гонок на выживание обещали многочисленные купоны разных товаров за одно лишь включение телевизора. Маша не знала, сколько нужно смотреть выпусков «Танцев на льду», чтобы хватило на новое платье, или сезонов «Последнего героя», чтобы оплатить себе курсы испанского языка, но наверняка это перестало быть так хлопотно, как каких-нибудь сто лет назад.
Не успев утомиться от присущих ее характеру глубоких раздумий, она увидела впереди высокие ворота ВДНХ, украшенные сочными логотипами новой выставки западноевропейской скульптуры. Толпы людей разделял длинный коридор из полицейских, оцепивших пространство вокруг пятачка у главной арки. Машина аккуратно остановилась в специальной помеченной флажками зоне, из которой открывался самый идеальный для журналистов вид на собиравшегося выходить из нее человека. Роем разозлившихся мух залетали камеры в поисках самого лучше ракурса. Многочисленные зрители и уличные зеваки уставились на автомобиль.
– Ну что, милая, ты готова? – спросил убедительно-строго отец.
Он уже самоуверенно поднял голову и затянул ослабевший галстук. Голос отдавал стальным оттенком бескомпромиссной уверенности перед ожидавшими СМИ.
– А что, у меня есть выбор? – спросила Мария.
– Конечно, нет, ты же моя дочь, – ответил Сергей Александрович Селин и открыл двери автомобиля.
Дальше последовала стандартная процедура, настолько привычная и до бесконечности страшная, что практически не влияла на сознание девушки, проплывая где-то в параллельном измерении, будто во сне. Она вышла с отцом из машины под одобрительный гул толпы, камеры жужжали над ними взъерошенной тучей электрических насекомых, журналисты топтались друг на друге, ведя прямые трансляции на телевидение, в онлайн-газеты и даже в свои личные видеоблоги. На такие мероприятия допускались все аккредитованные СМИ без дискриминации.
На заднем плане за оцеплением полицейских подняла плакаты специально нанятая группа поддержки Селина. Человек пятьдесят кричали одобрительные слоганы в его честь, надрывая голосовые связки, чтобы на каждом видео было слышно их восхищение. Словно в райской дреме всеобщего внимания, купленной за деньги любви одних и неизменной зависти других, как сомнамбула внутри чужого далекого сна, Мария шла рядом с отцом, делая на полтора шага больше, чем он, чтобы сильно не отставать. Они держались за руки. «Ну хоть сейчас», – думала девушка, чувствуя крепкую хватку отца, ведущего ее за собой. Мария была согласна идти с ним куда угодно. Такие теплые чувства не могли привести ни к чему хорошему, но выбора не оставалось. Слишком долго она ждала этого момента, чтобы не наслаждаться им сейчас. Позабыв даже о нежданной беременности и тайне, которую она собой представляет в свете ведущихся переговоров с партией гуманистов, девушка светилась от счастья, не осознавая толком происходящее. Просто беззаботно следовала за отцом, держась с ним за руки. Это все, что она себе представляла под прицелом тысяч камер и взглядами сотен людей вокруг, обращенными только на ее гладкую кожу и светло-зеленое элегантное платье. Сознание отключилось, она совершенно не думала, наслаждаясь легкостью и безмятежным спокойствием. Понимала, что стоит ей осознать всю серьезность происходящего, как начнется неминуемая истерика и нервный срыв.
Организм оберегал девушку от перегрузок, отключая почти все активные области мозга. Это было прекрасно, облака проплывали над головой, жужжали электронные мухи с объективами на хоботках, вокруг бегали озадаченные охранники, перестраивая свои порядки по мере продвижения дочери и отца. Деревья блистательно справлялись со своей задачей, вырабатывая кислород, не делая ничего лишнего, Мария старалась быть похожей на них.
– Правда чудесная выставка? – спросил отец. – Он знал, что их разговор наверняка записывается, и хотел выглядеть примерным семьянином в якобы непринужденной обстановке.
Вокруг них оказалась целая галерея скульптур на открытом воздухе, защищенная от дождя натянутым тентом. Сонливая отрешенность начала уходить, и девушка огляделась внимательнее. Квадратные постаменты в знак уважения высокого искусства защищали уникальные творения от контакта с примитивной землей. Итальянские скульптуры со своими библейскими мотивами, расцветшими во времена Просвещения, испанские, немецкие, датские и, конечно, швейцарские. Мраморные и пластиковые изображения людей в натуральную величину, а то и в несколько раз крупнее, перемешивались с образами электронных машин и мифических монстров, рожденных буйным воображением их создателей. Ряды тянулись очень далеко, а маленькая зона для интервью находилась в самом начале.
– Красиво, пап, да, – подыгрывала Мария. – Спасибо, что привел меня.
– Вот этот ряд начинается с Хавьера Гарсии, – продолжал играть на публику отец, показывая на них рукой для наглядности, – очень старый испанский рукотворец, раньше творил изумительные работы на библейскую тему, из цветного мрамора. Смотри, как переливаются цвета.
– Действительно, очень красиво.
– Теперь пошли фоткаться, – сказал он вполголоса.
Селин потянул ее в зону для фотографий, через которую проходили даже самые малоизвестные гости выставки. На фоне эмблемы Национального музея Прадо, герба Мадрида и бессчетных заплаток спонсоров и рекламодателей открывался наилучший ракурс для съемки. Они заняли центральное место, притянув к себе все без исключения взгляды, раздался шорох многочисленных фотоустройств, разбавленный непреодолимым гулом комментариев журналистов для собственных видео. Каждый говорил что-то в свой микрофон, создавая хаос звуков на выставке. Гораздо приятнее и спокойнее было смотреть это мероприятие по трансляции, где вне обзора картинки оставались многочисленные операторы с камерами, а далекие голоса обрезались интеллектуальным сенсором микрофона, создавая эффект уютной и отрешенной от всего мира передачи материала. Но девушка, к сожалению для себя, должна была наблюдать одновременно за всеми репортерами и корреспондентами, посылавшими ей в уши бессвязную какофонию.
Фотосессия продолжалась, отец улыбался и крепко обнимал дочь. Сложно было понять, действительно ли она ему так дорога. Мария подумала, что запросто могла оказаться игрушкой на поле его политических амбиций и ничего при этом не подозревать. Впрочем, даже любящий отец вел бы себя абсолютно также. У девушки заболело плечо от его показушной хватки.