– Выбора не было, – поддержала его Наоми. – Знаем. Все согласились взяться за эту работу.
Амос кивнул, Алекс подхватил:
– Никто и не утверждает, что не надо было браться. Мы говорим, что ты в нашем оркестре – первая скрипка.
– Да, – пояснила Наоми. – Твое дело – так заинтересовать этих журналистов, чтобы они забыли об остальных. На все время полета. Другого выхода нет.
– Есть, – не поднимая глаз, проговорил Амос, – есть и другой, но мне еще не доводилось вышвыривать из шлюза слепца. Не уверен, что мне это понравится.
– Хорошо. – Холден примирительно повел ладонями. – Я понял. Сделаю все, чтобы ваши лица не попадали в камеру, – но рейс будет долгим. Наберитесь терпения. Может, к тому времени, как доберемся к Кольцу, мы им наскучим и сумеем сплавить их на другой корабль.
Минуту все молчали, потом Алекс покачал головой.
– Ну, – сказал он, – хоть одна причина торопиться туда.
* * *
Холден вскинулся во сне и яростно потер зачесавшийся нос. Казалось, будто что-то пыталось в него заползти. На корабле не водилось букашек, значит, это был сон. Хотя зуд ощущался вполне реально. Почесывая нос, он шепнул:
– Извини, что-то приснилось, – и похлопал по кровати рядом с собой.
Пусто. Наоми, должно быть, вышла в туалет. Он шумно задышал через нос, пытаясь избавиться от зуда. На третьем выдохе из носа выпорхнул и отлетел в сторону голубой светлячок. Тогда он сообразил, что в воздухе стоит слабый запах ацетона.
– Надо поговорить, – произнес из темноты знакомый голос.
У Холдена перехватило дыхание, сердце заколотилось молотом. Закрыв лицо подушкой, он подавил рвавшийся из груди вопль – бессильная злоба смешалась со старым знакомым страхом.
– Так вот. Этот галчонок, – начал Миллер, – славный мальчишка, тебе бы он не понравился.
– Хватит с меня этой фигни. – Холден, отняв подушку от лица, швырнул ее в направлении голоса.
Попал по панели выключателя, и комната осветилась. Миллер стоял у двери в том же мятом сером костюме, в нелеп ой шляпе, ерзая, как чесоточный. Подушка лежала позади него.
– Представляешь, он так и не научился прибирать комнату, – продолжал Миллер, шевеля черными губами. – По углам, у двери. Я пытался его научить. Главное – углы и двери.
Холден потянулся к коммутатору, хотел вызвать Наоми, но удержал руку. Хорошо бы она пришла, изгнав привидение своим присутствием, но Холден боялся, что на сей раз Миллер не исчезнет.
– Послушай, надо расчищать пространство, – морщась, словно от навязчивого воспоминания, твердил Миллер. – Если не расчистишь пространство, оно тебя съест.
– Чего ты от меня хочешь? – спросил Холден. – Зачем вытащил сюда?
Лицо Миллера отразило тяжелую усталость.
– Черт побери, ты что, не слышишь меня? При виде комнаты, полной костей, ты знаешь одно: что кого-то убили. Ты хищник, пока не стал жертвой.
Он замолчал, уставившись на Холдена. Ожидая ответа. Не дождавшись, Миллер шагнул к кровати. Что-то в его лице напомнило Холдену о тех случаях, когда коп у него на глазах стрелял в людей. Открыв шкафчик у кровати, он вытащил пистолет.
– Не подходи! – Он держал оружие, не наводя его пока на Миллера. – Только честно: если тебя пристрелить, ты хоть умрешь?
Миллер рассмеялся. Лицо его стало почти человеческим.
– Всяко может быть.
Открылась дверь, и Миллер пропал – как погас. Вошла Наоми, в халате, с грушей воды в руке.
– Проснулся?
Холден кивнул и убрал пистолет в шкафчик. Должно быть, Наоми все поняла по его лицу.
– Ты в порядке?
– Да. Он исчез, когда ты открыла дверь.
– Выглядишь ужасно. – Наоми поставила воду и шмыгнула к нему под одеяло.
– Он стал страшнее. Раньше я думал… ну, ты знаешь, что я думал. Но с тех пор, как он узнал о прыжке в портал, я пытаюсь понять, что же он хочет сказать. Легче было, когда я принимал его за что-то вроде помех в эфире. Тогда это… ничего не значило.
Наоми прижалась к нему, обняла, и Холден почувствовал, как расслабляются мускулы.
– Нельзя, чтобы об этом пронюхала команда Моники, – сказал он. Наоми грустно улыбнулась. – Ты что?
– Джеймс Холден уже не рвется все и всем рассказать, – усмехнулась она.
– Это другое дело.
– Понимаю. А что он говорил? – спросила она после паузы. – Ты что-нибудь понял?
– Нет, но он говорил о смерти. Все, что он говорит, – о смерти.
* * *
На протяжении следующих недель на корабле установился распорядок, пусть не слишком удобный, но устраивающий всех. Холден проводил время с документалистами, позволял себя снимать, показывал корабль, отвечал на вопросы. Каким было детство? Любовь, сложности, горько-сладкий вкус. Правда ли, что он спас Землю, уговорив полусонную девушку, из которой проросло семя протомолекулы, свернуть к Венере? Нет, скорее просто так сложилось. Он о чем-нибудь жалеет?
Он улыбался и делал вид, что ему нечего скрывать. Что к Кольцу его ведут только условия контракта, что он не избран протомолекулой для совершенно непостижимой цели.
Временами Моника обращалась к остальным, но Алекс с Наоми отделывались вежливыми, доброжелательными и пустыми ответами. Амос уснащал свои веселыми и красочными непристойностями, так что отредактировать запись до цензурного уровня оказывалось невозможно.
Коэн оказался не просто звукооператором. В черных очках скрывалась локаторная система, создававшая для него трехмерную модель окружающего пространства. На вопрос Амоса, почему он не предпочел протезы, Коэн объяснил, что несчастный случай, в котором он потерял глаза, выжег и зрительные нервы. Восстановительная терапия не помогла: началось неконтролируемое разрастание мозговых тканей, и он чуть не погиб. Зато система, позволявшая преобразовывать данные локации в трехмерные объекты, наделила его редкими способностями в области объемного моделирования. Пока Моника вытягивала из Холдена повесть о гибели «Кентербери», Коэн создавал прекрасные видеоиллюстрации к каждой сцене. Однажды он показал команде короткий ролик с рассказом Холдена о гибели зараженного протомолекулой Эроса, в котором рассказчик словно двигался по точно воспроизведенным коридорам, забитым телами.
К интервью Холден привык и даже начал получать удовольствие, но картинку с Эросом он, вытерпев несколько секунд, попросил отключить. Он был уверен, что просмотр непременно вызовет явление Миллера, но этого не произошло. Воспоминания, поднятые той историей, не радовали Холдена. Съемочная группа не тропила его, позволяла перевести дыхание, собраться с силами для продолжения. От сочувствия почему-то становилось еще тяжелее.
«Бегемот» они догнали в неделе пути до Кольца. Когда громадный корабль АВП приблизился настолько, что стал различим в телескопы «Роси», Моника сидела с командой в рубке. Распоряжения Холдена об ограничениях доступа понемногу забылись.
Документалисты снимали обзорные виды «Бегемота», когда Алекс, присвистнув, указал на выступ на обшивке.
– Черт, босс, не припомню, чтоб мормоны так вооружались. Это же рельсовая пушка. А вот это, ставлю свой компот за неделю, торпедные аппараты.
– Кораблем поколений он мне был милее, – заметил Холден и, вызвав боевую программу, приказал «Росинанту» пометить новые обводы «Бегемота» как «дредноут класса “Бегемот”» и добавить в профиль угроз все замеченное вооружение.
– Такое воровство сходит с рук только государству, – позавидовал Амос. – Похоже, АВП стал реальной силой.
– Ага, – хихикнул Алекс.
– Марсиане выдвигают такие же претензии к нам, – заметил Холден.
– И они были бы правы, если бы мы взорвали их дредноут, прежде чем улететь на этой лодочке, – сказал Амос. – Только, как мне помнится, его торпедировали наши враги.
Наоми не встревала в разговор, занятая работой на панели связи. Холден, услышав, как она напевает без слов, понял, что работа сложная.
– Вы бывали на «Наву»? – спросила Моника.
– Нет, – ответил Холден. «Росинант», рассчитывая боевую мощь «Бегемота», вываливал данные ему на экран. – Когда я в первый раз попал на Тихо, корабль еще строился, а к тому времени, как стал работать на Фреда Джонсона, они уже выстрелили им в Эрос, и корабль, промахнувшись, ушел за пределы Солнечной системы. Вот на корабле, который отрядили на поимку, я был.
Данные «Росинанта» удивляли. Кажется, корабельный мозг полагал, что «Бегемот» не обладает структурной прочностью для поддержки того вооружения, которое он выставлял напоказ. Собственно, «Росинант» уверял, что если корабль АВП выстрелит одновременно хотя бы из двух больших рельсовых пушек, его обшивка с вероятностью в тридцать четыре процента лопнет. А на борту «Бегемота» таких пушек насчитывалось шесть. От нечего делать Холден приказал «Роси» смоделировать тактический пакет для боя с гигантом и послал его Алексу с Наоми. Вряд ли они в нем нуждались.
– Вам не понравилось работать на АВП? – спросила Моника, улыбаясь так, словно заранее знала ответ.
Холден подозревал, что она потрясающе играет в покер, хотя втянуть ее в игру до сих пор не сумел.
– Были и плюсы, и минусы, – ответил он с улыбкой, которой Моника ждала от знакомого ей Джеймса Холдена. Отвлек внимание на себя.
– Джим? – Наоми наконец оторвалась от панели. – Помнишь, я говорила об утечке памяти, которую уже месяц пытаюсь выловить? Так вот, она нарастает.
– Насколько? – спросил Алекс.
– Варьируется от двадцати одной тысячной до тридцати трех сотых процента, – ответила Наоми. – Мне теперь каждые два дня приходится перезагружаться.
– Есть о чем волноваться, – засмеялся Амос. – У меня утечка мощности на целый процент. Наоми хмуро обернулась к нему.
– Ты мне не говорил.
– Ставлю месячное жалованье, что дело в изношенной проводке освещения. Будет время, сменю все на фиг.
– Такое часто случается? – спросила Моника. Алекс опередил Холдена с ответом:
– Черта с два! «Роси» – крепкий корабль.
– Да, – вставил Амос, – так крепко сбит, что дерьмовинка вроде пузырьков в памяти и горелых лампочек для него – милые забавы.
Он адресовал Монике улыбку, совершенно неотличимую от настоящей.
– Вы все-таки не ответили мне насчет работы в АВП. – Моника развернула кресло лицом к Холдену и кинула взгляд на схему угроз, рассчитанную «Роси». Оружейные порты на корпусе «Бегемота» горели злобными красными глазками. – Вы не в ссоре?
– Нет, по-прежнему друзья, – протянул Холден. – Причин для беспокойства нет.
От корпуса «Роси» отразился дальномерный луч лазера «Бегемота». Любезность за любезность. Прицельные лазеры отключены. Просто два корабля проверяют, не слишком ли сблизились.
Нет причин для беспокойства.
Да, как же!
Глава 11. Мелба
Станни смотрел на экран из-за левого плеча Мелбы. Ладонью он тер по гладкой ткани рабочих брюк, словно хотел расслабить сведенную четырехглавую. Мелба уже знала: это у него признак нервозности. В тесноте «Сересье» ему приходилось стоять так близко, что Мелба затылком чувствовала тепло его тела. В другой обстановке такая близость с мужчиной предполагала бы интимность, а здесь ничего не значила, даже не раздражала.
– Мира![11] – сказал, прихлопнув ладонью, Станни. – Да, вот здесь.
На старом мониторе в левом нижнем углу постоянно светились зеленые квадратики пикселей – ремонтировать было слишком сложно, а менять экран – не окупится. И все же он давал лучшее, чем ручной терминал, разрешение. Для неспециалиста схема запрашиваемой мощности «Принца Томаса» напоминала ЭЭГ, сейсмограмму или визуальное изображение записи Бхангра. Но за эти недели, уже складывавшиеся в месяцы, Мелба стала специалистом.
– Вижу. – Она ткнула пальцем в пик. – А откуда это, можно определить?
– Черт его знает, – ответил Станни, потирая бедро. – Видеть вижу, но чтоб мне знать, что я вижу.
Мелба незаметно провела языком по зубам, сосредоточилась, вспоминая, что говорила по поводу всплесков мощности учебная программа. Ее неопытность странным образом оказалась в плюсах команды. Станни, Рен, Боб и Соледад были лучшими практиками, но теорию недавно учила только Мелба. Порой оказывалось, что она помнит простые вещи, которые все они когда-то знали, да забыли. Соображала Мелба медленнее, зато ничего не упускала, потому что еще не знала, на какие мелочи позволительно закрывать глаза.
– Не при переходе к торможению возникает? – спросила она.
Станни крякнул, словно от боли.
– При выходе в ноль g один из регуляторов перезапускается, – сказал он. – Правда, ничего серьезного. Неловко выходит, когда все наши проповедники летают по воздуху. Все-таки надо вернуться, проверить еще раз.
Мелба, кивнув, сделала заметку в уме: прочитать, что для этого нужно. Пока она помнила только повторенную во всех трех программах фразу, что на половине пути корабль отключает тягу, переворачивается и начинает ускорение в обратную сторону и что этот момент требует особого внимания.
– Вставлю в график, – решила она и подтянула к себе расписание.
В ближайшие десять дней выпадала пауза, позволявшая вернуться на главный корабль. Она зачернила просвет, пометила его и вставила дежурство всей группы. Все это далось легко и естественно, словно всю жизнь занималась подобным. В каком-то смысле так оно и было.
Флотилия вышла на последний этап пути. Орбиту Урана миновали несколько недель назад, Солнце отсюда представлялось яркой звездой в черной бездне неба. Все факелы двигателей теперь смотрели в сторону Кольца, скорость падала с каждой минутой. Для кораблей с эпштейновской тягой это было в порядке вещей, однако Мелба не могла отделаться от ощущения, что все они стремятся прочь от цели, которая тащит их к себе против воли.
Когда говорили не о работе, единственной темой – в столовой, на тренажерах, на челноках, летящих к обслуживаемым бригадой кораблям, – стало Кольцо. Научники с Марса и их конвой уже были там, разглядывали его сквозь пустоту. Официальных сообщений не поступало, зато сорной травой разрастались слухи. Луч света, направленный в Кольцо и наткнувшийся за ним на препятствие, отражался назад, как в обычном пространстве. Но при приближении к Кольцу начинали подозрительно меняться некоторые константы. Микроволновый фон, исходивший из Кольца, был старше Большого взрыва. Поговаривали, что, если вслушаться в шум помех по ту сторону Кольца, можно было различить голоса мертвецов с Эроса или проклятых душ. Мелба замечала ужас в голосах рассказчиков, видела, как украдкой крестится Соледад, чувствовала давящую тяжесть. Общий нарастающий страх был ей понятен – не потому, что она его разделяла, а потому, что ее личный кризис тоже близился с каждой минутой.
Чудовищный монстр АВП был на подходе, его ожидали к Кольцу почти одновременно с земной флотилией. Не то чтобы через несколько дней, но скоро. «Росинант» уже обогнал сравнительно тихоходного «Бегемота». И она, и Холден всплывали из глубин планетной системы. Скоро их пути пересекутся. Атака, публичное унижение Джеймса Холдена и его смерть. А потом…
Странно было думать, что случится потом. С каждой новой фантазией она все легче представляла, как возвращается в жизнь Мелбы. Почему бы и нет. Кларисса Мао – пустое место, ее все равно что нет. У Мелбы Кох хоть работа имеется. И прошлое тоже. Эта мысль становилась еще притягательнее из-за своей неправдоподобности. Конечно, ей предстояло вернуться домой, вновь стать Клариссой, сделать все возможное для восстановления доброго имени семьи. Этого требовала честь. Остаться – значило уподобиться Джули.
Маленькую Клариссу старшая сестра восхищала и раздражала. Джули была хорошенькой. Умной. Чемпионкой регаты. Джули умела рассмешить отца. Джули всегда была права. Петер, младший брат Клариссы, на всю жизнь остался для нее малышом. Близнецы Майкл и Антея делили мир на двоих, общались понятными только им двоим шутками и фразами и в семье казались гостями. Джули была старшей – такой, какой хотелось стать Клариссе. За ней она тянулась. Не одна Кларисса смотрела на Джули снизу вверх. Мать тоже к ней так относилась, и это еще больше сближало Клариссу с матерью.