Весьма многие причины, о которых будет рассказано позже, что немаловажно, произошли на территории и под юрисдикцией огромной сатрапии, или, как ныне принято выражаться, государства, с весьма длинным названием, краткая форма которого звучит достаточно просто: Советский Союз.
Слово «Союз» при этом означает некое сообщество или единение, а слово «Советский» – есть прилагательное, образованное от слова «Совет», которые обозначает практически то же самое, что и наш Совет Высочайших и Мудрейших, только в гораздо более упрощенной, примитивной форме. Таким образом, «Советский союз» фактически обозначал что-то, подразумевавшее «Сообщество сообществ» или что-то в это роде.
Чтобы показать, что собой представляла эта сатрапия, я расскажу вам об одном небезынтересном факте – в самом центре столицы этой страны, на главной ее площади, которая по причинам, которые будут понятны позже, называется Красной, находилось здание, у которого и днем, и ночью стоял вооруженный караул.
Выглядело оно, как небольшая усеченная пирамида, сооруженная в виде ступеней..
Здесь, как ни странно, находился не золотой запас этой сатрапии, и даже не ее государственная печать, не говоря уже а государственных тайнах и секретах.
Здесь, всего-навсего, находилось тело их мертвого Вождя. Первого Вождя. Тело, законсервированное до такой степени, что его можно было назвать «мумией», или, на более понятном нам языке – «чучелом». Примерно таким же, какое сотворили безумные египтяне из небезызвестного нам Тутанхамона.
Сатрапия сия уже канула в лету, уступив место другой, но, тем не менее, здание это до сих пор пребывает на своем месте, как и чучело Первого Вождя. Зачем оно там находится, вам не скажет никто, даже мудрейший из мудрых Председатель Академии Наук.
Занимательно также то, что официально Вождем именовался лишь первый Вождь. Другие же – со второго по седьмой, несмотря на то, что фактически являлись Вождями, именовались титулом «Генеральный секретарь», что на понятном нам языке означает «главный среди равных».
Что и говорить, государство это было весьма своеобразное, тем более, что общепризнанным символом этого государства служил пентакль, представляющий собой красную пентаграмму, внутри которой был изображен молоток, скрещенный с каким-то изогнутым зубилом. Хотя я подозреваю, что это есть не изогнутое зубило, а проявившийся в полумраке силуэт кельмы. Кельмы каменщика…
Забавно, что многие люди считали, что истинным символом сей страны являлся другой предмет, представляющий собой хозяйственный инструмент в виде небольшой лопатки с загнутыми вверх боковыми краями и небольшой ручкой, предназначенный для зачерпывания небольшого количества сыпучих тел или для сбора мусора при подметании. Предмет этот имел довольно-таки неблагозвучное название «совок». Из примеров употребления данного термина можно вспомнить идиому «жить, как мусор в совке» – то есть жить хорошо, уверенно, не беспокоясь о завтрашнем дне.
Указанная сатрапия была огромна по своим размерам – в этом отношении с генеральными секретарями мог поспорить разве что мальчишка Тэмуджин. Благодаря усилиям Второго Вождя – одиозного харизматичного усача – сатрапия приобрела неслыханную промышленную и военную мощь, и могла показать всему миру так называемую «кузькину мать». «Кузькина мать» означала примерно тоже самое, что у дуэлянтов времен Людовика XIV могла означать брошенная перчатка, правда роль перчатки обычно в этом случае играл предмет обуви – неважно, была ли это калоша, мокасин или ботфорт.
Часто генеральные секретари показывали кузькину мать своим бывшим или действительным гражданам. Например, убив ударом ледоруба в стране, с которой не было ни одной мили сухопутной границы, настолько жаркой, что лед там можно было увидеть разве что в стаканах с дайкири.
Генеральные секретари занимались исключительно тем, что строили так называемый «коммунизм» в отдельно взятой сатрапии. «Коммунизм» означал «житие в коммуне» или попросту говоря «общинное житие». Для этого всего-навсего нужно было общими усилиями произвести все то, что человеку для жизни надо, и справедливо это разделить. В отличие от так называемого «капитализма», где все можно было купить за деньги.
И, если с первой частью сего плана справился еще Второй вождь – в Советском Союзе своими руками создавалось практически все (ну разве что, кроме бананов), то со второй частью, а именно справедливым распределением, вышла заминка. Великий совет при Вожде, под названием «Политбюро», что на понятный нам язык можно перевести, как «консилиум власти», никак не мог решить, будет ли справедливее делить все поровну, по потребностям или по труду. Кроме того, все дело осложняла одно древнейшая традиция – желать жить лучше своего соседа. А также лгать, притворяться и присваивать себе то, что можно присвоить (как сказали бы граждане этой страны, «то, что плохо лежит»).
В результате «коммунизм» построить так и не удалось, а удалось построить лишь более-менее приличный «социализм». А «социализм» это уже, извините, житие вовсе не «общинное», а всего лишь «общественное». И самая ужасная ошибка, которую генеральные секретари совершили, это, то, что им пришлось сохранить имевшие условную стоимость побрякушки и фантики под названием «деньги».
Это и предрешило весь исход. Социализм стал простой разновидностью капитализма. Причем разновидностью с множеством ограничений, большая часть которых сводилась к трем заповедям.
Вот эти три заповеди:
1. Нельзя зарабатывать деньги, ничего не делая
2. Нельзя становиться богатым сверх меры
3. Нельзя делать то, что тебе заблагорассудится
Так, может быть, и просуществовала бы сия сатрапия сотню–другую лет, как империя Тиберия и Октавиана, если бы не ошибка Четвертого Вождя. Тот, будучи человеком неглупым, хотя и имевшим репутацию маразматика, умудрился нарушить все три заповеди разом, начав продавать капиталистам неожиданно подорожавшую черную жижу, в изобилии водившуюся в огромных непролазных топях, которых было в избытке по всей территории сатрапии.
Эти легкие деньги сделали свою медвежью услугу: все, что было сделано по первому пункту плана строительства коммунизма, неминуемо пришло в упадок, сатрапия лет на тридцать отстала от всего остального мира, а к моменту правления Седьмого Вождя (Пятый и Шестой не в счет – они только и успели, что воцариться и умереть, привив в народе любовь к Шопену и Чайковскому) гражданам страны уже было практически нечего есть.
Тогда Седьмой Вождь огласил немыслимое, что носило название «перестройка», на более понятном нам языке может быть названо «кручу верчу», а по сути своей представляло дальнейшее послабление в смысле вышеуказанных трех заповедей. В результате сего сатрапия вновь приобщилась к Чайковскому (к счастью, на сей раз, без Шопена), едва не низвергнув своих граждан в пропасть гражданской войны, и в конце концов издохла, распавшись на полтора десятка так называемых «независимых» государств.
Все вышесказанное мною, возможно, не представляло бы никакого интереса, кроме как с точки зрения новейшей историографии и геополитики, если бы не появление на территории данной сатрапии в оное время одного, имеющего непосредственное отношение к вышеуказанному инциденту, объекта, который для пущей краткости и ясности будет наречен нами «объектом Ч.».
Глава 4. Майк Нагорный. Контора, которая не только пишет.
Никогда не сожалей о содеянном, ибо, погрязший в неведении своем,
считаешь себя обделенным и обездоленным, а на самом деле,
ты, сука, еще спасибо должен сказать, что живой остался и ноги унес
Первая заповедь разведчика
Я находился в просторном светлом кабинете, заполненной обычной офисной мебелью. Кабинет, как кабинет… Казалось бы, ничего особенного… Но внимательный глаз сразу определит, что с этим кабинетом явно что-то не так… Дверь открывается внутрь – значит войти в этот кабинет проще, чем выйти… Оказывается, эта доля секунды что-то решает. Тот миг, когда ты, потянув за дверную ручку, слегка отстраняешься, чтобы не столкнуться с приближающимся к тебе дверным полотном.
Окна не зарешечены… Выше второго этажа решеток не ставят. Да и смысла их нет ставить на усиленный стеклопакет. Такой даже тяжелым стулом не разбить.
Все стеллажи и шкафы строго за столом. На столе ничего лишнего. Да и все бумаги, имеющие отношение к делу, лежат белыми сторонами вверх. Все, что касается меня лично, подается строго дозированно – листок за листком, из рук в руки. Стол, как баррикада. Я не вижу, что происходит под столом – вполне возможно, что там стоит направленный на меня крупнокалиберный пулемет.
Стулья к полу не прикручены. Но вся остальная мебель прочно зафиксирована. Она определяет структуру пространства, выверенную до миллиметра. Несмотря на кажущуюся просторность, каких-то двух-трех сантиметров не хватает… Здесь невозможно нормально сесть, не упершись куда-нибудь коленками, а уж тем более нет никаких шансов развалиться, подбоченясь, или заложить ногу за ногу. Можно разве что скрестить руки на груди, уподобившись нахохлившемуся, сидящему на жердочке попугаю.
Здесь не принято покидать гостя без внимания, а уж тем более оставлять его в кабинете одного. Даже если надо выйти и сделать два шага по коридору, кабинет запирается на ключ.
Лампой в лицо сейчас никто не светит – это не в тренде. Зато на противоположной стене, слегка сбоку, почти на границе периферического зрения часы с большими стрелками. Минутная время от времени вздрагивает, с легким щелчком в очередной раз сдвигаясь по циферблату.
Говорят, такие часы помогают лучше всякого полиграфа. Все время думаешь о них – и забываешь о том, что надо бы покрасивее соврать. Правда сама так и просится с языка…
Следователь еще не пришел, и я завороженно созерцаю часы, пытаясь предугадать момент, когда дернется стрелка. За спиной у меня роется в бумагах помощник. Здесь, как в саду камней – как ни повернись, все время кто-то оказывается у тебя за спиной.
Через пару минут в кабинете появился и сам следователь. Пожилой, мощный, слегка обрюзгший, как борец классического стиля на пенсии. Виктор Александрович… С какой-то необычной фамилией.
Он уселся передо мной за стол, с шумом швырнул передо мной пухлую папку и, слегка нахмурившись, как бы между делом, произнес:
– Ну, что, мой друг, поздравляю, наша с вами эпопея подходит к логическому концу.
– Вы мне толком сказать можете, что произошло с моим отцом? – нетерпеливо перебил его я.
Виктор Александрович осклабился и неприятно посмотрел на меня:
– Вы в постановлении мне распишитесь, и идите на все четыре стороны… Остальное из прессы узнаете – сейчас там столько всего пишут…
Эпопея эта началась очень давно. Именно тогда, когда я вернулся с деловой поездки и обнаружил, что павильон, для которого я привез товар, сгорел дотла, отец мой пропал без вести, а в квартире трое в штатском перевернули все вверх дном.
Сперва я связал все это с неприятным уродливым типом, с которым у меня перед отъездом вышел конфликт. Я этого решил не оставлять, поднял на уши всю криминальную милицию в городе… И вот тут начали происходить странные вещи.
Началось все с того, что дело об исчезновении моего отца в милиции возбуждать отказались. Отказались, потому что уголовное дело уже было возбуждено, причем было возбуждено именно «комитетчиками».
Затем были достаточно слабые попытки выяснить причину и последствия учиненного в квартире обыска. В результате мне пришлось дать подписки о невыезде, о неразглашении материалов предварительного расследования, а затем и о неразглашении материалов следствия. И тогда я понял, что застрял в этом городе надолго: без денег, с кучей привезенного китайского барахла и без каких-либо перспектив начать дело.
Но вся соль, естественно, была не в этом…
Вся соль была в том, что, подписав все необходимые бумаги, я, как единственный близкий родственник, начал знакомиться с материалами дела, из которых узнал, что…
Узнал, что отец мой был внештатным сотрудником «конторы»… «Конторы», которая не только, и не столько пишет, сколько занимается обеспечением государственной безопасности…
И что пропал он как раз во время одной из спецопераций.
И что всю его одежду и оружие выловили через два дня в соседней речушке, что привело к версиям об утоплении по причине несчастного случая либо самоубийства.
И что тело обнаружено не было, как и иных свидетельств вышеуказанных версий, первой или второй…
Виктор Александрович протянул мне несколько бланков.
– Что это? – спросил я.
– Вы расписывайтесь-расписывайтесь… Вот постановление о закрытии уголовного дела. В связи со сроком давности. Вот решение об изменении статуса информации. – следователь подавал мне листочки один за другим.
– Какой это информации?
– Выражаясь фигурально, сняли гриф секретности с проекта «Немезида», в котором участвовал ваш отец… Вот постановление о снятии с вас всех мер пресечения. Теперь вы абсолютно свободны… Можете ехать куда угодно. Ну не прямо сейчас – следователь посмотрел через плечо на часы – но завтра-послезавтра… Базы в погранкомитете обновятся, и тогда – в любую точку мира, пожалуйста…
– Мемуары пишите, интервью, все, что угодно… – продолжал Виктор Александрович – Никакой секретности. Вот кстати…
Он порылся в ящике стола и достал оттуда сложенную вчетверо газету.
– Вот полюбопытствуйте… Чем мы занимались – он протянул мне газету. – Дарю. Почитаете на досуге.
Я взял из рук следователя газету, успев прочесть заголовок.
КАК МЫ НАВОДИЛИ ПОРЯДОК НА ДОРОГАХ
– Даже сам… – Виктор Александрович устремил взгляд на портрет, висевший над дверями – Высоко оценил нашу работу.
– Далее – продолжил он – Возвращаю вещи вашего отца, изъятые при обыске.
В руках у меня оказалась пухлая папка с бумагами, серый, побитый молью плащ и ржавый сапожный молоток.
– Распишитесь здесь… И здесь… Получил, претензий не имею, законный представитель, дата, фамилия, инициалы… Вот решение суда о признании умершим.
– Зачем же? – вспылил я – Вдруг он еще жив?
– Да, да, может быть, жив – согласился Виктор Александрович – но вам-то проще будет – с квартирой там, да и со всем остальным.
– Я даже больше вам скажу – я точно знаю, что он жив… – продолжил он – Вот посмотрите-ка… Из отдела аналитики мне передали.
Виктор Александрович достал из тоненькой папочки, лежавшей у него на столе, листок – распечатку новостной ленты одного из Интернет-сайтов. На нем красным маркером был обведен заголовок
ЗАГАДОЧНЫЙ БОМЖ ЖЕСТОКО ПРОУЧИЛ ХУЛИГАНОВ
– Что это?! – удивился я.
– Ваш отец – ответил Виктор Александрович. – Город Уссурийск. Я на сто процентов уверен, что это он. Это его почерк… Я все-таки очень долго с ним проработал.
И он посмотрел на меня добрыми глазами, почти ласково. Следователь… Виктор Александрович. В моей памяти сразу всплыла его необычная фамилия – Карнаухов.
Глава 5. Макс Питерсон. Двухкомпонентная хрень.
Я даже не буду задаваться вопросом – оправдывает ли цель средства.
Это все бесполезная философия. Я переформулирую вопрос по-другому:
Оправдывает ли она хотя бы побочные эффекты?
В кулуарах Генеральной Ассамблеи ООН
– Ну, допустим, я вас не выдам. А дальше-то что? – спросил я.
– И во-вторых… – не обращая внимания на мой вопрос, продолжал доктор.
– Что во-вторых? – спросил я.