Только правда, только хардкор. Том 1. - Шмонов Ким 3 стр.


– Во-вторых, времени у нас нет совсем. На кону целая Вселенная, знаете ли.

– Великолепно… – произнес я, стараясь скрыть иронию – А я-то зачем вам нужен?

– Дело вот в чем… Вам скоро предложат один очень секретный проект. Нам хотелось бы, что бы вы действительно приняли в нем участие.

– Но почему?! – все мои надежды на спокойную жизнь окончательно рухнули.

– Проект потенциально опасен. Я бы даже сказал, очень опасен. Через вас мы могли бы его контролировать. Если проект передадут кому-либо другому, возможно, нам придется действовать более жестко. Намного более жестко.

– Намного более жестко… Это как?

– У меня для этого есть Луи.

– Луи?

– Луи Хмега… Луи, выгляни…

Приоткрылась дверь и оттуда показался коренастый брюнет с массивной челюстью. Его щеки сплошь покрывала иссиня-черная щетина. Он мне подмигнул и двумя пальцами показал «V». Затем дверь тихо закрылась.

– Эээ… Однако и кадры у вас – произнес я.

– Между прочим, профессионал своего дела… Кстати, помните Кеннеди?

– Так это вы его убили?

– Нет, конечно. Смерть была инсценирована. Он спокойно прожил еще тридцать лет на островах Кирибати. Но, увы, мы ему стерли память.

– А как же Освальд?

– Наш человек. Прикрывал Луи.

– А его-то зачем убили?

– Его смерть также была инсценирована. Нужно же было его как-то спасти от электрического стула.

– Ничего себе – произнес я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Теперь вы понимаете, что намерения у нас серьезные? – спросил доктор.

– Не сомневаюсь – ответил я.

– Но мы – это мягкая сила. За последние лет сто только один раз Луи по-настоящему собирался кого-то убить.

– Собирался? И что, убил?

– Нет, только собирался. Но он опоздал.

– Опоздал? Куда?

– Когда Луи прибыл на место, тот человек был уже мертв.

– Ого! Кто же его убил?

– Его не убили. И сказать, что он умер сам, тоже нельзя. Это был русский. В газетах, конечно же, написали, что он умер от пьянства.

– А зачем?! Зачем все это?

– Ооо, это длинная история. Одна из важнейших заповедей мироздания едва не оказалась нарушенной… Масштаб катастрофы был бы так велик, что возможно, потребовалась бы глобальная перезагрузка.

– Глобальная перезагрузка?

– BIG BANG!!!!! – прокричал доктор, громко хлопнул в ладоши и зловеще рассмеялся.

– Но знаете, что больше всего меня волнует в этой истории? – продолжил он.

– Что? – переспросил я, не переставая удивляться.

– Вы только представьте, Луи как угорелый, несется к нему черт знает куда, в эту Россию, чтобы остановить катастрофу. А что же этот русский? Он мог бы получить физическое бессмертие, абсолютную власть… Луи был уже готов сражаться с ним не на жизнь, а на смерть… И что в итоге? Он просто исчез из этого мира, оставив здесь пустую, вегетативно существующую, физическую оболочку. У меня до сих пор такое чувство, будто меня просто одурачили…

Тут резко открывается дверь и в комнату влетает «Бентли».

– Макс, тебя утвердили. – возбужденно произнес он – Срочно надо готовить документы. Тебе допустят к высочайшему уровню секретности. Позвольте, а это кто? Что вы здесь де…

«Бентли», не закончив вопроса, оседает на пол. Краем глаза, я успеваю заметить, как Луи выдергивает шприц из его шеи.

– Вот теперь позвольте, мистер Питерсон, вернуться к сути нашего проекта. – сказал доктор, и стал собирать выпавшие из папки «Бентли» листки.

– Двухкомпонентная хрень? – спросил я, указывая на листки.

– Та самая. Луи, убери отсюда Блэйнти. А мы с мистером Питерсоном пока войдем в курс дела.

Луи, одной рукой закинув ничего не соображающего Блэйнти на плечо, удалился в соседний кабинет.

– Итак! – продолжил доктор, рассеянно перебирая листки – Проект этот называется «Двухкомпонентное химико-бактериологическое оружие массового поражения». Кодовое название проекта – «Янус». Были идеи трех- четырех и более компонентных видов, соответственно кодовые названия были «Мушкетеры», «Битлы», «Пентагон», и так далее… Как вы думаете, Макс, почему международными конвенциями химическое и бактериологическое оружие запрещены к использованию?

– Ну… Это очень опасно, я думаю…

– Да, такие виды оружия опасны. И опасны они прежде всего для атакующей стороны. Вакцины, антидоты, противогазы, – все это не обеспечивает безопасности. А самое главное, смысл победы полностью теряется, если победителю достаются насквозь отравленные земля, вода и воздух. Мысль человеческая постоянно витала вокруг того, чтобы сделать такие виды оружия более контролируемыми. И основное направление в этом – разделение поражающего фактора на несколько компонентов.

Я слушал доктора с интересом, Мне показалось, что о чем-то подобном я и сам начал догадываться.

– Первый компонент – медленно распространяющийся, практически безвредный для здоровья. Его тяжело идентифицировать, но в случае обнаружения легко вывести из организма. При помощи него достигается полный контроль над поражающим фактором. Это может быть все что угодно – пищевые добавки, микроэлементы, пестициды, небольшие дозы радиации, генетика. Второй компонент – непосредственно поражающий, абсолютно безвредный в чистом виде, очень быстро распространяющийся, и дающий катастрофические последствия в сочетании с первым компонентом. Компоненты могут иметь как химическую, так и биологическую природу. Могут существовать еще и компоненты с другими функциями – например, ингибитор, блокирующий распространение поражающего фактора, или антидот. Могут быть варианты, когда поражающий эффект получается от сочетания трех или четырех факторов.

Казалось бы, в этом нет ничего опасного. Но это далеко не так. В жизни современного человека появляется много дополнительно действующих химических и иных факторов, которые могут непредсказуемо повлиять на течение процесса. Знаете, когда был проведен первый эксперимент по этому проекту?

– Когда? – спросил я.

– В конце 1970-х годов. И знаете, какой побочный эффект возник тогда в результате этого эксперимента?

– Нет.

– Вирус иммунодефицита человека! А кстати, если хотите знать, я вам скажу, зачем мы отстранили от власти Кеннеди… Он планировал повторение Филадельфийского эксперимента!

Голова у меня пошла кругом, и я потерял сознание.

Глава 6. Доклад сэра Генри Маха-Гранде на Совете Высочайших и Мудрейших. Архиспецифичность.

Кто рожден, тот и смертен

Первое правило мира

Объект столь пристального нашего внимания являлся типичным представителем вида Homo sapiens, вида, который совершенно искренне считал себя единственными носителями разума и конечным звеном пищевой цепочки на этой планете и столь же искренне заблуждался и в том, и в другом утверждениях.

В традициях данного вида временные характеристики бытия любого его представителя, как правило, описывались трехступенчатой шкалой: родился, созрел и умер.

Первая стадия – рождение – представляет собой медленный и достаточно травматичный процесс проникновения в этот мир через гениталии материнской особи. Забавно, что в некоторых конфликтных ситуациях представители данного вида словесно побуждают друг друга проделать сей процесс в обратном порядке, как будто помнят те незапамятные времена, когда такое еще было возможно.

Вторая стадия – зрелость – обозначает наступление способности принятия самостоятельных решений. Иногда, ошибочно, данный этап обозначают наступлением какого-либо конкретного события, как-то: женитьба или замужество, зачатие (то есть подготовка к последующему проникновению в этот мир) детей, окончание всевозможных обучающих и воспитательных заведений, называемых «университеты» и тому подобное. Иногда зрелость наступает постепенно, в течении довольно протяженного промежутка времени, но в большинстве случаев, несмотря на кажущуюся неизбежность данного этапа, на самом деле, она не наступает вовсе.

Третий этап – смерть – прекращение существования в этом мире, как единого целого, наступающее в следствии крайнего изнашивания либо необратимого повреждения самой грубой, физической, то есть материальной оболочки, называемой «тело», которое является обязательным условием сознательного, частично сознательного или неосознанного присутствия в этом мире, называемого «жизнью». Вот на данном-то этапе представители этого вила и реализовывают свое предназначение в виде звена пищевой цепочки, являясь пищей для различного рода сущностей: от микроорганизмов, пожирающих их физическую, телесную оболочку, до всевозможных богов и демонов, питающихся иными, более тонкими, нематериальными оболочками.

С другой, так называемой телеологической точки зрения, существование отдельных индивидов, как правило, оценивается трояко, путем поиска ответов на следующие вопросы.

Во-первых, оставил ли индивид после себя наследников – то есть сумел ли посредством кооперации с другим индивидом противоположного бытийного модуса, называемого «полом», протащить в этот мир других индивидов, при условии, что эти другие смогли пережить его самого?

Во-вторых, какими действиями в процессе своего существования утруждал себя, помимо отправления естественных потребностей, поддержания своей жизнедеятельности и решения вопросов, отраженных в вопросе первом?

И в-третьих, какое наследство или наследие оставил после себя данный индивид – в смысле наличных и безналичных денежных средств, недвижимости, а также различных всевозможных нематериальных ценностей – в виде учений, вклада в развитие существующего фольклора или светлой памяти о себе?

Весьма иронично, что однозначно ответить на эти три вопроса возможно лишь по прошествии третьей стадии существования индивида – то есть тогда, когда он, по устоявшемуся выражению, уже «отошел в мир иной», и когда сами эти вопросы для этого индивида уже не имеют никакого значения.

Что касается нашего объекта, объекта Ч., то мне следует с самого начала заметить, что он в этом отношении является архиспецифичным, то есть в крайней степени отличающимся от большинства других представителей своего вида.

И в первую очередь это касается того, как он, этот объект, родился. Все дело в том, что он родился… мертвым.

Вот, послушайте…

«Наверное, этот день я не забуду никогда. Под конец моей смены неотложка привезла еще одну женщину. Очень тяжелую…

Она рожала и умирала. Умирала и рожала.

Она билась в страшных судорогах, иногда на несколько минут застывая в кататоническом ступоре. Закатились вверх невидящие глаза, изо рта шла пена. На шее, словно жгуты, вздулись вены, прерывистый хрип…

Рядом бригада токсикологов спорила с нашим анестизиологом.

Наглоталась таблеток… Разных… Одни вызвали преждевременные роды, а другие… Другие медленно, но неудержимо гасили мозговую активность. До нуля… А там – дыхательный и сердечный центры. Так что, времени у нас в обрез…

Спор не пустяковый. Сейчас малейшая ошибка может оказаться фатальной.

Пару раз до моего уха донеслось слово «антидот». Какой, к чертям, антидот? В такой-то мешанине.

Наверное, это суицид… То есть пока только попытка… Пока… Пока мы не сдались…

Попытка свести счеты с жизнью или просто психоз… Кто же сейчас разберет.

На меня надели стерильные перчатки, закрепили маску. За всеми этими приготовлениями я не заметил, что спор утих. Все вопросительно смотрели на меня. Все-таки, сегодня, последнее слово за мной…

– Комаров, общий! – скомандовал я анестезиологу – Мне полная неподвижность нужна. Извлечем плод – и делайте с ней, что хотите. Без этого вам ее все равно не спасти…

А потом, все как во сне. Первый надрез скальпелем… Матка… Лопнувший плодный пузырь… Мальчик… Застрял в родовых путях… С пуповиной, затянутой вокруг шеи…

Ноль… Ноль по шкале Апгар.

Когда ребенка уже увезли в реанимационное, я зашил пациентку и кинул Комарову:

– Все, зови токсикологов. А я… я разбился в лепешку…

И на ватных ногах я вышел из операционной в санбокс, где скинул с себя перчатки, маску, костюм и прямо в вымокшем насквозь халате, лег на кушетку и долго смотрел в потолок немигающим взглядом.

Потом, уже после душевой, после стакана крепкого чая, немного посвежевший, хотя и после шести сверхурочных часов, я пошел в ординаторскую, где планировал вздремнуть пару часов до утра, чтобы первым же автобусом уехать домой.

Проходя мимо реанимационной, я заглянул и нашел кувез с биркой, на которой было написано:

Ильчев Комаров

Да, у нас, если фамилия ребенка неизвестна, пишут фамилии принимавших роды врачей.

Я посмотрел на датчики. Датчик сердцебиения показывал ровную прямую линию…

Да, иногда мы проигрываем… Проигрываем в этой безжалостной схватке.»

Так заканчивается дневник замечательного человека, Врача с большой буквы Ильчева Виталия Сергеевича. Этот дневник позже был издан, и тогда он послужил замечательным учебником жизни для многих молодых медиков. Но тогда, в ту ночь…

Ильчев сел за стол в ординаторской и записал эти воспоминания. Потом он выпил еще кружку чаю и с тяжелым сердцем лег спать на кушетку, заведя себе будильник, чтобы попасть на первый автобус в шесть часов утра.

Спал он беспокойно – возможно, снилось ему, как он все еще борется за жизнь этого мальчика.

На первый автобус доктор Ильчев не попал – он скончался в четыре часа тридцать минут от обширного инфаркта. Его тело обнаружила в ординаторской уборщица в девять часов утра.

Часом ранее, в восемь часов, консилиум врачей посетил реанимационное отделение. Осмотрев новорожденного, на бирке у которого красовались фамилии докторов Ильчева и Комарова, консилиум пришел к выводу, что несмотря на серьезную недоношенность, основные показатели его жизнедеятельности находятся в приемлемых рамках, и жизни его ничего не угрожает.

Глава 7. Майк Нагорный. Мать моя женщина!

Трудно не заметить черного кота в темной комнате,

Особенно, когда он залез тебе на голову,

Да и еще мурчит прямо в ухо, говнюк этакий!

Кун Цзэ, сильный и независимый.

Выходные я провожу по-разному. Не буду перечислять все возможные варианты. Их слишком много… В конце концов, кому какое дело, как проводит свой уикенд молодой мужчина тридцати с небольшим. Неженатый. В меру симпатичный. В меру интересный. Ну да дело совсем не в этом…

Сегодня, к примеру, я спал, как сурок, почти до полудня. Потом встал, лениво оделся и вытащил свое тело наружу. Наружу – это значит на свежий воздух… Несмотря на то, что солнце было уже высоко, жары не было. Где-то менялся атмосферный фронт – было облачно и ветрено.

Я заправился кофеином в ближайшем кафе. Кофеин с сэндвичем – это можно так сказать, завтрак. А если учесть еще и время происходящего, то можно даже сказать, что это был завтрак и обед вместе взятые. Следовательно, день сегодня практически свободен, по крайней мере, до ужина…

Но это так, лирика…

Я бродил по так называемому местному «Арбату» – пространству чрезвычайно динамичному и противоречивому, где ювелирные магазины соседствовали с попрошайками, уличные музыканты оттеснялись летними площадками пиццерий, а строительные заборы время от времени появлялись то тут, то там. Появлялись, а затем исчезали.

Здесь рушили старые, наверное, уже вековые дома. Дома, где в стенах еще можно было найти всеми забытый сверток с серебряными монетами, а в земле рядом с домом – кости… Настоящие человеческие кости, иногда в огромных количествах. Рушили вместе с подворьями, и тогда начиналась миграция обитавших там ежей, когда они целыми стадами в сумерках начинали перемещаться по городу, вызывая восторг поздних прохожих и священный ужас автомобилистов.

Назад Дальше