Провозглашение партией идей открытости, а затем речь Горбачева на январском (1987) пленуме ЦК КПСС, где он назвал демократизацию советского общества важнейшей целью партийной политики, возродили надежды на то, что и социология будет в полной мере востребована, получит все необходимые права на свободное изучение и предание гласности реальных запросов и чаяний населения. В печати стали появляться настойчивые требования приступить к регулярным опросам общественного мнения, для того чтобы воплотить в жизнь новую политику КПСС. Такие газеты, как «Известия», «Советская культура», «Литературная газета», в числе первых приступили к публикации статей критического характера с обстоятельными ссылками на данные социологических исследований. В 1986 г. к ним присоединились и быстро вошли в роль «флагманов гласности» газета «Московские новости» и журнал «Огонёк». Способствовали повышению интереса к социологической литературе и книжные издательства.
Но самое главное – Горбачев, не в пример Хрущеву, открыто взял в союзники интеллигенцию. Теперь уже власть не выражала свой гнев по поводу критики «снизу». Более того, ввиду общности идеалов и целей – поддерживала ее[32].
Однако – и это необходимо подчеркнуть – острота критических порывов социологов, экономистов, историков, философов и их бескомпромиссность в том, что касалось предания гласности и анализа отрицательных сторон прошлого, проявлялись в существенно меньшей степени, чем активная гражданская позиция журналистов, публицистов, деятелей искусства. Можно сказать жестче: до 1988 г. воздействие горбачевских политических реформ на социологию (более широко – обществоведение, социальные науки) было незначительным. Оно проявлялось скорее в «квазидемократической фразеологии и осторожном нарастании экзальтации в печати»[33]. В основе их осторожного поведения лежала чисто научная причина – инерция науки, вследствие которой «начатые исследования держат ученого в плену, требуя своего завершения»[34]. Нужно было время, для того чтобы появились журнальные и книжные публикации социологов, ощутимо отмеченные духом новых настроений общества и его граждан. Это хорошо видно на примере журнала «Социологические исследования». Два первых номера 1985 г. вышли без намеков на какие-либо либеральные изменения. Достоинство этих номеров можно усмотреть лишь в том, что они являются последними «социологическими памятниками» периода застоя.
Здесь уместно напомнить, что в этот период Горбачев неоднократно говорил в своих выступлениях о сопротивлении противников перестройки курсу на радикальные перемены. Скрытая или явная оппозиция горбачевским реформам, убежденность в том, что перемены носят временный характер и что рано или поздно все вернется на круги своя, были далеко не редким явлением в среде обществоведов. Многие преподаватели исторического материализма, научного коммунизма, политической экономии сразу, не раздумывая, отвергали идеи перестройки, считая их проявлением ревизионизма, и, подобно Нине Андреевой, открыто отказывались «поступаться принципами»[35]. Значительная часть оппозиционеров входила в состав социологического истеблишмента в центре и на местах и поэтому могла успешно противодействовать попыткам либерализации социологического мышления. Именно эти люди на словах почтительно восхваляли нового советского руководителя и его программу экономического ускорения, оставаясь на деле неизменными поборниками партийного духа, классового подхода при анализе явлений общественной жизни и идеологической чистоты.
К чести профессионального социологического сообщества, его ядро считало и думало совсем иначе. Здесь мне хотелось бы выделить особо академика Татьяну Заславскую – бесспорного и авторитетного лидера этого ядра.
Как уже отмечалось, первоначально социологи не слишком бурно отреагировали на изменения в стране. Ситуация изменилась лишь в ноябре 1986 г., когда с докладом на отчетно-выборной конференции Советской социологической ассоциации выступила Заславская, которая убедительно доказала, что социология хотя и является самостоятельной отраслью знания об обществе, тем не менее остается наукой без социологов[36]. Согласно сделанным ею выводам, социологи мало содействуют реформаторским усилиям Горбачева. Социальные науки остаются неадекватными ситуации в стране. Но главное – социология должна стать инструментом перестройки.
Следующее по важности событие – публикация основных положений доклада Заславской в газете «Правда» 10 февраля 1987 г. Это дало повод для возникновения новой волны надежд на то, что социология освободит себя от пут нормативного марксизма и получит возможность увидеть и показать советское общество таким, каким оно является в реальности, со всеми его противоречиями и аномалиями. Какое-то время эти надежды оправдывали себя.
Демократическое поле, замечал А. Яковлев, завоевывалось по кусочкам и путем довольно жесткой борьбы, в равной мере требовавшей и мужества, и гибкости[37].
17 июля 1987 г. ЦК КПСС, Совет Министров СССР и ВЦСПС приняли Постановление № 825 «Об усилении работы по реализации активной социальной политики и повышении роли Государственного Комитета СССР по труду и социальным вопросам». В одном из пунктов этого постановления признавалась целесообразность создания Всесоюзного центра изучения общественного мнения по социальным вопросам при ВЦСПС и Госкомтруда СССР. 17 декабря 1987 г. оба названных учреждения, исполняя волю инстанций, образовали Всесоюзный центр изучения общественного мнения по социально-экономическим вопросам в Москве с 25 опорными пунктами, расположенными во всех столицах союзных республик и ряде других городов страны. Идея, которая долго витала в духовной атмосфере советского общества, наконец-то была реализована, обрела плоть. Первым директором ВЦИОМа стала Татьяна Заславская, а ее заместителями – Борис Грушин и Юрий Левада. Потребовалось совсем немного времени, для того чтобы ВЦИОМ был признан прочно и на многие годы вперед бесспорным лидером в массовых опросах населения страны.
Однако его роды были трудными. Президиум ВЦСПС встретил в штыки предложение «верха» приписать научную структуру к «школе коммунизма», каковой, по партийным канонам, являлись советские профсоюзы. При стартовых обсуждениях положения о ВЦИОМе члены секретариата ВЦСПС проявили полное невежество не только в вопросах изучения общественного мнения, но и в отношении собственных решений, «забыв» на время свою же резолюцию в поддержку ВЦИОМа, принятую в ответ на решения июньского (1987 г.) Пленума ЦК КПСС[38]. Главным препятствием на пути создания ВЦИОМа была заложенная в проект открытость, гласность его деятельности. По мнению профсоюзных «хозяев», все материалы ВЦИОМ должен был представлять только им, с тем чтобы они, и только они решали, что посылать в директивные органы, а чему закрывать дорогу куда бы то ни было. Даже в ЦК КПСС, чьей волей создавался всесоюзный механизм исследований общественного мнения, ВЦИОМ не мог выходить самостоятельно. Конец истории благополучный, ВЦИОМ пробился к народу. Однако я поступлю против научной и гражданской совести, если не скажу о муках сотворения нового дела. Заславская писала: «При обсуждении положения издевались над Грушиным <…> били его и в зубы, и в живот, хотя знали, что конечной победы им не видать»[39].
Замечу, что весь этот цикл с благополучным эпилогом занял около 60 лет – если вести отсчет с конца двадцатых годов. В другом измерении это составило свыше 30 лет, если считать от дней работы ХХ съезда КПСС.
В основе моего понимания истории послевоенной социологии, предшествовавшей созданию индустрии опросов общественного мнения и появлению ВЦИОМ, лежит оппозиция естественного и неестественного (несвободного, подконтрольного, регламентированного сверху) процессов возникновения и развития социальных наук. В СССР господствовала неестественная форма существования социологии (по аналогии с другими сферами), знаменовавшая собой полную зависимость ученых и администраторов науки от власти, прежде всего партийной и государственной. Вмешательство режима в деятельность профессионального сообщества было постоянным, именно оно стало предпосылкой ущемленного состояния науки и всех ее компонентов[40].
Для людей, которые никогда в руках не держали советский паспорт, полагаю, будет бесценен этот рассказ о том, как пораженная в правах наука обретала статус полноценной научной дисциплины. Как периодизация истории социологии оказалась сопряжена с ее отношениями с властью. Как все та же наука выглядит в глазах социологического сообщества, которое получило возможность подвести некоторые итоги пути, пройденного от начала реабилитации социологии и опросов общественного мнения до наших дней.
Б. М. Фирсов,
доктор философских наук, профессор, создатель и почетный ректор Европейского университета в Санкт-Петербурге
Июль, 2020
Часть I
Пролегомены[41]
Мы пытались ответить на кардинальные вопросы.
Борис Грушин
Отправной точкой возрождения социологии в СССР можно считать состоявшуюся в 1956 г. конференцию Международного института социологии по проблемам мирного сосуществования, в ходе которой ученые обратили внимание Академии наук СССР на то, что общественные науки не ограничиваются только научным коммунизмом и философией. В августе этого же года группа советских ученых приняла участие в III Всемирном социологическом конгрессе в Амстердаме.
В период оттепели был выбран курс на расширение международных связей, но участие в крупных научных мероприятиях за рубежом предполагало членство в национальных профессиональных организациях. В 1958 г. была учреждена Советская социологическая ассоциация (ССА). В рамках ассоциации и поставили вопрос о необходимости выделения социологии в самостоятельную дисциплину. Андрей Здравомыслов, президент Профессиональной социологической ассоциации (1992–2002), описывал этот период так: «Когда мы начинали эту работу, одним из главных мотивов социологической деятельности было зафиксировать несоответствие реальности и официальной идеологической доктрины».
С другой стороны, указывает Юрий Левада, «попытка возродить социологию в советском обществе 60-х годов была предпринята <…> в рамках ожидания очередного социального чуда, каковое воплощалось в лозунге “научного управления” обществом»[42]. Благодаря этому «социология, как, пожалуй, ни одна общественная наука в СССР, была на подъеме. Это проявилось в кадровом составе: в социологию пришли яркие и квалифицированные люди, предполагалось, что социология изменит или поможет изменить жизнь. Она возникла в противовес идеологической науке, когда общество захотело чего-то нового, лучшего, „социализма с человеческим лицом“. Социология стала противовесом идеологии, которая воспринималась как тормоз. Главным вопросом для социологов стала возможность проверить, как идеологические догмы соотносятся с реальной жизнью»[43].
Первые попытки эмпирического изучения общественного мнения путем использования опросного метода в СССР зафиксированы в конце 1950-х годов, когда при «Комсомольской правде» – главной молодежной газете страны – возник Институт общественного мнения (ИОМ). Это было совершенно неожиданно и необычно, и его создатель, Борис Грушин, позже говорил об ИОМ так: «Это был подарок судьбы, некий нечаянно подвернувшийся механизм для исторического прорыва страны в сторону гражданского общества, в политическую демократию – эффективный способ формирования общественности, повышения уровня ее самосознания, налаживания ее связей с другими политическими институтами, в том числе институтами власти»[44].
Увы, за несколько лет существования ИОМ не только научился проводить научные опросы, но и столкнулся с полным игнорированием их результатов действующей властью. Возникло «драматическое напряжение между наукой и властью, базировавшееся на неприкрытой незаинтересованности органов управления в производстве объективного социального знания и выражавшееся в <…> настороженном отношении к любой мало-мальски серьезной информации, которая добывалась в рамках научной (а не чисто сервилистской, холуйской) социологии <…> Такая социология была одновременно и опасна, и неудобна»[45]. Опасна и неудобна – потому что «а) свидетельствует о неблагополучии общества и б) требует принятия решений»[46]. Усилия социологов по возрождению критической и эмпирической науки, добавляет Юрий Левада, «вызвали несоразмерные опасения идеологического порядка, поскольку выходили за рамки доминирующего нормативно-идеологического шаблона <…> Это обрекло на неудачу всю попытку социологического ренессанса»[47].
К концу 1960-х годов работа ИОМ была свернута, но социологические исследования не исчезли. Наоборот, они стали проводиться чаще, по разным темам и в разных регионах страны. Их польза была признана, но социологам не позволяли выносить на обсуждение действительно радикальные вопросы, искусственно ограничивали масштаб и тематику их работы сугубо конкретными, узкими и максимально деполитизированными сферами – прежде всего так называемой заводской социологией. Польза от этого была весьма ограниченная, а общественный потенциал социологии – далеко не реализован. Никакого «научного управления» в условиях загнивавшего социализма не получилось – как, впрочем, нет его и в развитых странах»[48]. Прикладные социологические исследования не получили по-настоящему широкого распространения и применения, поскольку «экономические институты общества не заинтересованы в интенсификации и рационализации своей деятельности, а институты регулятивные заинтересованы в самосохранении (отсюда апологетика и эзотеричность, бессмысленное засекречивание социальной информации)»[49].
Борьба за создание общесоюзного Центра изучения общественного мнения, которую много лет вел Грушин, результатов не принесла. Ученый остро чувствовал свою «полную невостребованность. То есть ты все время, всю дорогу ощущал, что твоя работа никому не нужна. Что она не нужна обществу, что она не нужна власти, хотя она могла бы много полезного и для себя извлечь, но это было не нужно»[50].
И все-таки это время прошло не зря. Серия интересных исследований, включая нашумевший и весьма длительный Таганрогский проект, не дала угаснуть огню, зажженному Грушиным в годы оттепели. Спустя еще десятилетие на этих подмостках возник ВЦИОМ.
«Все мы вышли из грушинской шинели…»
Отцами-основателями – точнее, «отцом» и «матерью», – ВЦИОМ стали Борис Грушин и Татьяна Заславская. Оба начали заниматься социологической наукой в 1960-х годах, в короткий период оттепели, когда социология, объявленная в сталинский период «буржуазной лженаукой», стала возрождаться. «C середины 1960-х годов в Советском Союзе социология перестала быть “продажной девкой империализма”, ее разрешили, она стала расцветать», – вспоминает бывший руководитель Центрально-Черноземного отделения ВЦИОМ Сергей Хайкин[51].