Тогда судьба привела Бориса Грушина в «Комсомольскую правду», самую популярную молодежную газету страны, где, казалось, дозволялось чуть больше, чем везде. Это и привлекло Грушина: «В газете мне нравилось, такая живая жизнь была по мне, хотя я очень страдал оттого, что ушел из науки и отходил от нее все дальше и дальше»[52]. Первая газетная должность Грушина называлась вполне по-советски: «литсотрудник отдела пропаганды», но «пропагандировать» Грушин решил социологию.
Именно он в 1959 г. убедил главного редактора «Комсомольской правды» Юрия Воронова создать при газете предтечу будущего ВЦИОМ – Институт общественного мнения. Время для этого было подходящее: всего несколькими годами раньше в Варшаве начал работу Центр опросов общественного мнения при Польском радио и телевидении, парой лет позже возник аналогичный центр при радио и телевидении в Будапеште. Инициативу поддержали и известный журналист «Комсомолки» Борис Панкин, будущий глава советского МИДа, и заместитель Грушина Валентин Чикин. Последний спустя годы стал редактором прокоммунистической «Советской России», но тогда он активно поддерживал идеи Грушина. Чтобы ИОМ не закрыли сразу же после создания, пошли на хитрость: манифест о его создании опубликовали в «Комсомолке» «под портретом Хрущева, причем выглядело все так, что Хрущев еще и аплодирует созданию Института»[53].
Борис Грушин
Ученый пришел в социологию по воле случая. Когда-то Борис Грушин подумывал о карьере энтомолога. «…К бабочкам я был равнодушен, но любил жуков»[54], – написал он в 1999 г. И действительно, его вполне можно представить где-то в лесах Амазонии разглядывающим в лупу какое-нибудь редкое насекомое. Возможно, в лице Грушина мир потерял первоклассного музыканта: у Бориса был абсолютный слух, в юности он прекрасно играл на скрипке и, вероятно, смог бы стать профессиональным скрипачом или даже дирижером. Но Великая Отечественная война спутала все карты: после возвращения в Москву из эвакуации юноше уже было не до музыки, пришлось помогать родителям.
Родители Грушина были самыми обычными москвичами: отец до войны работал хлебопеком, мать – бухгалтером. Несмотря на нездоровье, Грушин-старший ушел на фронт и был тяжело ранен. После войны, получив дополнительное образование, стал работать в аппарате главы советского Минфина Арсения Зверева. Борис был очень близок с отцом и унаследовал от него большую библиотеку: Грушин-старший собирал книги специально для сына.
Борис поступил на философский факультет МГУ. Здесь он познакомился с Александром Зиновьевым, который позже написал «Зияющие высоты», одну из самых беспощадных книг о советской действительности. «Жизнь была бурнейшая, были азарт, кипение страстей, поток новых идей», – вспоминал потом Грушин[55]. Университет он окончил за год до смерти Сталина – в 1952 г., и восемь лет учебы в МГУ запомнились ему как лучшие в жизни: «Это была блистательная пора побед, поражений, настоящей борьбы (я разделял и разделяю представление Маркса о счастье)»[56]. «Проблема логического и исторического в „Капитале“ Маркса», – такова была тема университетской дипломной работы Грушина. Объединившись в группу, которую Грушин назвал «лабораторией», трое друзей-философов – Зиновьев, Грушин и Георгий Щедровицкий – внимательно изучали тексты Маркса, ища в них новые смыслы. Однако факультетское начальство, недовольное вольнодумными идеями молодого ученого и его друзей-аспирантов, зарубило его диссертацию.
Послесталинская оттепель привела Грушина в журналистику, в «Комсомольскую правду», в те годы одну из самых смелых газет страны. Здесь он, редактор отдела пропаганды, создал первый в СССР Институт общественного мнения. В газете с многомилионным тиражом стали проводиться первые исследования общественного мнения граждан страны. Их то поощряли, то не давали хода, Грушина то хвалили, то распекали на редакционных летучках. Он проводил свободное время в библиотеках, по крупицам выуживая из редких книг информацию о социологии. Грушин смело выбивал у редакционного начальства деньги на исследования и оплату интервьюеров. Уже тогда он понимал, что хороший продукт не сделаешь на одном лишь «коммунистическом» энтузиазме. «С самого начала моей работы в социологии я отрицал так называемые общественные начала, зная, что науку бесплатно делать абсолютно невозможно», – вспоминал он позже[57].
В 1962 г. Грушин уехал в Прагу работать в журнале «Проблемы мира и социализма» – главном советском интеллектуальном издании, предназначенном для соцстран. Многие видели в подобном назначении возможность приятно провести время, наслаждаясь прогулками по уютным пражским улочкам. Для Грушина же долговременное (он вернулся в СССР только в 1965 г.) пребывание за границей стало шансом познакомиться с социологической наукой Запада. В Чехословакии было больше возможностей прочитать труды иностранных специалистов, да и чешские социологи имели чуть больше свободы, чем их коллеги в СССР. Та долгая командировка оказалась очень продуктивной: «В Праге я пришел и к своей главной (на всю оставшуюся жизнь!) научной теме – массовому сознанию»[58]. Деятельность в созданном им Институте общественного мнения Грушин не прерывал; материалы опросов коллеги присылали ему прямо в чехословацкую столицу.
После возвращения в СССР Грушина пригласили на работу в «Правду», однако газета не согласилась с его предложением принять под крыло Институт общественного мнения. В конце мая 1968 г. был основан Институт конкретных социальных исследований Академии наук СССР (ИКСИ), куда и перешел работать Грушин. А через три месяца советские танки вошли в Прагу, чтобы уберечь от распада Варшавский блок. Одновременно рухнули последние надежды на продолжение оттепели. Для ученого эти события стали личным потрясением: он хорошо помнил улицы города, по которым шли танки его страны.
Еще в Чехословакии, в перерывах между серьезными исследованиями, Грушин написал книгу «In pivo veritas» («Истина в пиве») – контент-анализ высказываний, прочитанных на стенах 764 (!) пражских пивных.
«Не ищите мудрость на дне – она в пене наверху», – гласит одна из чешских пословиц, упомянутых Грушиным в книге. Чтобы исследовать «пену дней», жизнь обычного советского человека, он задумал крупномасштабный Таганрогский проект – социологический портрет типичного города в СССР.
Грушинская команда выполнила задачу, но результатами исследования партийное начальство так и не воспользовалось. «Работа проведена грандиозная, результаты получены уникальные. Но никому не нужные. Ни тогда, ни теперь», – сокрушался Грушин[59].
«Российское сообщество аналитиков общественного мнения вышло из “грушинской шинели“»[60], – так писал о наследии Грушина Борис Докторов. Сегодня к этим трудам обращаются разные поколения социологов. «Личностью он был неординарной, конечно. Очень умный, энергичный, предприимчивый. Все время шел на шаг или на два шага впереди других, опережал время, придумывал идеи – и тут же их внедрял. В этом отношении ему равных не было. Благодаря этой черте характера он и стал одним из создателей ВЦИОМ»[61], – вспоминает один из коллег Грушина Владимир Чупров.
Свое первое исследование «Удастся ли человечеству предотвратить мировую войну?» Институт общественного мнения «Комсомольской правды» начал в мае 1960 года, опрос проводился среди населения европейской части СССР, число опрошенных – тысяча человек. Вопрос был весьма актуален: пусть до Карибского кризиса оставалось еще два года, его первые признаки уже ощущались. 1 мая 1960 г. над Свердловской областью был сбит американский самолет-разведчик U-2, пилот которого катапультировался и попал в руки советских властей. Никита Хрущев не ожидал подобного вероломства от американского коллеги Дуайта Эйзенхауэра и был вне себя от ярости.
Несмотря на огромный тираж «Комсомолки», провести всесоюзный опрос в короткие сроки было невозможно, и Грушин решил ограничиться 30-м меридианом, на котором находилось множество населенных пунктов в европейской части страны. Организаторы выбрали десять из них и опросили по 100 человек в каждом. Респондентам задавали по три вопроса на тему предотвращения войны. После того как газета с заголовком «Да! Отвечает 30-й меридиан» ушла в печать, все, кто готовил опрос, до утра просидели в кабинете главного редактора, ожидая звонка по «вертушке». Наконец, уже под утро, раздался звонок: реакция Хрущева была положительной! Почин молодых социологов поддержало и главное советское СМИ – газета «Правда». «Вот с этой публикации 19 мая 1960 г., собственно, и началась моя социологическая биография», – вспоминал Грушин[62].
Институт работал почти восемь лет и завершил деятельность только в декабре 1967 г. Его авторитет был признан даже ЦК КПСС, поручившим ему провести всесоюзный опрос об отношении народа к словам и музыке гимна СССР. Однако в какой-то момент ИОМ пришлось выбирать между наукой и журналистикой. Грушин попытался скооперироваться с Институтом философии АН СССР, но выдержать правильный баланс не удалось: сильно продвинувшись по научной части, ИОМ совершенно запустил освещение результатов исследований в печати.
Стоит отметить, что большая часть собираемых данных в принципе не могла быть опубликована, поскольку «либо работала на антипропаганду <…>, либо предполагала такие решения проблем, которые, плохо совмещаясь или вовсе не совмещаясь с господствовавшей в обществе идеологией, несли в себе прямую угрозу последней». Институт, таким образом, был обречен уже в тот момент, когда встал на путь науки и отказался от пропагандистской активности: по оценке самого Грушина, «он почти на четверть века опережал российскую историю и в силу этого объективно не имел никаких шансов на длительную жизнь»[63].
Грушин прекрасно понимал, что ему не хватает и социологических знаний, и понимания методологии и методики проведения опросов общественного мнения. В надежде узнать больше он проводил часы и дни в библиотеках, читая все, что удавалось найти по этой теме. Крупицы информации были рассеяны по книгам отечественных авторов, где вскользь говорилось о «буржуазной социологии», и статьям исследователей из стран соцлагеря. Западной литературы по социологии в СССР в то время не было: даже настольную книгу «Пульс демократии. Как работают опросы общественного мнения»[64] Джорджа Гэллапа и Сола Форбса Рэя, вышедшую в США в 1940 г., перевели и издали в России лишь в 2017 г.
С самим Гэллапом советский читатель познакомился все же раньше, в 1976 г., когда газета «Правда» напечатала очерк известного журналиста Бориса Стрельникова «Две встречи в Принстоне». Стрельников стал первым отечественным корреспондентом, который встретился со знаменитым социологом и поговорил с ним о его опросах. «Доктору Гэллапу уже давно за семьдесят, но стройности и подтянутости его может позавидовать юноша. У него крупные черты лица, внимательные серые глаза, добрая улыбка. В руководстве институтом ему помогает сын, который сперва хотел стать священником, но потом увлекся социологией и пошел по стопам отца», – писал Стрельников[65].
В очерке подробно рассказывалось о работе Института Гэллапа: «Составление, формулировка вопросов – дело социологов, работающих в Принстоне. Дело статистиков – выбрать для каждого очередного опроса 300 „выборочных мест“ в стране, причем так, чтобы „плотность“ опроса соответствовала данным последней переписи населения. Если, к примеру, установлено, что на Атлантическом побережье США проживает 30 % всего населения, то в этом районе будет 30 % „выборочных мест“ из 300»[66]. Как и Грушин, Гэллап пришел в социологию из журналистики: еще в университетские годы он возглавил газету «The Daily Iowan» в родной Айове, а затем – кафедру журналистики в Университете Дрейка в том же штате. Несмотря на то что они жили в разных странах, в разное время и при разном политическом строе, Грушин вполне мог бы согласиться со словами Гэллапа: «…я прежде всего репортер. Я пишу о том, что граждане Америки думают и чувствуют».
Грушин, пусть и при несравнимо меньших возможностях проведения реальных опросов, в конце шестидесятых годов сделал почти немыслимое: легализовал опросы в ригидной, косной советской действительности. Его первая и, возможно, самая сильная книга – «Мнения о мире и мир мнений», вышедшая в 1967 г., теоретически обосновала на языке советского официозного марксизма необходимость и возможность изучения общественного мнения в СССР. Она, по оценке видного социолога Владимира Ядова, «совершила переворот не только среди журналистов, но и среди социологов, философов <…> В ней ведь фактически читалось совершенно отчетливо, что в нашей стране нет общественного мнения, потому что общественное мнение – это тот случай, когда люди обсуждают социальные проблемы, а когда они не обсуждают – это сумма индивидуальных мнений»[67]. Спустя четыре десятилетия ВЦИОМ переиздал эту книгу[68], и она вновь разошлась немалым для научного издания тиражом.
Узнать о том, что «думают и чувствуют» советские граждане, Грушину удалось – пусть в масштабах не страны, а лишь одного города, но и это по меркам того времени было немало. Речь идет о Таганрогском проекте – серии массовых опросов городского населения обычного российского города. Таганрогом Грушин занялся еще в Институте философии, а закончил работу уже в Институте конкретных социальных исследований (ИКСИ) Академии наук.
Институт конкретных социальных исследований Академии наук СССР
Основанный в 1968 г. Институт конкретных социальных исследований Академии наук СССР (ИКСИ) – альма-матер советской социологической науки. Создан на базе отдела конкретных социологических исследований Института философии АН СССР. Первым директором ИКСИ стал доктор экономических наук Александр Румянцев, в прошлом главный редактор газеты «Правда». «Системный либерал» того времени, Румянцев смог привлечь в ИКСИ видных ученых, многие из которых стали светилами социологической науки. Во время его руководства в институте работали Борис Грушин, Владимир Ядов, Юрий Левада, Игорь Кон – один из будущих основателей советской сексологии.
Как вспоминал Грушин, идея Таганрогского проекта – изучение экономики домохозяйств, общественных настроений, занятости, досуга и даже состояния преступности в отдельно взятом городе, – принадлежала ЦК КПСС. Добро на проект дали будущий идеолог перестройки, а тогда – влиятельный завотделом ЦК Александр Яковлев, консультант ЦК Левон Оников и будущий директор Института философии АН СССР Георгий Смирнов[69]. Первый Таганрогский проект продлился с 1966 по 1974 г. и стал самым крупным в СССР того времени: он включил в себя 76 разных исследований, 72 из которых были реализованы полностью (и речь идет только о первой волне проекта!).
Таганрог, родина Чехова, город в Ростовской области на берегу Азовского моря с 254 тысячами человек населения, заинтересовал партийных идеологов тем, что почти не отличался от сотен подобных советских городов. Его выбрали не случайно – предварительно было проведено специальное сравнительное исследование ста городов равного размера, по результатам которого город был признан наиболее «типичным промышленным центром России». О Таганроге в 1960-е много писали в газетах в связи с открытием на местном металлургическом заводе цеха-гиганта непрерывной сварки труб и ударной работой местных комбайностроителей, наладивших выпуск «самоходных шасси с навесными молотилками». Но за бравурными отчетами скрывалась совсем другая жизнь. Милицейское начальство фиксировало всплеск преступности, а жители жаловались на отсутствие учреждений досуга и сетовали на жизнь, почти как А. П. Чехов в письме к сестре после посещения Таганрога в 1887 г.: «Мне живется так себе. Было бы скучно, если бы все окружающее не было так смешно».