Павел уже знал, в отделе ведется разработка по ее уничтожению, пока не имевшая успехов. О чекистских и военных планах он узнавал заранее, устраиваемые засады обходил, оставаясь неуловимым.
«Бриль» (такой псевдоним носил агент) сообщил, что у Струка в штабе дивизии есть свой человек и дал его подробное описание. Судя по всему выходило, таким являлся старший писарь по фамилии Черемисов, за ним решили установить наблюдение. А поскольку Судоплатов в Особом отделе служил недавно и не успел примелькаться, это дело под контролем наставника поручили ему. Для начала оба изучили распорядок дня объекта, установив, что значительную часть времени тот проводит на службе, добросовестно исполняя штабные документы, а по воскресеньям ходит в город. Проследили маршрут.
И при этом выяснилось, что потолкавшись на Подоле*, тот заходит в шинок*, где обычно пьет пиво, откуда следует на старое кладбище рядом и там, под плитой одной из могил, делает закладку*. После очередной, когда Черемисов перекрестившись, удалился, Крамаренко с Судоплатовым изъяли ее и доставили начальнику.
В бумажке, спрятанной в патронной гильзе, значилось время проведения очередного рейда подразделений дивизии в отношении банды Струка, их маршрут и численный состав.
– Хорошо подготовленная сволочь,– прочтя, хмыкнул Потажевич. – Немедленно арестовать по – тихому и ко мне.
Чуть позже бледный писарь сидел в его кабинете под охраной двух сотрудников.
– Что скажешь на это?– достав из ящика стола, продемонстрировал начальник гильзу с запиской.
– Я все расскажу, все. Только не губите! – брякнулся Черемисов со стула на колени.
– Сядь на место подлец,– сжал Потажевич губы. – Слушаю.
И тот, сбиваясь, сообщил, что работает на банду несколько месяцев, в чем глубоко раскаивается.
– На твое раскаяние мне наплевать (подался вперед начальник). Жить хочешь?
– Хочу, – хлюпнул писарь носом.
– Тогда слушай меня внимательно.
Спустя еще час, под негласным контролем особистов*, предатель оставил в том же месте вторую закладку. В послании, исполненном его рукой сообщалось, что в следующую субботу утром, по Днепру в Кременчуг отправляется речной буксир «Незаможник» с грузом конфискованной в Киево-Печорской Лавре золотой утвари. Охрана – несколько сотрудников ЧК и отделение красноармейцев.
– Такое явно заинтересует атамана, – сказал начальник, когда оно было готово.– И, думаю, он лично возглавит нападение.
В указанное время буксир отвалил от пристани и, дымя трубой, двинулся вниз по течению. По палубе прохаживались несколько человек в кожанках, на полу рубки стоял «льюис»* (рядом сидел расчет), в трюме укрылся стрелковый взвод еще с двумя и гранатами.
По бортам поплыли широкие берега, поросшие густыми лесами, над шириной вод звонили колокола Лавры, призывая паству к заутрене. По мере удаления от города они становились тише, спустя час вокруг установилась тишина, нарушаемая стуком двигателя в машинном отделении.
Операцией руководил лично Потажевич, прихвативший с собой Крамаренко с тремя оперативниками и Павла, напросившимся вторым номером к пулемету.
На втором часу, когда берега стали чуть уже и обезлюдели за исключением изредка встречавшихся рыбачьих лодок, справа на берегу заметили дым, а затем из протоки оттуда, шлепая по воде шлицами, на речной фарватер впереди буксира выполз небольшой колесный пароход. На палубе и надстройках темнела вооруженная толпа, а с мостика проорали в рупор « Стоп – машина! Я атаман Струк!»
Буксир замедлил ход, пароход стал подворачивать к нему, когда же расстояние сократилось до трех десятков метров, а на носу «колесника» скопилась основная масса нападавших, с рубки буксира ударил пулемет. Из его трюма стали выскакивать бойцы (заработал второй), на нос встречного судна полетели гранаты.
Свинцовый ливень и осколки сметали бандитов в воду, крушили мостик и деревянные надстройки, затем суда столкнулись, красноармейцы ворвались на палубу. Спустя пятнадцать минут все было кончено. В числе захваченных бандитов атамана не оказалось, зато имелся его заместитель – чубатый, в гайдамацких шароварах и с волчьим взглядом.
– Где Струк? – шагнул к нему Поташевич, ткнув револьвером в зубы.
– Та пишов ты,– харкнул тот на палубу и отвернулся.
– Крамаренко, займитесь,– обернулся начальник к своим, чубатого, заломив руки, потащили в ближайшую каюту. Пока собирали оружие и загоняли пленных вниз, его с пристрастием допросили. Выплевывая зубы и хлюпая разбитым носом самостийнык* сообщил, что Струк в нападении не участвовал, а еще назвал место дислокации штаба. Село Гусинцы в семи верстах выше по реке. Его тут же сопроводили на буксир (туда попрыгали чекисты) и «Незаможник» на полных парах отправился вниз по течению.
Вскоре из города в Гусинцы выдвинулся конный эскадрон* с тачанками, штаб изрубили в капусту, но атаман сбежал. Лишенные же управления отряды, к осени разгромили полностью.
Начальник оценил сметливого и смелого парнишку, назначив Судоплатова младшим оперуполномоченным, он принял в обслуживание стрелковый батальон. Там уже имелась агентура оставленная предшественником, стал приобретать новую. Пригодились знания, полученные от наставника и почерпнутые в «основах», первая вербовка прошла удачно. Заимел Павел и явочную квартиру в городе, с ней помог оперативник, ранее обслуживавший батальон. Звали его Ван Фа, по национальности китаец.
Дивизия была интернациональной, в ней помимо русских с украинцами служили латыши, бессарабцы, греки и немало китайцев. До революции многие работали на шахтах Донбасса, оттуда был и Ван Фа. Он был на шесть лет старше Павла, отлично знал русский, а еще владел приемами рукопашного боя под названием «ушу». На этой почве подружились, и за месяц коллега обучил Судоплатова его основным приемам.
Между тем соединение передислоцировалось в Житомир, где главной задачей Особого отела стала помощь местному ЧК по проникновению в партизанское подполье украинских националистов, руководимых Петлюрой и Коновальцем. Их вооруженные отряды устраивали диверсии против органов Советской власти на местах, убивали активистов, терроризировали и грабили местное население.
Потажевичу с начальником губернской ЧК Савиным удалось установить диалог с самостийниками и начать ведение переговоров. А для этого в селе Левкове близ Житомира Судоплатову поручили организовать явочную квартиру.
Задание он выполнил, подобрав такую на краю села, близ леса, став ее содержателем*. Встречи петлюровских атаманов и руководителей ЧК проводились конспиративно, Павел был на подхвате. Он познакомился с несколькими «батьками» и их адъютантами, постигая тактику заговора в подполье.
Переговоры закончились компромиссом – главари приняли амнистию от советской власти. Но лишь после того, как кавалерийский отряд в две тысячи сабель, посланный Коновальцем в Житомир был окружен частями РККА, потерпел сокрушительное поражение и сдался. В этих боях погиб старший брат Павла – Николай, служивший в погранвойсках на Польской границе.
В октябре 1922-го Гражданская война закончилась, пятимиллионная Красная Армия стала сокращаться, и весной следующего года Павел подал рапорт о переводе в Мелитополь, чтобы служить ближе к семье и оказывать ей помощь.
Особый отдел армии просьбу удовлетворил, Судоплатов был назначен младшим оперуполномоченным окружного отдела ГПУ* в родной город. На прощание товарищи устроили ему теплые проводы, а начальник вручил на память хромовую куртку, – носи Паша, и пусть дрожат враги революции!
Мелитополь, в котором не был четыре года, практически не изменился. Окраины утопали в кипени цветущих садов, на солнце блестели маковки церквей, но заводы с фабриками не работали. Стоял воскресный день, на улицах было много народу, выйдя с железнодорожного вокзала, Павел отправился на базар, купить домашним гостинцев. Был он в фуражке со звездой, летнем обмундировании и куртке, на плече тощий вещмешок.
Базар, как все на юге, отличался многолюдностью, торговали в основном селяне из окрестных сел, спекулянты и цыгане. В воздухе стоял разноголосый шум, меж покупателей шныряли беспризорники. Потолкавшись среди палаток и лотков, Павел купил матери пуховый платок, сестрам яркие шали, а в съестном ряду три фунта шинки*, вязку бубликов и паляницу. Затягивая горловину мешка, обратил внимание на молодого хлюста* в вышиванке и со скользким взглядом – тот сразу же исчез.
На выходе с базара, рядом с которым находился участок милиции, купил у старушки горсть «насиння» и, лузгая на ходу, направился дальше. А чтобы сократить расстояние до дома, пошел заросшими молодой травой переулками. Когда свернул в очередной, из-за куста сирени нарисовались двое. Тот самый хлюст и второй, постарше, широкоплечий с рябой рожей.
– Тпру, военный, – оскалил зубы, – разблокайся* (потянул из-за пазухи обрез). Не успел. Жертва прыгнула вперед рубанув ладонью по шее, захрипев повалился набок. Второй сиганув через плетень, замелькал пятками меж деревьев.
Нагнувшись, Павел взял обрез, передернул затвор и пнул рябого сапогом в бок, – вставай, гад! Повел, толкая куцым стволом обратно. В участке сдал его милицейским, те составили протокол, спустя час подходил к родительскому дому. Точнее не к родительскому а съемному, его семья арендовала у местного богатея Хроленко.
Стоял он на окраине, в мешанине улиц спускавшихся к реке, окруженный небольшим садом, в огороде копалась женщина. На скрип калитки обернулась и, охнув, побежала навстречу.
– Ну, вот я и вернулся мама, – обнял ее сын. – Здравствуй.
Спустя час прибежали сестры, работавшие у немецкого колониста, Павел вручил всем гостинцы, семья собралась за столом. Домашние засыпала вопросами, кем воевал и в каких местах, а мать спросила о брате – пришлось рассказать. Женщины расплакались, а сын, нахмурившись, поиграл желваками на щеках, – будет. Давайте лучше помянем Николая.
На следующее утро, начистив сапоги, отправился в окружное ГПУ. Оно находилось в центре города в здании бывшей гимназии, у двери стоял часовой. Войдя внутрь, Павел предъявил дежурному направление, и он сопроводил в кабинет начальника на втором этаже. Тот оказался лет тридцати мужчиной, с орденом Красного Знамени на гимнастерке, чем-то похожий на Буденного.
– Прибыл для дальнейшего прохождения службы, – козырнув, прошел вперед и положил направление на стол.
– Садись – взял начальник документ и внимательно прочел. – Твое личное дело уже у нас,– подняв глаза, отложил в сторону. – Значит, успел повоевать и послужить в Особом отделе?
– Успел, – снял фуражку Судоплатов.
– А на вид выглядишь старше шестнадцати. Павел молча пожал плечами.
– Поскольку ты человек военный примешь в обслуживание греческие, болгарские и немецкие поселения в округе, – потянулся начальник к телефону и, покрутив рукоятку, снял трубку, – Маневич зайди.
Через пару минут дверь кабинета открылась, появился смуглый парень, чуть старше Павла, в галифе и с наганом на боку.
– Знакомься, это наш новый оперативник Судоплатов,– кивнул на него начальник. – Передашь ему литерные дела* по поселенцам и введешь в курс дела.
– Слушаюсь,– тряхнул тот смоляным чубом, – пошли со мной.
Так началась служба на новом месте.
Окружной отдел ГПУ включал в себя сорок человек, начальник по фамилии Решетняк был опытный чекист, коллектив молодой, но спаянный. Обстановка же в округе, входящем в состав Екатеринославской губернии была сложной. В Гражданскую войну здесь шли кровопролитные бои, а в Гуляй-поле была вотчина Нестора Махно*.
В лесах, степных буераках и плавнях до сих пор скрывались мелкие банды всевозможных петлюровских «батек» с атаманами, нападавших на советские учреждения, продотряды с хлебом, сельскохозяйственные коммуны и небольшие местечки.
Принимая от Маневича дела, Павел удивился их состоянию. Документы исполнялись безграмотно и не систематизировались, из них невозможно было уяснить оперативную обстановку на объектах. Агентуры и доверенных лиц было явно недостаточно, а их сообщения напоминали бред сивой кобылы
– Как же ты работаешь? – возмутился Судоплатов.
– Нормально, – ухмыльнулся тот. – Вот мой главный помощник, – вынув, потряс в кулаке револьвером. – Чуть что, рукояткой по зубам и любой сообщает все, что знает.
Докладывать начальнику Павел не стал, принялся восполнять пробелы.
Основную часть дня, заседлав в конюшне выделенную лошадку, проводил в поселках колонистов. В отличие от украинских, разоренных войной сел, они были в основном зажиточными – на полях колосились хлеба, имелась тучная скотина, бахчи с виноградниками и пасеки.
Там Павел знакомился с людьми, подбирая и вербуя негласных сотрудников, а вернувшись в отдел, до поздней ночи просиживал в кабинете, работая с документами.
Спустя месяц получил заслуживающую внимания информацию.
Вновь приобретенный агент «Федор» из немецких колонистов сообщил, что их староста Шварц снабжает продуктами банду атамана Лютого.
По непроверенным данным она была от трех до семи десятков сабель при двух тачанках, дерзкая и опасная. Лютый, в прошлом сотник у Петлюры* нападал на села, вырезая сельский актив, убивал милиционеров и грабил местное население.
– Добровольно помогает? – спросил осведомителя на явке Судоплатов.
– Нет, по принуждению. В противном случае банда грозит сжечь мельницу и село.
– Где она скрывается, знаешь?
– То ведает только староста и два его работника.
О полученной информации Павел тут же доложил начальнику, он вызвал заместителя, ее обсудили и приступили к реализации.
Для начала в следующее воскресенье на базаре по-тихому задержали старосту приехавшего туда по делам и допросили на явочной квартире. Шварц сначала запирался, а когда пригрозили расстрелом за помощь «самостийныкам»* все признал.
Банда пряталась на Литовских хуторах в двадцати верстах от города, откуда совершала налеты. Хутора считались покинутыми и находились в степной балке, скрытно подойти к ней днем было невозможно.
– Сколько народу у Лютого? – спросил у старосты Решетняк.
– Точно не знаю, пан-товарищ, – утер картузом потный лоб. Может человек сто или больше.
– Когда везешь провиант в очередной раз? – поинтересовался заместитель
– В ночь на Ивана Купала.
– А что именно?
– Воз фуража и второй – с салом, мукой и горилкой.
– Ладно, теперь езжай домой и никому ни гу-гу наклонился к Шварцу начальник.– Или сам понимаешь (похлопал по кобуре нагана).
Когда Павел вывел того с явочной квартиры и вернулся, втроем стали думать, что предпринять дальше…
Ночь на Ивана Купала наступила. В фиолетовом небе висела луна, и пушисто мерцали звезды, у далекого горизонта мерцали костры, по ночному шляху катили две груженые пароконные телеги. На передней сидели староста и Павел, в свитке и полотняных штанах, на задней – немой работник Шварца Клаус.
У древнего кургана обоз свернул дальше в степь, двинувшись по бездорожью. Изредка всхрапывала лошадь, да побрякивала уздечка. Проехали еще пару верст, спустились в поросшую бурьяном низину, впереди затемнела балка. Внезапно из-за ближайшего куста возникли две тени, клацнули затворы, – стоять!
– Тпру, – натянул Шварц вожжи.