– А, цэ ты нимыць, – материализовалась одна, подойдя, ближе. – Доставляешь провиант?
– Как приказано, – кивнул картузом староста.
– А горилки привиз?
– Само-собой.
– Оцэ гарно, бо хлопци заждалысь (исчез).
Двинулись дальше, на опушке замигали огни хутора, въехали в короткую улицу. Посередине ярко горел костер, вокруг сидели и стояли люди с винтовками.
– Разговление* прывэзлы, хлопци! – радостно загоготал кто-то, окружили обоз.
Хлопнула дверь ближайшей хаты, появился человек в сопровождении второго
– Ша, бисовы диты! – рявкнул густым голосом, те расступились, подошел к телегам.
«Вот ты какой, Лютый» подумал Павел, а староста слез с седелки и поклонился, – все привез, пан атаман, как велели. Тот выглядел впечатляюще: рослый, черноусый, в офицерском френче, широких шароварах, через плечо маузер, сбоку шашка.
– А цэ хто такый? Раниш у тэбэ був инший? – подозрительно уставился на Судоплатова.
– Тот захворал, а это мой племянник. Надежный парень, – заверил Лютого Шварц.
– Ну-ну, – поиграл темляком шашки. – Нэхай хлопци разгружають, а ты зи мною до хаты. Староста достал из сена четверть горилки и оклунок* с закуской, (втроем ушли в дом), бандиты стали таскать мешки и кадки в недалекий сарай, а Павел, отойдя к колодцу, присел належавшую там колоду, стал незаметно осматриваться. За мазанкой* напротив виднелся загон, там стояли десятка четыре лошадей, под вербами угадывалась пулеметная тачанка.
– Шо, цикаво? – выйдя из тени, грузно уселся рядом чубатый гайдамак*.
– Да, серьезный у вас отряд, – восхищенно сказал Павел.
– Був побильше, – вздохнул тот. -Тэпэр полусотня.
– Гляжу и тачанка есть?
– Дви – поднял собеседник два пальца. – Слухай, хлопэць, купы у мэнэ годыннык, нэдорого виддам (достал из шаровар карманные часы).
– Рад бы да грошей нема, – пожал тот плечами.
– Ну бувай, – снова вздохнул чубатый и заорал на грузчиков, – скориш тягайтэ!
Спустя еще час пустые телеги катили обратно.
– О чем говорили? – спросил Павел старосту.
– Интересовался много ли войск в городе и еще наказал привезти кузнеца. У них половина лошадей расковались.
– Ясно.
Через сутки из Мелитополя в ночь ушел десяток чекистов и конный отряд ЧОНа*. Возглавил операцию Решетняк, в прошлом лихой рубака, Павел был за проводника.
Секрет у хутора незаметно сняли, а затем молча пошли в атаку. Бой был жестокий и короткий. Практически всю банду вырубили, захватив десяток пленных вместе с атаманом, три чоновца и два оперативники погибли.
– Так говоришь племянник? – скривился разбитыми губами Лютый, увидев Судоплатова, когда связанного везли обратно.
– Молчи сволочь, застрелю, – побелел тот глазами. В бою погиб Маневич, с которым они стали друзьями.
После были другие операции, успешные и не очень. Судоплатов нарабатывал оперативный опыт и участвовал в борьбе националистическим подпольем, куда ушли недобитые петлюровцы и сечевые стрельцы гетьмана Скоропадского*, а еще изучал их идеологию. Главным ее посылом являлось отделение от советской России и создание враждебного националистического украинского государства «без большевиков с коммунистами», лютая ненависть ко всему русскому.
Особенно поразил Павла один случай. За войну он повидал немало, но этот был вопиющим. В селе Заречном банда «самостийныкив» напала на продотряд мелитопольских рабочих, уничтожив его поголовно. Прибывшая туда оперативно-следственная группа, в которой был и он, увидела страшную картину. Животы у всех были распороты и набиты зерном, на груди двоих вырезаны красные звезды, еще пришпилены листки «так будэ з кожным москалем»*.
В перестрелках, стычках с бандитами и задержаниях пролетели три года, а летом 27-го в окружное ГПУ приехала республиканская проверка. Ее возглавлял один из заместителей Председателя, была она плановой. Работу отдела комиссия оценила положительно, а затем ее руководитель захотел встретиться с лучшими оперативниками. В их число попал и Судоплатов, имевший довольно высокие результаты.
– Давно служите? – пообщавшись с другими, задал он вопрос Павлу.
– С 1919-го, – одернув гимнастерку, встал тот.
– И сколько же вам сейчас лет?
– Двадцать.
– Получается, начали в двенадцать? – вскинул брови республиканский начальник.
– Да. Сначала в РККА, затем Особом отделе, а теперь здесь,– доложил Павел.
– Интересно, – покачал головой тот, что-то чиркнув карандашом в блокноте. На следующий день комиссия уехала, а спустя неделю их Харькова пришла шифровка: «Откомандировать оперуполномоченного Судоплатова Павла Анатольевича в распоряжение ОГПУ Украинской ССР».
Глава 4. В новой столице Украины
В воздухе серебрились нити паутины, по небу тянул журавлиный клин, с деревьев, кружась, опадали листья.
Павел шел по центральной аллее сквера на службу.
Навстречу, из боковой, вывернула рота красноармейцев, в уши ударила песня
Белая армия, чёрный барон
Снова готовят нам царский трон,
Но от тайги до британских морей
Красная Армия всех сильней!
выводили молодые голоса, Павел посторонился.
Так пусть же Красная
Сжимает властно
Свой штык мозолистой рукой,
И все должны мы
Неудержимо
Идти в последний смертный бой!
отбивая ботинками шаг, прошел рядом строй, обдав запахом ваксы и махорки.
Он проводил бойцов глазами, хотелось вот так шагать вперед к новым победам и боям, но служба на новом месте не позволяла. Как- никак ответственный работник.
Уже третий месяц Павел служил уполномоченным информационного отдела республиканского ОГПУ, занимаясь аналитической и агентурной деятельностью. А помимо этого обслуживал спецколонию под Харьковом, в которой воспитывались малолетние преступники.
Это направление считалось не менее важным и осуществлялось по личному Указанию Дзержинского. Тот придавал особое значение борьбе с детской беспризорностью и ее искоренению.
Работать приходилось много, с десяти утра до восемнадцати вечера в кабинете, а после этого до глубокой ночи с агентурой. На первых порах было нелегко, но Павел привык к трудностям. Жил он в ведомственном общежитии, в получасе ходьбы от службы, питался в ведомственной столовой.
Сквер закончился, вышел на улицу Карла Либкнехта с ходившими по ней трамваями, пересек и вошел в подъезд серого, в четыре этажа здания. Там, предъявив дежурному служебное удостоверение, поднялся на последний и отпер дверь одного из служебных кабинетов. Он был небольшой, с двумя столами у противоположных стен, сейфами в углах и вешалкой.
Повесив на крючок фуражку, прошел к окну и распахнул форточку, внутрь донесся шум города. Сняв мастичную печать открыл сейф, достал оттуда агентурное дело и стал оформлять справку о встрече с агентом.
Когда заканчивал, в кабинет зашел его начальник отделения Козельский. Это был лет сорока человек с породистым лицом и седыми висками, начинавший еще с Кедровым*.
– Доброе утро Судоплатов (пожал руку). Будьте добры, сходите в секретно -политический отдел к товарищу Кагановой, получите у нее документы и занесите мне.
– Слушаюсь, – запер в сейф дело и спустился двумя этажами ниже.
У встретившегося в коридоре работника спросил номер нужного кабинета, найдя, постучал в дверь.
– Да,– донесся изнутри звонкий голос.
– Открыв переступил порог и замер на месте. Из-за стола с пишущей машинкой и кипой документов, к нему обернулась девушка. Круглолицая, с золотыми волосами и голубоглазая.
– В-вы Каганова? – сглотнул слюну Павел.
– Да, – кивнула она. – Чем обязана?
– Я от товарища Козельского, за документами.
– Новый сотрудник? Что-то вас раньше не встречала, – гибко встав, прошла к сейфу.
– Ага,– покраснел Павел.– Работаю в управлении третий месяц.
– Ясно, – извлекла папку с грифом «сов. секретно», – распишитесь.
Он расписался в журнале получения и, пробормотав, – спасибо, вышел.
Двинулся по коридору в другую сторону, а потом остановился, поняв, что влюбился. Именно о такой девушке мечтал, хотя других не знал, было не до этого.
Когда доставил папку начальнику, тот спросил, – вы какой-то не такой. Что-то случилось?
– Нет, все нормально. Разрешите идти?
– Да, пожалуйста.
Несколько дней он ходил под впечатлением от встречи, а в конце недели она состоялась вновь. Павла вызвал к себе Козельский, попросив вернуть в СПО полученные документы. Тот с замирающим сердцем понес – девушка была на месте. Она стояла на стуле у окна, пытаясь отворить створки, на подоконнике рядом стояла банка с клейстером, лежала кисть и длинные полосы бумаги.
– О! Это снова вы? – ловко спрыгнула вниз.
– Вот, принес папку,– смущенно бормотнул Павел.
Она сделала отметку в журнале, а потом кивнула на окно,– не поможете открыть? Хочу заклеить на зиму.
– Конечно помогу,– шагнул вперед и с хряском открыл обе половины..
– Спасибо (улыбнулась), а то дергаю – дергаю, не получается.
– А давайте помогу заклеить? – решился парень. – Я умею.
– С удовольствием.
Через полчаса работа была выполнена, а когда собирался уходить, предложила выпить чаю. Вскоре оба прихлебывали из чашек заваренный на липовом цвете кипяток, куда она опустила по кусочку сахара, познакомились ближе.
Как выяснилось Эмма, так ее звали, была на два года старше Павла и родом из Гомеля. Там с золотой медалью закончила гимназию и работала в губернской организации большевиков. Затем переехала в Одессу, поступив на службу в ГПУ. Зная языки, занималась оперативной работой в среде немецких колонистов и румын, год назад была с повышением переведена в республиканский аппарат, где являясь старшим уполномоченным, руководила агентурной сетью осведомителей из числа творческой интеллигенции.
– А что вы делаете в это воскресенье? – набравшись храбрости, тихо спросил Павел.
– С утра занимаюсь на курсах главполитпросвета*, – сказала Эмма,– а после домашними делами.
– Может, где-нибудь погуляем?
– А почему нет? – порозовела щеками. Договорились о встрече в двенадцать выходного.
Этим днем, с самого утра Павел тщательно готовился к свиданию. Отутюжил в бытовке гимнастерку, подшив свежий подворотничок, потом бриджи и до блеска надраил сапоги. А поскольку свидание было первым, спросил у соседа по комнате Гордиенко (он был на несколько лет старше) стоит ли купить девушке цветы?
Тот наморщил лоб, подумал и изрек,– ни в коем разе. Это буржуазная отрыжка.
– А что же тогда?
– Лучше угости ее мороженым, а потом куда-нибудь своди. Например, в синематограф или цирк. Это лучшие из искусств, как учит товарищ Ленин.
– Точно! – хлопнул Судоплатов Гордиенку по плечу. – Как я сам не догадался?
За пятнадцать минут до указанного времени он стоял у исторического музея, где была назначена встреча. День был солнечным и погожим, на площади гуляла публика, из сквера поблизости доносились звуки оркестра.
– А вот и я, – раздалось сзади, обернулся, перед ним стояла Эмма. До этого Павел видел девушку только в форме, в гражданской одежде она выглядела еще более привлекательной.
– Ну, куда пойдем? – спросила, помахивая дамской сумочкой.
– Для начала хочу угостить тебя мороженым, – предложил Павел.
Тележка мороженщицы виднелась перед входом в сквер, в ней среди битого льда стояли несколько бидонов с розовым, зеленым и кофейным лакомством.
– Какое возьмем? – спросил Павел. Девушка назвала, заказал два.
Продавщица в белом фартуке намазала мороженое на формочку, зажала в две круглых вафельки и протянула Эмме, а потом ему. Расплатился, прошли к скамейке на аллее, присели. Мороженое Павел пробовал впервые, очень понравилось. Когда съели, предложил девушке еще, та отказалась.
– Ну, тогда давай сходим в синематограф или цирк.
– Люблю кино, – тут же согласилась девушка, – давай.
Встав, прошли к остановке сели на подошедший трамвай и вышли на Екатеринославской у кинотеатра имени Карла Маркса, в который пару лет назад переименовали электро-биограф братьев Ломмер. На тумбе рядом красовалась афиша «Броненосец Потемкин», на которой был изображен революционный матрос. Потолкавшись в кассе взяли два билета и скоро сидели в полном зрителей зале, где стрекотал кинопроектор, а на немом экране разворачивалась драма.
Фильм обоим понравился, тем более что все происходило в Одессе, которая каждому по-своему была дорога. Когда он закончился и, обсуждая картину, вышли из фойе, нежаркое солнце клонилось к западу. До заката гуляли по Гимназической набережной, любуясь рекой и беседуя о разном, а когда стало смеркаться, проводил Эмму домой. Она жила с мамой и сестрами на улице Платова, в получасе ходу от управления.
Попрощались во дворе дома, Элла, простучав каблучками, исчезла в подъезде, а Павел закурил и неспешно пошел обратно, находясь под впечатлением от встречи.
Утром, предупредив начальника, направился в обслуживаемую им колонию. Она находилась под Харьковом, официально именовалась Коммуной имени Дзержинского, и руководил ею интересный человек по фамилии Макаренко.
Ранее он трудился в наркомпросе,* где разработал новую систему воспитания безнадзорных детей, успешно внедрив в аналогичной колонии под Полтавой. Однако наркоматовские бюрократы признали ее вредной, став преследовать новатора, с чем не согласился председатель республиканского ОГПУ Балицкий. Он взял Макаренко к себе, назначив заведующим одной из колоний, патронируемой чекистами.
В ней было девяносто воспитанников в прошлом беспризорников, воров и бандитов, не успевших попасть в «места не столь отдаленные». Главными воспитательным факторами были труд и полувоенная дисциплина.
Спустя час Судоплатов входил на территорию коммуны. Она была обширной, в несколько гектаров, с жилыми одноэтажными домами, учебными и производственными корпусами. По периметры росли деревья, внутри разбиты цветники и клумбы.
Направившись к административному зданию в центре, вошел внутрь и проследовал в кабинет заведующего. Навстречу из-за стола поднялся сухощавый мужчина в полувоенной форме и очках, – крепко пожали друг другу руки.
С первого дня знакомства оба пришлись друг другу по душе, между ними установились доверительные отношения. Тем более, что Судоплатов знал «предмет» поскольку сам когда-то беспризорничал
– Ну, как дела Антон Семенович, что нового? – уселся на предложенный стул.
– Дела идут, контора пишет, – улыбнулся заведующий. – А из новостей, неделю назад привезли из ДОПРа* трех ребят. Два спокойные, а третий бузит, сидит у меня под арестом.
– Так у вас же карцера нет! – рассмеялся Судоплатов.
– В подсобке сидит, определил ему трое суток.
– Интересно на него взглянуть.
Макаренко встав из- за стола прошел к двери, открыл и крикнул, – дежурный!
В коридоре простучали ботинки, возник лет семнадцати парень с нарукавной повязкой, – я здесь Антон Семенович!
– Приведи ко мне Гончарова.
– Есть (исчез), заведующий вернулся на место.
Через несколько минут дверь снова отворилась, порог переступил… Шкет.
При виде знакомого лица он открыл рот и, вынув из карманов руки, бросился навстречу, – Пашка!
Тот вскочил со стула, обнялись.
– Здорово, черт, – расчувствовался старый приятель. – Вот уж не думал тебя тут встретить.
– А я тебя, – держа за плечи, оглядывал его Судоплатов.
Шкет здорово подрос, был худым но крепким и с косой челкой. Одет был в мятый пиджак, широченные клеша и ботинки «джимми»*.
– Так. Ты чего бузишь? – спросил Павел.
– Не хочу одевать ихнее шматье (покосился на заведующего). Оно все одинаковое, как у малахольных.
– А чего еще не хочешь?
– Учиться и работать. От нее кони дохнут.
Все это время Макаренко молча наблюдал, поблескивая очками.