Меня словно громом поразило.
– На расстоянии?
– Ты к ним так льнешь, потому что чувствуешь себя виноватой. От этого у детей может развиться клаустрофобия.
Вина – моя старая знакомая. Виновата перед матерью, перед Джо и теперь еще перед детьми за все, что им пришлось пережить из-за этих чертовых таблеток.
– Все это уже было, – продолжает Патрик, – с твоей матерью. Она умерла не по твоей вине, ты не делала ничего плохого, а чем кончилось? Ты не смогла оправиться от горя и позволила ему тебя раздавить. И чуть не погубила всю нашу семью.
С этими словами Патрик – голос сиплый – от страха ли, от огорчения или от того и другого вместе? – с таким грохотом швыряет тарелку на стол, что фарфор, словно молния, перерезает трещина.
Упрек мужа бьет по больному, не могу вздохнуть. Неужели я в самом деле едва не сломала жизнь всей семье? Ведь думала, это только мое горе. Думала… Меня переполняло чувство вины, чувство скорби, а все остальное словно отступало на задний план, переставало существовать.
– Я изо всех сил стараюсь наладить отношения в семье, но один не смогу. Сара, давай попробуем еще раз. В этом доме. Ведь если сейчас не получится, – вздыхает Патрик, – тогда я вообще не знаю, что делать.
Его тревога передается и мне. Что же я натворила?
* * *
Однажды кто-то спросил меня, где прошло мое детство. Во взгляде спросившего, когда он услышал название города, загорелась зависть: такое хорошее место, было так здорово проводить там каникулы… Каждый, будучи ребенком, приезжал сюда отдыхать. На каникулах ты не замечаешь гниения, не видишь ржавчины, гадких надписей на стенах. Не знаешь боли, уныния, бесконечной серой скуки, от которой спасаются алкоголем и наркотиками. С ней борются и от нее умирают. Тебе незнакомо искушение пустой комнатой, острой бритвой, обнаженным запястьем с пульсирующими венами. На ярмарочной площади ты радуешься рыбе с картошкой, мороженому и леденцам; тебе нравится песчаный пляж и пикники; о доме-убийце ты не знаешь ничего, поэтому просто любуешься домиками с кружевными занавесками на окнах, из которых открывается вид на море. Ты не догадываешься ни о чем.
Глава 7
Сара
– Я подумала, что теперь, когда мы переехали, я могла бы найти работу.
Патрик листает газету.
– И по какой специальности? – ядовито замечает он и, язвительно улыбаясь, добавляет: – Давай шаг за шагом, хорошо? То ты планируешь позвать всех соседей, а теперь думаешь покорить целый мир. Надо сначала привести в порядок дом, а потом, конечно же, мы найдем что-нибудь подходящее и для тебя.
Сейчас, когда переезд за спиной, я хочу чего-то еще. Меня так и подмывает выйти из дома и найти себе занятие. Разве Патрик не мечтал о том же?
Он уже собрался на работу.
– Подожди, – говорю, – я тут вчера кое-что нашла.
Бегу наверх и, вернувшись, протягиваю Патрику две фигурки.
– Смотри! Скайуокер! Си-Три-пио!
Патрик берет кукол в руки. Помню, муж рассказывал про одно удивительное Рождество, когда он получил в подарок целую коробку с дюжиной персонажей «Звездных войн», и это было лучшее Рождество в его жизни. Я нашла их наверху, на подоконнике. Казалось, они ждали момента, чтобы поприветствовать вернувшегося домой хозяина.
– Обнаружила их в спальне – наверное, дети распаковали. Ты говорил, у тебя были все главные герои, но я никого больше не нашла.
– Это не мои.
– Твои! Сам рассказывал, неужели не помнишь?
– Моих выбросили. Много лет назад.
– Выбросили? Кто выбросил? Ты?
– Не я, но это не имеет значения. Даже если они мои. Просто игрушки – куски старой пластмассы, больше ничего. – Патрик бросает фигурки в помойное ведро.
Муж говорит, что игрушки не его, но они были в доме до нашего переезда. Значит, ими играли дети Эвансов. Под молчаливым взглядом Патрика вынимаю из ведра фигурки, отряхиваю от пыли. Странно, вчера их на подоконнике не было, иначе я бы заметила.
* * *
Провожая Патрика, замечаю на берегу Миа. Сгорбленная, она, обхватив себя руками, понуро бредет против ветра. Почему она никогда не берет куртку? Хватаю ее школьный пиджак и перебегаю через дорогу.
– Надень, – говорю, поравнявшись с Миа, и тут же отступаю: волны разбиваются почти у самых ног. Дочь, похоже, этого не замечает, и ее туфли накрывает вода.
Она поднимает глаза.
– Спасибо.
Берет пиджак и, вместо того чтобы надеть, просто прижимает его к себе, так что ни от ветра, ни от соленых брызг защитить он не может.
– Что ты здесь делаешь? – спрашиваю.
Она передергивает плечами, в руке зажат телефон.
– Хотела позвонить Ларе, но в доме такая дебильная связь…
– Дозвонилась?
– Автоответчик, – мямлит Миа.
Я киваю. С Кэролайн та же история. С того дня, как я выписалась из больницы, разговариваю только с ее автоответчиком. Иногда кажется, что она вообще переселилась на другую планету.
– Много лет назад ваш отец привозил меня сюда. – Поддеваю носком раковину. Миа наклоняется и достает ее из песка. – Не на этот пляж, а на другой, немного подальше. Мне нравились эти места. Папа покупал мороженое, мы гуляли вдоль моря, а потом ели рыбу с жареной картошкой. А вас с Джо мы катали в коляске для двойни и кормили, как птенчиков, опуская в открытые ротики мороженое и ломтики картошки.
Нагнувшись за другой раковиной, Миа улыбается.
– А ты помнишь каникулы в Корнуолле? Мы каждый день ходили на пляж – было жарко. Сняли домик в пяти минутах от берега, и клянусь: через неделю в нашем коттедже оказалось больше песка и ракушек, чем осталось на пляже.
Я смеюсь, и на душе становится легче, впечатление от отвратительной соседки, от ее гадких намеков отступает на задний план.
– Как только погода наладится, обещаю: в первый же солнечный день мы устроим пикник, будем лакомиться мороженым, а вечером наедимся жареной картошки.
– И купишь нам ведерки с лопатками? У Джо было желтое, а у меня красное, помнишь?
– Ну конечно, они продаются на набережной, совсем рядом.
Очередная волна чуть не сбивает меня с ног. Миа – ее туфли опять намокли – весело хохочет.
Меня охватывает волнение: у нас все получится. Раковины, смех дочери, соленые брызги на лице, шум прибоя, крики чаек, голубое небо, проглядывающее сквозь облака… Это не просто недельный отпуск на море, после которого возвращаешься в пригород с его одинаковыми коробками домов и заплатками лужаек. Теперь мы здесь живем, это наша жизнь. Я уже почти вижу песок в холле, ракушки на полках, игру солнечных лучей, пронизывающих расставленные по подоконникам плошки с обкатанными морем цветными стекляшками. Если я смогу заставить Миа поверить в это – плевать на соседей. Может, нам действительно будет здесь лучше. Пальцы в кармане сжимают листок бумаги. Меньше чем в двадцати милях отсюда родился Джо. Так что я смогу все уладить, и можно будет наконец избавиться от страха, который привел нас сюда.
Поднимаю глаза и вижу мрачный темный дом. Он кажется необитаемым. Миа замечает мой взгляд и снова уныло опускает плечи.
– Мам, а потом надо будет возвращаться домой? – спрашивает она. – После пикника и мороженого? Опять возвращаться в дом-убийцу?
Беру дочь за руку.
– Мы все изменим, не позволим больше называть его домом-убийцей, так быть не должно. Сейчас пойду, открою все окна…
– Выпустишь привидения?
– Нет, прошлое. Призраков там нет, есть только воспоминания. Ян Хупер в тюрьме, и мы сделаем из дома, что захотим. Пусть морской воздух наполнит его новыми воспоминаниями.
– Ну да, все будет хорошо, – нехотя соглашается Миа. Все-таки она это произносит. Неплохое начало. – Хорошо, что у нас, по крайней мере, станет спокойнее. Здесь нет Кэролайн. Последнее время она от нас не вылезала, как будто жила вместе с нами.
Смотрю на дочь с удивлением. Оказывается, ее это раздражало. Кэролайн всегда приходила помочь, когда я не справлялась.
– Для тебя она тетя Кэролайн.
Дочь шмыгает носом.
– Может, эта тетя только прикидывалась твоей подругой.
– Ты о чем?
– Ни о чем. Забудь. Хорошо, что ты такая…
– Какая?
Миа передергивает плечами.
– Позитивная, что ли. Настроение у тебя теперь хорошее, и Кэролайн здесь ни при чем, правда же? Может, в этой бочке дегтя мы и впрямь отыщем свою ложку меда?
* * *
Возвращаемся домой. Навстречу, со второго этажа, застегивая куртку, спускается Джо.
– Ты куда?
– На ярмарку, – говорит он, вынимая из кармана и показывая мне горсть мелочи, – хочу попытать счастья в галерее. Пойдешь со мной?
Отрицательно качаю головой.
– Нужно распаковывать вещи. Возьми Миа. – Достаю из кошелька десять фунтов, протягиваю сыну. – Играйте на все.
– Пошли, сестренка. – Джо с улыбкой дергает ее за волосы.
Из спальни наблюдаю, как они, смеясь и толкаясь, идут по улице, и в глубине души рождается очень приятное чувство.
Открываю окно, и, кажется, ворвавшийся с моря ветер не только уносит память о смерти, о кровавом преступлении, но и рвет паутину, рассеивает мрак, поселившийся в моей душе. Потому что я – так и не сумевшая выбраться из той ямы, в которую угодила, – сама похожа на давно заброшенный дом с заколоченной дверью.
Ветер усиливается, створки окна распахиваются и сбивают стоявшую на подоконнике вазу. Цветы, как дождь с неба, падают на идущую мимо женщину.
– Извините, ради бога, – кричу я сверху.
Она смотрит на меня и смеется.
– Что вы, не извиняйтесь, цветы к моим ногам еще не бросали. – Подобрав розы и герберы, она поднимает их вверх так, будто хочет, чтобы я взяла букет через окно. Улыбаюсь.
– Они вам нужны? – спрашивает женщина.
– Нет, оставьте себе.
Она зарывается носом в розу и смотрит на коробки, которые я выставила за дверь.
– Недавно переехали? Тогда цветы в знак гостеприимства должна была бы принести я.
– А мне нравится нарушать традиции.
– Если будете так приветствовать всех соседей, вас примут здесь с распростертыми объятиями, – улыбается женщина. – Кстати, меня зовут Анна.
– Сара.
– Приятно познакомиться. Желаю удачи с остальными коробками. Еще увидимся.
Анна уносит мои цветы, и, мне кажется, я слышу, как она мурлычет какой-то мотив. Она не проявила никакого любопытства, и во мне опять просыпается надежда. Я все время гадала, чем же переезд обернется лично для меня. Новый город, новые друзья, люди, ничего не знающие о нашем прошлом. Это похоже на приключение, о котором я мечтала. Вдруг с моря налетает новый порыв ветра, и на мгновение мне чудится, что он отрывает меня от земли.
* * *
Нужно покончить с коробками, но выглянуло солнце, и я, не в силах усидеть дома, бреду по набережной в сторону центра. В мертвый сезон в приморском городе особенно грустно: многие магазины закрыты, на пляже кроме хозяев, выгуливающих собак, нет ни души. Собираюсь дойти до ярмарки, купить детям тот самый пакетик жареного картофеля. Проходя по улице, вижу картинную галерею и останавливаюсь.
В витрине выставлен морской пейзаж. На фоне бесконечной синевы на прибрежной скамейке спиной к зрителю сидят двое, а рядом, на песке, свернувшись клубком, лежит собачонка.
– Что скажете?
На морском пейзаже, который я разглядываю, возникает призрачная фигура. Взвиваюсь от неожиданности, так как не сразу догадываюсь: это не игра моего больного воображения, а отразившийся в стекле человек.
Оборачиваюсь и вижу женщину. Она улыбается широкой улыбкой, словно давно меня знает.
– Простите, если я вас напугала.
Смущенная своей нервной реакцией, заливаюсь краской. Я была так поглощена пейзажем, что не заметила, как подошла эта женщина, и едва удержалась, чтобы не закричать. Наконец понимаю: это Анна, та самая, что унесла мои цветы.
– Вы знаете, цветы пережили падение, не завяли и очень оживили мою квартиру. И скрасили день, так что спасибо.
Вспоминаю момент нашего приятного знакомства, летящие из окна цветы и улыбаюсь.
– Каждый день прохожу мимо и пытаюсь решить… – Анна умолкает на полуслове.
– Решить что?
– Друзья или любовники?
– Кто?
– Эти двое на полотне, – отвечает она, кивая на пейзаж. – Может, старая семейная пара на прогулке или друзья, увлеченные разговором. А может, тайные любовники на запретном свидании.
Опять всматриваюсь в картину: одна фигура склонилась к другой, как будто шепчет что-то на ухо или хочет поцеловать.
– Я думаю, они не знакомы, – продолжает Анна, – минуту назад встретились на берегу.
– Да, это не роман. Наверное, между ними проскочила искра. Иногда разговариваешь с совершенно незнакомым человеком и чувствуешь, что он мог бы стать твоим другом. Возникает мгновенный контакт.
Так было у нас с Кэролайн. В первый же день в колледже улыбнулись друг другу, и я тут же поняла, что мы подружимся. Снова бросаю взгляд на стоящую рядом женщину. Она выше меня ростом и на вид немного старше, чем я. Широкая улыбка, острые скулы, короткая стрижка. У нас одинаковые джинсы. У Анны темные волосы и яркая черная подводка вокруг глаз. Если вместо кед на новую знакомую надеть ботинки на толстой подошве, проколоть несколько дырок для пирсинга, то получилась бы одна из тех девочек, на которых, учась в художественном колледже, я так мечтала быть похожей.
Анна улыбается.
– Дурацкая картина.
Я тоже думаю, что нарисовала бы лучше, и смеюсь от удивления.
– Ну да. – Мой ответ такой же пресный, как и пейзаж за стеклом.
Возникает пауза. Кажется, молчание должно тяготить, но это не так.
– Ты только критик или сама тоже рисуешь? – спрашиваю, неожиданно переходя на «ты».
Не потому ли, что Анна напоминает студенток-художниц, которым я так стремилась подражать?
– Да нет, хотела когда-то. В школе неплохо получалось, но… На самом деле из меня вряд ли бы вышел художник. Тогда я стала смотреть, как рисуют другие, копила денежки и покупала их работы, чтобы вешать у себя дома. Вот и все. А ты?
Открываю рот для ответа и не знаю, что сказать. Кто я сейчас? Разве я художник?
– Когда-то рисовала. И очень хочу набраться храбрости, войти сюда и спросить, нет ли какой-нибудь работы для меня.
Собеседница смотрит на меня скептически.
– В это время года с работой непросто, часть магазинов открыта только в сезон. До лета тебе вряд ли повезет.
Анна опять вглядывается в пейзаж.
– Не могу смотреть на это произведение без смеха.
Мне оно тоже кажется нелепым.
– Смотри. – Она тычет пальцем в название. – «Юрское побережье». Ты видела здесь такую синеву, такое спокойное море и безоблачное небо? Или даже что-нибудь мало-мальски похожее на эту сцену?
– Нет, – отрицательно качаю головой, – все должно быть серым, мрачным, штормовым.
– Не всегда, – задумчиво произносит Анна, глядя мне в глаза. – Я знаю такие места, где краски в сто раз ярче, чем на этом пейзаже. Подлинные краски моря и неба.
– В этих краях?
Она утвердительно кивает.
– Серьезно, необыкновенно красивые уголки.
На миг пугаюсь, что Анна сейчас предложит показать эти пейзажи, и судорожно ищу повод вежливо отказаться и ускользнуть. Однако Анна со вздохом и подняв с земли пакет с покупками, прощается:
– Пора на работу. Приятно было встретить тебя снова. Может, как-нибудь заскочу поздравить с новосельем и сама принесу тебе цветы.
Дойдя до угла, Анна оборачивается.
– Слушай, в свободное от критики местных художников время я полдня работаю в кафе на Брод-стрит. Кофе там отвратный, но сервис великолепный. Загляни как-нибудь, и я расскажу, где на этом побережье найти живописные места.
* * *
Нужно искать в местной газете объявления о работе, распаковывать вещи. Вместо этого захожу в кафе и, выбрав столик у окна, беру в руки ламинированный лист меню. Неожиданно в кресло напротив садится Анна.
– Не думала, что ты примешь мое приглашение, – говорит она. – Должна признаться, здесь не только отвратительный кофе, но и обслуживание не очень.
– Разве не ты здесь за него отвечаешь? – улыбаюсь я.
– Вместо цветов, что задолжала, принесу тебе кофе, – смеется Анна, – только не говори потом, что тебя не предупреждали.