Откровение и закат
Георг Тракль
Переводчик Владислав Васильевич Цылёв
Иллюстратор Владислав Васильевич Цылёв
© Георг Тракль, 2023
© Владислав Васильевич Цылёв, перевод, 2023
© Владислав Васильевич Цылёв, иллюстрации, 2023
ISBN 978-5-0053-2568-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
• Чёрный дрозд в неволе поёт
Gesang einer gefangenen Amsel
Георг ТракльОгненность кротости
Слово о Георге Тракле
Сердце поэта – твердыня его, Стихи – певучие символы веры1
Эльзы Ласкер-Шулер2(Из стихотворения, посвящённого Георгу Траклю)
• Интонация гения
Кто мы? Синие плачи
Родника в глуби мшистого леса,
Там где утайно фиалки
Благоухают весной.
Г. Тракль
Поэтика Тракля темна и загадочна. Экстатическая и странно-надломленная, она наполнена видениями иных миров и отголосками неведомых таинств. И вряд ли переводима. На языке смыслов она допускает множество различных толкований, каждое из которых в состоянии осветить только фрагмент в бесконечной и неумопостигаемой мозаике целого. Поэтому без всякого преувеличения можно сказать, что даже все вместе взятые эти толкования никогда не смогут не только «окончательно» разобраться в парадоксальном «хаосе ритмов и образов» Тракля, но и тем более «раскрыть» главную – и обворожительную! – тайну, заключенную в стихах поэта – красоту их потустороннего песнопения.
Что же наделяет стихи Тракля такой возвышенной прелестью и одновременно непостижимой и болезненной силой – Неестественное? Сверхъестественное? Противоестественное?
«Они вне моего разумения» —
признался друг Тракля – философ Людвиг Витгенштейн3, автор «Tractatus logico-philosophicus» —
«но их интонация переполняет меня счастьем. Это интонация во истину гения».
После многократных и безуспешных попыток аналитически разобраться в фантасмагорическом калейдоскопе образов Тракля на основе логических форм языка, Витгенштейн сделал в своём дневнике потрясающую запись об источнике метафорического мышления поэта:
«В действительности имеет место невыразимое. Оно манифестирует себя, это явление мистическое».
Другой великий современник Тракля, поэт Райнер Мария Рильке был не менее потрясён необъяснимыми «мелодическими подъёмами и спадами» и лирическими откровениями Тракля:
«Глубоко тронутый, удивлённый, в смутных догадках, растерянный…» —
так он описал своё состояние после прочтения «Себастьяна во сне» – второй книги Тракля, которая увидела свет уже после смерти автора4.
«Переживания Тракля происходят как будто бы в мире зеркальных отражений и заполняют собой всё его пространство, которое остаётся недоступным подобно пространству в зеркале»
– продолжает Рильке, и невольно задаётся вопросом о поэте, создавшем такие неповторимые по образности и интонации стихи:
«Кем же он всё-таки был?»5.
• «Poite maudit»6
…и Господь возложил на Него грехи всех нас.
Ис.53:6
«Я родился лишь наполовину» —
заявил о себе Георг Тракль – певец экстаза и смерти, безумец распада, без сомнения, принадлежавший к числу «проклятых поэтов». Истязая свой дух между светом и тьмой, он – и неприкаянный нищий, ведущий никчемную жизнь, распутник и наркоман с репутацией кровосмесителя из-за двусмысленной связи со своей младшей сестрой Гретой – музой всей его непродолжительной жизни. Но он же и ангел, отрок невинный, аскет, низринутый с неба под гнетом проклятия, тяготеющим над всем человеческим родом: он – обиталище боли, недуг бытия, кровавый закат человечества.
«Духу предай своё пламя, отчаянье жгучее;
Воздыхая, голова подымается к полночи
На всхолмье весны зеленеющей; где кровью когда-то
Изошел кроткий Агнец, что скорбь претерпел
Глубочайшую; но следует Тёмный за призраком
Зла, или же влажные крылья он расправляет
К золотому нимбу солнечному, и содрогается
От колокольного звона грудь его, болью истерзанная,
Упование дикое; мрак низвержения пламенного»7.
Так «кем же он всё-таки был» – автор этих «воздыхающих», «болью истерзанных» строк?
«Агнец» и «Тёмный»? … – не узнаём ли мы в этих двух образах – казалось бы, таких несовместимых и в тоже время таких нераздельных! – противоречивые лики самого поэта, его «упование дикое» и «отчаянье жгучее» – его дух, его «кровь», его «пламя»? Словно приговор самому себе Тракль произнесёт однажды во истину стоические слова о своём предназначении и участи:
«Я не смею уклоняться от ада» —
не догадываясь ещё о том, что восстание ада уже уготовано ему, и в самом скором времени «мрак низвержения пламенного» всецело охватит его – в смертоносной бойне при Гродеке8.
• «Духом сошедши в темницу духов»9
Уже в раннем возрасте в поведении будущего поэта наметилась тревожное отклонение от нормы, которое заставляло задуматься о его душевном здоровье и приводило в недоумение жителей города: однажды без всякой видимой причины он бросился наперерез бегущей лошади; в другой раз, явно испытывая судьбу, он кинулся на рельсы, увидев приближение локомотива – к счастью, обе попытки не имели каких-либо серьёзных последствий для юного Георга. Как знать, быть может под впечатлением подобных бессознательных «опытов» и появились годы спустя такие поразительные строки в «Себастьяне во сне»:
«И когда под копыта взбешённых коней вороных он бросился камнем
Взошла над ним в беспросветности ночи – звезда».
В этой связи вспоминается ещё один экстраординарный случай, когда Георг (которому было от пяти до восьми лет) предпринял попытку войти в озеро так, чтобы полностью исчезнуть в его водах – прежде чем он утонул, спасателям тогда чудом удалось найти его только по расположению шляпы, которая плавала на поверхности. И снова годы спустя:
«И выдался мрачный день года, печальное детство,
Когда в прохладные воды Отрок вошёл бестревожно, к серебряным рыбам спустился,
Упокоенье и Лик».
Можно только догадываться о природе подобного бестревожного «схождения» души отрока, которое очень напоминает её возвращение в материнское лоно, погружение в первородные воды. По словам известного траклеведа Альфреда Допплера
«в детстве и смерти внутреннее и наружное, пространство и время представляют собой великое и таинственное единство».
Эта гипнотическая тяга к «великому и таинственному единству», к восхитительному состоянию прабытия, действие которой было подобно смертельной интоксикации после выхода из запредельных глубин, усугубилась ещё и тем, что Тракль рано пристрастился к наркотикам и к 14 годам уже регулярно их принимал, используя хлороформ и сигареты, смоченные в опиуме. Позже, когда он устроился фармацевтом в аптеку «Белый ангел», он приобрёл навыки употребления и других наркотических средств. Чтобы избавлять себя от мучительных видений, порождаемых этим миром, он, возможно, вводил себя в пограничные состояния сознания к видениям иного порядка – к «великолепному, но опасному состоянию»10 предсуществования, «балансируя на грани между жизнью и смертью, не отдавая предпочтения ни той, ни другой»11.
Однажды в беседе с писателем Теодором Дойблером12 Тракль признался:
«Разновидность смерти неважна. Cмерть так ужасна из-за паденья, и ничтожным покажется всё, что может предшествовать этому и продолжится после. Мы падаем в запредельную черноту. Как может умирание, миг, что ввергает нас в вечность, быть скоротечным?»13
Культуролог и библеист Сергей Аверинцев14, рассуждая об истоках поэзии Тракля, нашёл для неё удивительно ёмкие слова:
«время, в которое погружены его стихотворения, и есть предсмертная секунда, „вводящая в вечность“ и сама становящаяся вечностью…»15
«Зачарованность самоубийством» во многом и определила сюжет судьбы Тракля и превратилась в один из главных мотивов его поэзии – мотив смерти.
• Incestus
О, ты – кровь от моей крови, стезя ты и Грезящая в лунной ночи.
Г. Тракль
Но невозможно обойти вниманием ещё одну явную странность в поведении Тракля – зачарованность своей младшей сестрой Гретой, которая была на пять лет младше его. Со всей очевидностью можно сказать, что только к сестре Грете на протяжении всей своей жизни Георг испытывал настоящую привязанность и глубокую любовь. Но эта любовь к самому близкому существу на свете, своей спасительнице и святой, «Невесте сладчайшей», которая словно
«Мирт Непорочный над восторженным ликом склоняется Мёртвого»,
пробуждала в душе Георга и демонические чувства:
«Ненависть поедала огнём его сердце, сладострастие, когда в зеленеющем летнем саду молчаливое дитя он насиловал, в лучистом сиянье которого он свой лик, окутанный мраком, узнал».
Надо признать, что несмотря на многочисленные рассуждения биографов о имевших место кровосмесительных отношениях между братом и сестрой, до сих пор не представлено никаких заслуживающих доверия свидетельств в подтверждение этих домыслов – разумеется, кроме лирических «откровений» самого поэта.16 Известный биограф и исследователь творчества Тракля, психиатр Теодор Шперри17 утверждал, однако, что обнаружил неопровержимые доказательства предосудительной связи, но отказался раскрывать свой источник, объясняя это тем, что на тот момент были ещё живы некоторые члены семьи Траклей, чувства которых эта информация могла бы травмировать. 18Но какой бы ни была истина, нельзя отрицать, что инцест является ещё одним главным мотивом в поэзии Тракля, с особой остротой принимая на себя весь трагический пафос архетипического грехопадения и изгнания из рая:
«Виновные бродят в саду
В диких объятиях тени,
Так что древо и зверь в могучем на них обрушились гневе».
Запретная любовь, которую испытал лирический герой, порождает в его душе комплекс вины и чувство страха:
«Временами он вспоминал своё детство, наполненное болезнями, мраком и ужасом, потаенными играми в звёздном саду…»,
и тогда
«из голубого зеркала проступал истонченный облик сестры, и он замертво проваливался во тьму».
Но после каждого провала во тьму и приступов раскаяния в душе героя наступает и спасительное просветление, «гармония нежная» в «волнах хрустальных», когда
«розовый ангел из погребенья влюблённых ступает».
Маргарета ненадолго пережила брата. Под влиянием Георга у неё сформировалась очень ранняя и сильная зависимость от наркотиков; после неудачного брака и выкидыша в 1914 году, в условиях крайней нужды, испытывая длительные приступы депрессии, она в возрасте 25 лет покончила с собой на вечеринке в Берлине в 1917 году.
• «Стоны разорванных уст»
И Он излил на них ярость гнева Своего и лютость войны.
Ис.42:25
Ад, который предрёк себе Тракль, разверзся в его судьбе в августе 1914 года, в начале Первой мировой войны, когда он в порыве патриотических чувств вызвался добровольцем на фронт и в качестве медицинского работника был отправлен в Галицию. В битве под Гродеком встретились русские и австрийские войска, и разыгралось одно из самых кровопролитных сражений этой войны, схлестнулась
«тёмная ярость народов».
Австрийцы были разбиты и отступали в беспорядке. При полном отсутствии полевых хирургов Траклю было приказано заботиться о множестве тяжелораненых, которых сносили умирать в обычный амбар.
«Битвы пурпурный прибой»
не стихал в течение двух нескончаемых суток. Тракль слышал только, как «от убийственных залпов орудий» гудели «леса среди осени, золотые равнины, и озёра лазурные», и как страдали умирающие —
«дикие стоны разорванных уст».
Не имея необходимых средств и навыков, чтобы оказать несчастным надлежащую медицинскую помощь, Тракль был доведен до состояния исступления, когда на его глазах один из раненых, не выдержав боли, разнёс себе голову, всадив пулю в свой лоб:
«На ужасающих рифах
Захлебнулась пурпурная плоть».
От одуряющего зрелища разбрызганной по стене крови Тракль бросился на улицу – на звук канонады, но вместо того, чтобы отдышаться и перевести дух, он оцепенел: перед ним предстала леденящая картина иного ужаса:
«Группа странно застывших деревьев, сбившихся вместе, на каждом из которых качался человек» —
то были казнённые русины – местные жители, заподозренные в нелояльности к австрийцам: казалось, повсюду их
«убиенные души вздыхают».
Говорят, в довершение всех ужасов Тракль стал невольным свидетелем того, как «один из тех, кто был в последнюю очередь вздёрнут, сам надевал себе петлю на шею».
Потрясение Тракля было безмерно: прикоснувшись к смиренному горю этого приговорённого к смерти крестьянина, поэту вдруг открылось вся тяжесть ада, «всё горе человечества», которое обрушилась на него:
«Пустошь терниями град опоясывает.
С окровавленной лестницы месяц гонит
Жён перепуганных.
Во врата дикие волки ворвалась».
От пережитого шока поэт так и не смог оправиться. Через несколько дней в отравленной атмосфере всеобщего отступления и в ожидании «конца света» Тракль неожиданно объявил своим товарищам, что больше не в силах продолжать жить и предпринял попытку застрелиться – потребовались усилия шести офицеров, чтобы удержать его от самоубийства.
• Dementia praecox
…в конце концов, разразится та гроза, которая скапливается у меня внутри: выльется в болезнь или меланхолию.19
Г. Тракль
Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым.
1 Кор: 3: 18—18
Четырнадцать дней спустя Тракль был переведен в Краковскую гарнизонную больницу, причём не на должность фармацевта, как он поначалу наивно полагал, а в качестве «психиатрического» пациента.
После получения известия о госпитализации Тракля его близкий друг Людвиг фон Фикер20 незамедлительно приехал навестить поэта и даже попытался вызволить его из «чистилища» психиатрического отделения больницы, атмосфера которой ничем не отличалась от тюремной, и где «лик жестокости и безумия» со свинцовой тяжестью проглядывал отовсюду. Однако настойчивые увещевания и просьбы Фикера о том, чтобы Тракля для его же скорейшего выздоровления перевели под домашнее наблюдение, вызвали только удивление со стороны врачей. По мнению Фикера, возможной причиной тому было проявление повышенного интереса одного из врачей к истории болезни Тракля, как к уникальной возможности изучить случай «гения и безумия»: скорее всего доктор натолкнулся на эту идею, изучая некоторые откровения поэта в ходе негласной цензуры его писем.
В подавленном состоянии покидая своего друга и с каким-то дурным предчувствием Фикер спросил его, есть ли у него наркотики? Тракль признался, что есть, и с улыбкой добавил: «А как иначе я остался бы жив?». Прощальный взгляд поэта особенно поразил Фикера: на его «до скорого свидания» Тракль никак не ответил и остался лежать неподвижно на больничной койке: «Он только смотрел на меня. Всё смотрел и смотрел… Никогда я не забуду этот взгляд»21.
«…одинокий крик птицы, умирающей в синем покое»
Несмотря на то, что предварительный диагноз армейских психиатров сводился к тому, что Тракль стал жертвой dementia praecox на ранней стадии, о чём был составлен официальный отчёт, подписанный тремя врачами, Фикер был убеждён, что поэта довели до самоубийства путём принудительного психиатрического лечения, которое неизбежно усугубило его душевное расстройство.
Окончательный диагноз в истории болезни и судьбы Тракля так и не был поставлен: 4 ноября 1914 г. поэт навсегда покинул этот горестный «сад для сирот», «пристанище мрачной лечебницы»: он умер, проведя один день в коме от передозировки кокаином.