Откровение и закат - Тракль Георг 2 стр.


«Когда он слёг в прохладу постели, его переполняли несказанные слёзы. Но не нашлось никого, кто бы возложил на чело его свою руку».

Накануне вечером Матиас Рот, денщик Тракля, наблюдал сквозь замочную скважину, что «сердце его господина всё ещё билось, поскольку его грудь с усилием то поднималась, то опускалась»22.

«Сон и смерть, орлы мрака

Всю ночь ворожили над этой главой,

Чтобы лик золотой человека

В ледяных волнах вечности

Канул».

Лишь на следующее утро Тракль отмучился; его тело лежало на кровати, покрытое простынёй.

«Он плыл, Ясновидящий, по бурым лугам. О, часы первобытного восхищения. <…> О, душа, что нежно воспела песнь камыша пожелтевшего, огненность кротости».

Несмотря на то, что наиболее информированный биограф поэта Теодор Шперри высказал предположение о том, что Тракль предпринял преднамеренный полет в пограничную зону между жизнью и смертью и оставил окончательное решение своей судьбы на волю случая, вопрос, была ли передозировка осознанной или произошла вследствие роковой случайности, останется навсегда без ответа. Так же как навсегда останется тайной тот исход внутренней брани, который в последние часы своей земной жизни испытал на себе великий безумец и одинокий страдалец.

«О, сестра рвущей душу тоски,

Смотри, трепещущий тонет челнок

Под звёздами

Перед ликом безмолвной ночи».

• К истокам Зари

…и ранами Его мы исцелились…

Ис.53:5

Лирика Тракля отличаются нарочито замедленным дыханием, медитативной монотонностью, частыми, словно заклинания, повторами одних и тех же звуков и слов, отчего стихотворные строки обретают медиумический тон, суггестивную силу воздействия. И хотя внешне они порождают череду спонтанных видений и бессвязных галлюцинаций, внутренне мы безотчетно чувствуем подчинение всех образов какому-то сокровенному замыслу, неведомой литургии, тайна которых приоткрывается только за гранью траклевского Заката.

«Я ощущаю себя почти по ту сторону мира» —

так поэт описал в письме своему другу Фикеру свое душевное состояние, находясь в Краковском лазарете и предчувствуя скорую развязку своей судьбы. И приложил к письму два последних своих стихотворения – «Гродек» и «Плач». Но по ту сторону мира в прозрениях Тракля пребывают не только духовные сумерки и вселенская ночь,

«когда в почерневших водах мы каменный лик созерцаем».

Доходя до самых пределов распада и боли, заглядывая в бездны отчаянья – где-то там, за гранью постижимого – над зловонным гниением плоти чудесным образом воскуряется ладан, а в глубинах абсолютного Ничто брезжит серафический свет. По словам философа Мартина Хайдеггера траклевская «страна Заката есть переход к самым истокам укорененной в ней тайно Зари»23. Той Зари, на которой

«лучезарно подъемлются посеребрённые веки возлюбленных»,

преображённая плоть пребывает единой и

«песнопенье воскресших сладостно».

Не потому ли удивительным образом – в унисон с огласительным словом на Пасху: «Смерть! где твое жало?! Ад! где твоя победа?!» —звучит и «Весна души» Тракля:

«Чистота! Всюду одна чистота! Где теперь, смерть, твои тропы ужасные,

Где безмолвие серое, в камне застывшее, где скалы ночи,

Тени где неприкаянные? Лучистое солнце из бездны сияет!»

• На пути к Траклю

Разве не знаете? разве вы не слышали? разве вам не говорено было от начала? разве вы не уразумели из оснований земли?

Ис.40:21

…разум Его неисследим…

Ис.40:28

Замкнутый в себе поэтический мир Тракля с трудом поддаётся пониманию и интерпретации. Особую сложность в его передаче создаёт такая парадоксальная особенность траклевского мироощущения, как расщепленная оптика восприятия, мозаичность сознания, многочисленные переотражения лирического «Я», вследствие чего от стихотворения к стихотворению в воображении поэта возникают всё новые и новые его фантомы – многочисленные двойники,: «Тот», «Иной», «Потаенный», «Сновидящий», «Пришелец»…. Даже образ сестры-отроковицы в этом мире может стать продолжением отрока-брата:

«Отрок лучистый

Проступает Сестра среди осени…»,

образуя андрогинное с ним единение. Лирический герой в поэзии Тракля настолько многолик, что иногда легко ускользает от переводческого взгляда.

В качестве иллюстрации можно привести один очень характерный пример: словосочетание «aus der Kehle des Tönenden» (которое я перевожу как «горлом Поющего») в стихотворении «Опочившему в юности» интересно тем, что здесь явным образом обозначен лирический герой, который предстаёт как «Поющий/Поющее», но в переводах, получивших широкое распространение, его субъектность попросту исчезает: «из певчего горла» (С. Аверинцев24, В. Летучий25, О. Бараш), «из отверстой гортани» (К. Соколова26), «из горла мелодией!» (Н. Болдырев27). Так и хочется воскликнуть: о «бедном „Поющем“» замолвите слово!

Приведённый пример – песчинка в многомерной картине поэтического мышления Тракля. Неповторимая мелодика его меланхолии, суггестивный слог, сакральная образность, восходящая к Мифу, блуждающий синтаксис письма создают подчас труднопреодолимые проблемы для переводчика и невольно поднимают извечный вопрос: переводима ли в принципе поэзия, передаваем ли голос поэта, его интонация и обертона – слышим ли мы их в переводах?

Несмотря на то, что на сегодняшний день практически всё лирическое наследие Тракля доступно на русском языке, и даже представлено несколько достаточно полных переводческих версий, самый поверхностный анализ этих работ позволяет увидеть в них немало «тёмных» мест и противоречий, трудностей в передаче подлинного голоса поэта. Наверное, по-другому и не может быть, когда мы прикасаемся к сокровенной поэзии, которая намеренно укрылась тайной как покровом своим. Можно с уверенностью сказать, что Тракль в пространстве русского слова пока явно «недопереведён», а его поэтический слог «недосказан», и на пути к Траклю потребуется ещё немало усилий, чтобы раскрыть «запечатанный свиток» его поэзии. Ибо найдётся ли тот, «кто исчерпал воды горстью своею, и пядью измерил небеса»28 «напоённого маковым соком» тёмного пения этого загадочного мистика и поэта?

От составителя и переводчика

Рукописное оглавление, сделанные проф. С. Б. Джимбиновым к книге переводов А. Николаева.


Несмотря на то, что настоящее издание включает в себя далеко не полный свод лирических произведений Георга Тракля, книга составлена таким образом, чтобы читатель смог получить не только целостное представление о неповторимом «сновидческом» опыте поэта, относящегося к «зрелому» периоду его творчества, но и почувствовать из предлагаемых переводов новые оттенки и грани уникального мира его «потусторонних» откровений. Для искушённого ценителя творчества Тракля в книгу включён «Драматический фрагмент» («Dramenfragment», 2 Fassung), который впервые переведён на русский язык29 – по словам Отто Базиля, этот «Фрагмент» в своём «вулканическом циклопизме» напоминает извержение «чёрной лавы». Дополнительный интерес у читателя могут вызвать ранние версии некоторые известных стихотворений поэта, которые также впервые представлены на русском языке: в их числе хотелось бы особо отметить «Страсти» («Passion») и «Закат» («Untergang»).

Перед приобретением предлагаемой книги заинтересованный читатель может ознакомиться с моими переводами лирики Тракля, опубликованными ранее: как в бумажном виде – в альманахе «У Никитских ворот» (№1, 2019 г.).30, так и в электронном формате – в небольшой по объёму книге «Псалом Отрешённого», которую легко найти в свободном доступе в Интернете.31 Дополнительная подборка моих переводов «Явлен свет, что ветром погашен» размещена на страницах интернет-журнала «Русский переплёт».

Хотелось бы обратить внимание читателя и на то, что все иллюстрации в представленной книге выполнены мной собственноручно32, а деление книги на главы условно и предпринято для удобства восприятия стихотворных текстов. Особо отмечу, что разбивка прозаического стихотворения «Откровение и закат» на несколько частей также условна: это вызвано необходимостью наглядно разместить некоторые комментарии.

Погружаясь в причудливый мир стихотворной «мозаики» Тракля, невозможно не отметить, насколько неожиданными и многообразными бывают «переотражения» его лирического героя, так что зачастую возникает невольный вопрос, а «Кто» (или «Что») этим героем не является в медиумическом калейдоскопе траклевских грёз? Не удивительно, что среди переводчиков и интерпретаторов поэзии Тракля возникает великая «разноголосица» по этому поводу. Чтобы не усложнять и без того непростые для понимания тексты, я постарался выделить только некоторые – наиболее «явные» – лики этих «двойников» – прописными первыми буквами их «имён» – разумеется, в меру своего понимания своеобразия «призраков» Тракля. В разделе «В поисках Чужестранника» собран сопоставительный материал, иллюстрирующий трудности в понимании особенностей проявления лирического героя Тракля – на примере работ целого ряда русских и англоязычных переводчиков.

Приступая к работе над книгой, я с удивлением обнаружил, что в то время как неослабевающий интерес к литературному наследию Тракля со стороны сообщества русских переводчиков не вызывает сомнений, о чём может свидетельствовать, к примеру, издание внушительной антологии под редакцией А. Белобратова, в области русскоязычного траклеведения имеет место явный дефицит содержательных исследований, которые могли бы послужить действенным подспорьем для расширения кругозора переводчика, не говоря уж о том, чтобы облегчить нелёгкую участь обычного читателя, впервые сталкивающегося с парадоксальной поэзией Тракля. Поэтому я дополнил книгу небольшой литературоведческой «мозаикой», составленной из цитат и кратких извлечений, взятых из работ двух крупнейших, на мой взгляд, исследователей творчества Тракля – Альфреда Допплера (Alfred Doppler)33 и Фрэнсиса Шарпа (Francis M. Sharp)34, а так же двух интересных англоязычных переводчиков – Роберта Фёрмиджа (Robert Firmage)35 и Лючии Гетси (Lucia Getsi)36. Надеюсь, палитра их мыслей прольёт «дополнительный» свет в темноту песнопения Тракля и обогатит новыми красками представление читателя о его неумопостигаемом «хаосе».

Известно, с какой щепетильностью Тракль вычитывал гранки своих произведений, обращая особое внимание на сохранение всех нестандартных приёмов своей авторской пунктуации. Поэтому в своих переводах я «приложил» некоторые усилия, чтобы следовать оригинальному тексту и не злоупотреблять «лишними» знаками препинания, сохраняя, по возможности, верность правилам русской грамматики – особенно в тех случаях, когда это непреклонно «подсказывалось» контекстом произведения. Читатель должен быть готов к тому, что местами – ввиду отсутствия искусственных опор – от него потребуется приложить дополнительные усилия – для более глубокого «вчитывания» в тексты.

Все стихи и цитаты в книге приводятся в моём переводе (кроме отдельных случаев заимствований – с обязательным указанием на их авторов: переводы Марии Павчинской37 и Александра Белобратова38 отмечены значками «М.П.®» и «А.Б.®» соответственно).

В заключение, я хотел бы выразить огромную благодарность одному необыкновенному человеку, уже покинувшему этот белый свет, но чьё незримое присутствие я постоянно ощущал во время работы над этой книгой – Станиславу Бемовичу Джимбинову (1938—2016), профессору кафедры зарубежной литературы Литературного института им. А. М. Горького, учёному-энциклопедисту и неординарному педагогу, непоколебимому подвижнику слова, незабываемые беседы с которым во время моей учёбы на Высших литературных курсах (2009—2011) зажгли в моём сердце интерес к немецкому языку и переводческой работе.

«Облако в злате сиянья – и время. В одиноком затворе

Ты всё чаще теперь ожидаешь Усопшего в гости,

По водам реки зеленеющей в задушевной беседе нисходишь под вязами».

Г. Тракль

В.Ц.

«Явлен свет, что ветром погашен»

…трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит…

Ис.42:3


• Из посвящения Карла Крауса

Георгу Траклю

«Есть совершенные дети, которые созревают тогда, когда становится уже слишком поздно. С криком стыда они являются миру, травмированные только одним, первым и последним чувством: назад в твоё лоно, о мать, где было так хорошо».


Карл Краус (1874—1936) – австрийский писатель, с которым Георга Тракля связывали не только литературные интересы, но и чувство духовного единства. Благодаря Краусу Тракль получил возможность опубликоваться в престижном журнале «Факел».

• Из телеграммы Георга Тракля

Карлу Краусу

«Благодарю Вас за миг болезненной просветлённости».

•••

«В контексте европейского эстетического движения конца XIX века в немецкой литературе наблюдалась проявление характерной поэтической интонации, которую Гофманнсталь39 назвал состоянием предсуществования».

Альфред Допплер

Рождение

Geburt

•••

«Предсуществование… чувство счастья „быть наедине со всем, что живет“ есть „великолепное, но опасное состояние“. Великолепное, потому что духовный и физический мир воспринимаются как великое единство; опасное, потому что и мгновения отражения достаточно, чтобы упасть с этой высоты».

Альфред Допплер

Детство

Kindheit

•••

«По сути, можно выделить три образа, в которых формируется опыт предсуществования: образ ребенка, образ смерти и опыт сна. В детстве и смерти внутреннее и наружное, время и пространство представляют собой великое таинственное единство, в сновидениях противоположности жизни находятся в неустойчивом равновесии, и сохраняется возможность их нивелировать и погасить. Но то, что переживается в волшебный момент [вдохновения] и обретает форму стихотворения, – это не сами детство, смерть или сон, а всегда только их образы; воспоминание о прошлом, ожидание будущего и метаморфозы текущего содержания сознания».

Альфред Допплер

Из письма Г. Тракля

• 8 июля 1913 г.

г. Зальцбург

Людвигу фон Фикеру

«…Прилагаю к письму новую редакцию „Часословной песни“ – из полного мрака и отчаяния…» 

А.Б.®

•••

«<…> Предсуществование <…> означало „ожидаемое мировое владение“ юности, предвосхищаемое „состояние мудрости века“, в котором можно мечтательно постичь и представить всю совокупность мира».


«Опыт предсуществования характеризуется не только переживанием приступа экзальтации и волшебной целостностью созерцания, но также исподволь усугубляет чувство вины: „Если отчуждение от мира привело к экзистенциальному концу мира, то отчуждение от „я“ – к экзистенциальному суду над человечеством“. Развитие подобного опыта <…> приводит к серьезному творческому кризису <…> Георга Тракля».

Альфред Допплер

Часословная

Stundenlied

•••

«Орфическая песня ранних стихов [Тракля] превращается в апокалиптическую песню; за преображением мира следует его разрушение. Или точнее: преображенный мир уже несет в себе семена отчуждения, маскировки и ужаса, которые в преображающем песнопении опосредованно предвещают приближающуюся катастрофу и надвигающийся суд над миром».

Альфред Допплер

В пути

Unterwegs

•••

«Состояние, характерное для предрасположенности к творчеству, наполнено бесконечным повторением „уже пережитого“ или „впервые достигаемого“, между воспоминаниями и ожиданиями остается пустое настоящее, которое переживается как гнетущая бренность. Это чувство мимолетности пропитывает безвозвратно [прожитое] мгновение предсуществования мрачностью и тоской или обесценивает его через осознание упадка, разложения и страха: такова магия предсуществования, „царство слов, в котором присутствуют все вещи“ – разумеется, это присутствие оторвано от повседневной жизни, – оно неспособно „возносить каждое отдельное мгновение – тем более целую череду мгновений – в порыве восторга в Вечное“»

Альфред Допплер
Назад Дальше