Судно, наконец, находит свободную ото льда бухту и медленно входит в нее. Скалистые пустые берега кое-где тронуты ледниками и снежниками.
1813 год, 6 июня
Прибытие в Хабаровск.
Дворец генерал-губернатора Уссурийского края. Ростовцев стоит перед богатой дверью в небольшом зале в ожидании аудиенции. Он – в парадном мундире, но вид у него совершенно не торжественнный, а утомленный и безразличный. В руках он теребит подготовленный доклад об экспедиции. Дверь, наконец, отворяется, и он входит. Перед ним – вовсе не генерал-губернатор, а сидящий за столом чиновник, замусоленный и со следами хронического непрерываемого пьянства.
РОСТОВЦЕВ: Позвольте…
ЧИНОВНИК: Капитан Ростовцев? С «Меркурия»?
РОСТОВЦЕВ: Мне назначена аудиенция его превосходительством генерал-губернатором…
ЧИНОВНИК: С Вас хватит и меня…
РОСТОВЦЕВ: Не имею чести и не желаю…
ЧИНОВНИК: А я тем более – с изменниками и иностранными шпионами. Ознакомьтесь.
Протягивает казенную бумагу. Ничего не понимающий Ростовцев вчитывается в пляшущие перед его глазами строки указа. Он шепчет слова документа.
РОСТОВЦЕВ: «предательство высших интересов отечества в годину военных испытаний», «злонамеренное употребление августейшим доверием с корыстию и вероломством… недостойное российского морского офицера поведение и растление команды…». (Наконец, он доходит до подписи.) «Император Всея Великия, Малая, Белая и Прочая Руси Александр Павлович». (Рука обреченно опускается и роняет указ на пол.)
ЧИНОВНИК: Вы, сударь, арестованы, и по решению трибунала при генерал-губернаторе Уссурийского края должны сдать немедля личное оружие – и будете без промедления препровождены в место заключения.
Входят два жандарма. Чиновник принимает шпагу Алексея и срывает с него погоны.
Каторга.
Кандалы. Запрет на работу. Алексей кричит надзирателям.
РОСТОВЦЕВ: Я не могу выносить безделья! Дайте мне работу! Я буду делать самую черную, самую тяжелую, самую грязную работу!
НАДЗИРАТЕЛЬ: Дворянам не положено!
РОСТОВЦЕВ: Я по повелению государя императора лишен дворянского звания и всех отличий и привилегий!
НАДЗИРАТЕЛЬ: По уставу не положено. А вдруг придет помилование и Вас восстановят в дворянстве? Ведь меня тогда непременно накажут!
РОСТОВЦЕВ: Вот уж во что я не верю и на что не надеюсь. В нашем отечестве оправдать невиновного гораздо тяжелей и необычней, чем осудить его.
НАДЗИРАТЕЛЬ: Не предавайтесь отчаянию, сударь. Все – в руках Божьих.
РОСТОВЦЕВ: Я с ума схожу от безделья! Дайте хоть бумаги и перо!
НАДЗИРАТЕЛЬ: Вам, сударь, как осужденному за измену, не положено. Читайте книжки.
РОСТОВЦЕВ: Да я их уж наизусть знаю, до дыр зачитал.
НАДЗИРАТЕЛЬ: Тогда молитесь.
1813…, 1814…, 1815…
КАРИНА (в ожидании в Монтерейской миссии молодая прекрасная девушка шепчет): Я буду ждать тебя, любимый!
Это наивное обещание кажется для нас несбыточным и невыполнимым, но оно трогательно в простых и голых стенах миссии. Камера панорамирует каре миссии, собор и пустую площадь перед ним. По желтой стене распласталась мощная и яркая бугенвилия.
Парад союзных войск в Париже после победы под Ватерлоо. В первой колонне – российские войска, казаки генерала Платова. Одна из частей этих войск – калмыцкая «дикая сотня». Неожиданно выйдя из строя, калмыки на своих лохматых маленьких лошадках бросаются к Сене и поят лошадей. Дамы вдоль Елисейских полей в ужасе и шоке от дикого вида и еще более дикого поведения калмыков.
Сцена в Париже. Казаки врываются в кафе и требуют выпивки и еды, употребляя всего одно слово «быстро!». Испуганный владелец кафе и его прислуга почтительно обслуживают грязных и бородатых вояк, не знающих манер и приличий.
Венский Конгресс.
Блеск мундиров и августейших имен. На французском языке идет приторно-возвышенный разговор-приговор над поверженной французской империей Наполеона. Талейран и Александр 1 изощряются друг перед другом во взаимной верности и лукавстве. Идет обмен изощренными колкостями и напоминаниями о Тильзитском мире и невыполненных обязательствах. Английская делегация держится слегка в стороне и блюдет только экономические условия предстоящего европейского мира и согласия, ничуть не заботясь политическим пасьянсом на европейской карте.
Смерть Алексея.
Сибирская каторжная тюрьма. На дворе – лютая пурга и темень вьюжной ночи. Монотонно скрипит и качается тусклый фонарь с трепещущим язычком пламени, от него шарахаются тени, взбитые снежными вихрями. Алексей лежит в бараке на нарах. У него сильный жар – туберкулезная агония. Товарищи по бараку непрерывно дают ему пить.
РОСТОВЦЕВ: Я знаю… (Слова ему даются с трудом и исходят из него с ломаными перерывами.) Она ждет… Она надеется… Она верит и любит… Я слышу ее шепот.
Алексей умирает, и сквозь хаос пурги мы начинаем различать мерную мелодию реквиема.
1925 год
Таганрог. Придворная суета и спешка вокруг таинственной смерти Александра I.
АЛЕКСАНДР I (переодетый в монашескую одежду, едет в подводе по бесконечной и монотонно ровной степи): Париж, Вена, Брюссель – сколько света и народа! А у меня в Санкт-Петербурге даже день бывает редко, а по ночам – такая темень и пустыня! Пустота не управляема, но интригуема. (Осматривает ровный пустой горизонт южной степи.) Это – не Европа. И этим пустым бесконечным пространством я правил четверть века! Проклятое и пустое место! Здесь самая прямая и светлая воля превращается в свою противоположность, в гнет и насилие, в несчастье людей и несчастье того, кто хотел им добра. Я ухожу. Буду жить простым отшельником в пустой и безлюдной Сибири, под Тобольском, где нет ничего, кроме дикости. Будь ты проклята, страна лживого покорства и пустых бунтов. Я ухожу. И если от моего семени что и прорастет на этой скудной земле, то только – проклятие. И пусть мой будущий и возможный сын будет всесильней меня, пусть он будет, как Гришка Отрепьев, Григорием. И он потрясет эту страну и отмстит ей за меня и мою неудавшуюся жизнь. Отныне я – монах Распутин.
1823…1833… 1842…
На старой таможне испанский флаг сменяется мексиканским.
Стареющая Карина в ожидании в Монтерейской миссии. Она непрерывно смотрит в открывающуюся панораму океана. И мы слышим не то шум океана, не то мольбу Карины: невнятный, но музыкально отчетливый ритмичный шепот-шорох, неразборчивый, но уже знакомый нам по бурной сцене в Бискайском заливе, где погибла несчастная «Юнона».
1842 год, 19 октября
Американские суда входят в Монтерейский порт. Из своей кельи старая Карина видит эти суда с бело-красно-голубыми флагами и людей в приближающихся к берегу в шлюпках. Она счастливо улыбается и умирает. Мы слышим шепот, звучавший во время шторма и гибели «Юноны». Теперь нам внятны слова этого шепота.
КАРИНА (четким шепотом): Верю, люблю, надеюсь!
Слова «Вера», «Надежда», «Любовь» проявляются на полотнище российского флага, заметно морщащегося и спадающего; вместо него в тугих порывах ветра начинает полоскаться упругими струями star spangled banner тех же трех цветов. Калифорния становится территорией свободных США.
Монтерей, 2 марта 1998 г.
With love, my shadow
script of soap comedy: литературная версия
Действующие лица
Билл
Пенни, двойник Билла в облике женщины
Сьюзен, молодая ученая дама в очках
Дан, двойник Сьюзен в мужском облике, молодой шахматист
Старый китаец из театра масок
Сослуживцы Билла
Молодой клерк
Пожилая женщина
Служащий KLM
Телеведущий четырнадуцатого спортивного канала
Журналист, корреспондент университетской газеты
Спортивный комментатор
Бармен-китаец
Пролог
Китайский традиционный театр масок. Старый китаец в старинном одеянии декламирует текст с писклявым и дребезжащим акцентом. Актеры в замедленных и жеманных танцах с выкрутасами иллюстрируют его рассказ. А, может, он пытается объяснить происходящее на сцене. Все это, как и положено в китайских традициях, монотонно, скучно, нелепо и виртуозно.
СТАРЫЙ КИТАЕЦ: Первым на землю прилетел Великий Дракон, который мог творить из пустого живое. Он увидел, что земля пуста, спустился с неба и стал творить. И земля стала заполняться жизнью, которая сама себя начала творить.
Первой Великий Дракон сделал птицу Ла – и мир заполнился красотой, и от той птицы Ла пошли другие птицы.
Потом Великий Дракон сделал тигра Бонга – и от него пошла сила, власть и злоба, а от тигра появились все хищники.
Потом он сделал обезьяну Трипитаку – и от нее на земле пошли мудрость, зависть и похоть и все остальные обезьяны.
Последним он сделал странное существо с одним лицом и двумя спинами – и на земле появилась справедливость.
Когда эти последние существа подросли и окрепли, они начали войну с Великим Драконом, потому что мир, сотворенный до них, уже заполнил всю землю, и не было на ней места для справедливости.
Долго шла битва, и Великий Дракон победил в ней. Он порвал каждое из существ надвое и сказал: «Когда увидите друг друга, будете страдать».
И больше не стало на земле справедливости, а от остатков того племени пошли люди.
Эту историю поведал и оставил нам великий и тихий учитель Лао-Цзы, который жил с 579 по 499 годы до вашей эры по европейскому летоисчислению.
Сцена пустеет, и немногочисленные зрители покидают крошечный зал. Выходя, зрители комментируют увиденное.
МОЛОДОЙ КЛЕРК: Это действительно смешно. Тоже мне: свежая идея – нет на земле справедливости. И стоило с такой хохмой тащиться к нам из Древнего Китая?
ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА: Какая чушь!
СЬЮЗЕН (своему спутнику): Я где-то такое читала, кажется, у Платона, только у него все было наоборот.
БИЛЛ: Так не бывает – ни в Китае, ни в сказках.
Часть 1. Когда начинает двоиться
Странный перекресток
Билл энергично движется в уличной толпе, обгоняя и расталкивая многих, бросая машинальные извинения. На углу он, пытаясь увернуться от движущейся по тротуару тележки с китайскими фруктами и овощами, наталкивается на стеклянную вращающуюся дверь какого-то заведения. Раздается странный мелодичный звон, и сыпятся волшебные искры. Тело Билла раздваивается. Первое, потирая ушибленный лоб, встает и отправляется дальше. Второе, за дверью, принадлежит женщине, одетой в мини, на высоких каблуках. Она уходит вглубь бара. Этих двух персонажей играет один актер.
Крупным планом – уличный указатель перекрестка: West Avenue и 13th South Street.
Бездельники
Контора, в которой работает Билл. Типичная толкотня, суета и теснота. Стоит бурное безделье: звонки, стрекот принтеров, мельканье баз данных и графиков на дисплеях. Билл и еще трое (два парня и девушка) что-то оживленно обсуждают, принимая позы задумчивости и размышлений, как при коллективном решении сложной проблемы.
План увеличивается, и мы начинаем различать слова этого умного и делового разговора.
КРЭГ: Ну, почему опять на пляже? Мне это надоело. Поехали лучше в горы.
ТОММИ: А мне надоели эти ночевки на камнях. Тогда уж давайте снимем пару номеров в мотеле.
ЛИЗ: Билл, все из-за тебя. У нас все ok!: и у меня с Томми, и у Крэга с Кети. Неужели трудно завести себе девушку, хотя бы на уикэнды?
БИЛЛ: Ради экономии каких-то паршивых шести долларов за ночь, вы готовы засунуть лучшему своему другу в постель всякую дрянь. Мне эти очаровухи…
ЛИЗ: На тебя невозможно угодить. Еще не родилась та, с которой…
БИЛЛ: И надеюсь – не родится. Я ей все хромосомы сразу после зачатия пообломаю.
КРЭГ: Напрасно, вполне приличные попадаются, без затей, и ничего не просят.
БИЛЛ: Первые два часа. А потом: «Ты на мне женишься? А что ты подаришь мне к помолвке? А можно с нами будет моя кошечка?» Нет, это не мой идеал.
ЛИЗ: А кто она – твой идеал?
БИЛЛ (в очередной раз задумываясь): Ну, в общем, похожая на меня, такая же, как я – тихая, скромная, застенчивая.
Компания громко хохочет над этой шуткой. Из конторки высовывается недовольный смехом шеф. Досмеиваясь, кампания распадается по разным углам побездельничать в одиночку.
Защита диссертации
Зал университетского ученого совета. Блестящее, особенно одеждой выступление молодой ученой дамы. Это – Сьюзен. Она уверенна, свободно держится и убедительно говорит. Мы застаем апофеоз ее доклада.
СЬЮЗЕН: Таким образом, можно утверждать, что во все времена человеческой истории, включая и наше время, идея справедливости никогда не была наполнена конструктивным, позитивным содержанием. Это всегда была негативная реакция на чужой успех. С социологической точки зрения справедливость – лишь тень движения общества, безнадежно серая в обычных обстоятельствах и зловеще черная – при успехе или вспышке социального прогресса. Мы забываем напрочь о справедливости в периоды испытаний, когда нам всем плохо, когда надо действовать, чтобы выжить и жить. Несправедливость, как заметил самый мрачный античный философ Анаксагор, умерший, кстати, с голоду буквально у порога дома своего ученика – великого и всесильного Перикла, возникает от бесчинства времен и порядков, когда мы отпускаем вожжи вмешательств в не нами установленные времена и порядки. Собственно, эта мысль и стала ведущей в моем исследовании и представлена на ваше обсуждение в качестве предмета диспута и защиты.
Раздаются довольно дружные апплодисменты, особенно среди студентов, составляющих публику. Окруженная друзьями, коллегами, студентами, Сьюзен дает интервью.
ЖУРНАЛИСТ: Представляю нашу университетскую газету. Скажите, Сьюзен, так вы, правда, против справедливости?
СЬЮЗЕН: Это несправедливо. Я за справедливость, но лишь как за защиту консервативных и слабых слоев общества. Я просто против раздувания этой идеи до важнейшей на свете. Вы ведь не против того, чтобы кто-то любил анчоусы?
Опять на странном перекрестке
СЬЮЗЕН (заказывает в баре чай): Покрепче, пожалуйста.
БАРМЕН-КИТАЕЦ: У нас есть хейлудзянский чай, хотите попробовать? Это очень редкий чай, самый северный чай в мире.
СЬЮЗЕН: Можно взглянуть?
У нее в руках – изящная коробочка чая с изображением черного дракона. Она внимательно изучает изображение.
БАРМЕН-КИТАЕЦ: По старинным легендам, мир начался от этого черного дракона. Так, во всяком случае, написано в книге Лао-Цзы.
СЬЮЗЕН: Кто-то должен был начать все эти безобразия. Давайте попробуем черного дракона.
Бармен заваривает в маленьком чайничке щепотку чая, затем мастерски, длинной струей сливает заваренный чай в миниатюрную фарфоровую пиалу и подает чай Сьюзен. Сьюзен пьет, сначала осторожно, после первого же глотка с откровенным удивлением и наслаждением.
СЬЮЗЕН (расплачиваясь): Действительно, дивный чай. И с очень необычным вкусом.
БАРМЕН-КИТАЕЦ: Это вкус несправедливости.
СЬЮЗЕН: Несправедливость имеет вкус? Она всегда казалась мне безвкусной.
БАРМЕН-КИТАЕЦ: Если это несправедливость всего мира и во все времена. Так учат старинные книги.
Сьюзен выходит из бара через вращающуюся дверь. Неожиданно она спотыкается, теряет равновесие и больно ушибается о шуршащую мимо нее дверь. Сьюзен оказывается на полу. Раздается странный мелодичный звон, и сыпятся волшебные искры. Тело Сьюзен раздваивается. Первое, потирая ушибленный лоб, встает и отправляется, выйдя на улицу, направо. Второе принадлежит молодому человеку, уходящему от этой же двери налево. Оба персонажа играются одной актрисой.
Крупным планом – уличный указатель перекрестка: West Avenue и 13th South Street.
Часть 2. Рутина новых отношений
В сабвэе
Утренний сабвэй. Битком набитый вагон. Билл читает, стоя, черно-белую газету вроде «Wall Street Journal». Чуть наискосок от него сидит Пенни, его двойник. Билл бросает на нее взгляд: раз, другой, все более изумленный. Он не узнает себя в Пенни.